Борьба с Пиночетом продолжается

Участник акции в Сантьяго, 5 сентября 2013 года. Фото: Ariel Marinkovic / EPA / ИТАР-ТАСС

Активисты студенческого движения Чили рассказали «Русской планете» о своих требованиях, идеологии и непростых отношениях с полицией.

6 сентября, 2013 11:17

7 мин

В четверг на студенческой демонстрации в Сантьяго, приуроченной к сороковой годовщине государственного переворота Аугусто Пиночета, задержаны не менее 214 человек, 52 из них — несовершеннолетние. Протестующие требовали от властей улучшений в социальной сфере, призывая покончить с неолиберальной системой, созданной при диктаторе.

Данные о численности участников акции разнятся — по сведениям организаторов, в демонстрации приняли участие 80 тысяч человек, правоохранительные органы насчитали 25 тысяч. По утверждению властей, в ходе массовых беспорядков в чилийской столице не менее 34 полицейских получили травмы. Количество раненных в ходе задержания демонстрантов в полиции не уточняют.

Массовые демонстрации учащихся продолжаются в Сантьяго и других городах страны с августа 2011 года. «Русская планета» поговорила с двумя активистами студенческого движения Чили — Даниелой Рамос и Франциско Корреа — об их требованиях, идеологии и непростых отношениях с полицией.

— В чем основная проблема с системой образования в Чили? Против чего вы боретесь?

Рамос: Ну, на мой взгляд, основная проблема — это сегрегация. В настоящее время система работает таким образом, что слои населения, обладающие финансовыми ресурсами, имеют доступ к качественному частному образованию. Люди небогатые могут посещать лишь государственные вузы, которые, к сожалению, предлагают образование очень низкого качества. Учащиеся делятся на два типа: те, у кого есть деньги на хорошее образование, и те, кто получает плохое образование лишь в силу своих финансовых возможностей. То же самое можно сказать и о ситуации в стране в целом. Чили — страна, в которой такими базовыми вещами, как адекватные здравоохранение и образование, может пользоваться лишь небольшой процент населения с деньгами.

Корреа: Во время диктатуры система образования была приватизирована, что значительно ограничило доступ к ней — только у привилегированного класса была возможность учиться. Хотя сегодня существует государственное образование, государство выделяет на него очень мало денег, так что основная проблема — это приоритеты в государственном финансировании. Чили сейчас тратит гораздо больше денег на оборону, чем на образование. Значит, для государства смертоносные машины важнее, чем культурное развитие общества. Но это всего одна из проблем, на самом деле их бесконечно много. Например, в Чили существует налог на книги, превращающий их в предмет роскоши. Далее, хотя государство формально отделено от церкви и является светским уже почти столетие, большинство государственных вузов — католические, и все обучение в них остается в рамках католической доктрины. Большая часть учебного времени тратится на религиозные предметы и молитвы, а студентов заставляют придерживаться моральных норм, установленных Папой.

— Есть ли связь между нынешними студенческими протестами в Чили и Революцией пингвинов, произошедшей в 2006 году? (Революция пингвинов — серия массовых протестов, организованных в Чили с апреля по июнь 2006 года старшеклассниками, которые вышли на улицы, требуя реформы системы образования; свое название Революция пингвинов получила из-за черно-белой формы чилийских школьников. — РП).

Рамос: Так мы принадлежим к тому же поколению! В 2006 году мы были школьниками, в 2011-м стали студентами. Понятно, что с тех пор политический ландшафт в Чили так и не изменился, так что есть смысл продолжать борьбу. В 2006 году в ответ на наши протесты государство предложило сделку, которая абсолютно ничего не решала. Мы не пошли на компромисс.

Протесты школьников в Сантьяго в 2006 году. Фото: Aliosha Marquez / AP

Корреа: Мне кажется, что в Чили есть такое молодое поколение... В основном, те, кто родился после 1990 года, когда Пиночет ушел с поста президента. И вот это поколение поставило под сомнение модель образования, унаследованную от эпохи диктатуры. Все началось в 2006-м, а в 2011-м просто продолжилось.

— Можно ли сравнивать сегодняшних протестующих с теми, кто участвовал в сопротивлении диктатуре Пиночета?

Рамос: Да. Прежде всего потому, что модель государства, выстроенная во время диктатуры, сохраняется в Чили и по сей день. Неравенство в доступе к здравоохранению, образованию, жилью и так далее — сохраняется. При этом политическая система, созданная при Пиночете, защищена конституцией, которая, как кандалы, приковывает нас к этому режиму; конституция блокирует возможность любых улучшений.

Корреа: Ну, во-первых, многие из лозунгов и стратегий, которые мы используем, мы взяли от предыдущего поколения, разработавшего целую систему борьбы. В восьмидесятые гимном улиц был рефрен «И падет, и падет...», теперь мы добавляем: «И падет, и падет... пиночетовское образование». Я думаю, так или иначе мы все понимаем, что и протесты восьмидесятых, и нынешние имеют одну общую первопричину: незаконное признание Аугусто Пиночета верховным правителем после совершенного им в 1973 году военного переворота, и принятие конституции, никаким образом не вписывающейся в систему демократического государства.

Правда, на мой взгляд, во время диктатуры Пиночета у оппозиции была гораздо более четкая партийная система, чем сейчас: ты принадлежал либо к компартии, либо к подпольному Frente («Фронт»), либо к MAPU («Народное унитарное движение действия»), либо к MIR («Левое революционное движение»), но мало кто выходил на улицу сам по себе.

Сегодня же, наоборот, большинство социальных протестных движений обходятся без унифицирующих идеологических знамен. Более того, те, кто принадлежит к партиям, вызывают, скорее, отторжение со стороны протестующих. При этом создаются организации нового типа, с более горизонтальной структурой. У нас сейчас очень популярно такое выражение, почти лозунг: «Партии прокатывают». Это значит, что окончательные решения принимают не рядовые члены организаций, а немногочисленные лидеры. Новая форма организаций, популярная среди нашего поколения, основывается на коллективном принятии решений, на диалоге и консенсусе всех участников.

— На ваш взгляд, возможно ли застраховаться от насилия со стороны государства, организуя массовые уличные протесты? И нужно ли?

Рамос: Акции, которые мы организуем, изначально были мирными, и часто очень творческими; такой подход к уличным протестам можно назвать основной характеристикой студенческого движения в Чили. К сожалению, правительство, вместо того чтобы начать диалог, выбрало бескомпромиссную жесткую позицию и предпочло протесты подавлять.

Корреа: Я думаю, в конечном счете правительство стратегически ошиблось. Репрессии по отношению к мирным протестующим должны привести к тому, что даже те, кто раньше не поддерживал оппозицию, пересмотрят свои взгляды. То есть в итоге негативный образ должен сложиться у правительства, а не у демонстрантов. К сожалению, владельцы большинства чилийских СМИ — бизнесмены из консервативных правых кругов; в свое время они поддерживали диктатуру Пиночета. Так что в прессе всегда пишут о «беспорядках» на оппозиционных маршах и очень редко — о социальных причинах этих протестов.

Рамос: Да, основное, наиболее эффективное оружие, которым располагает государство — это контроль над СМИ. Этот контроль позволяет, с одной стороны, дискредитировать протестное движение, с другой — сделать невидимыми требования людей.

— А каковы обычно методы полиции на ваших уличных акциях?

Рамос: Как правило, используется слезоточивый газ и водометы. Очень важно, что те, кто разгоняет протесты, — это не обычные полицейские, а спецназ.

Корреа: Да, наиболее популярны у нас водометы. В народе их называют «гуанако» (дикая лама. — РП) в честь животного, которое плюется в тех, кто подходит к нему слишком близко. Еще применяются газовые пушки, которые мы прозвали «скунсами» за ужасный запах газа. Ну и в дополнение ко всему полиция использует смесь воды и химикатов, которые вызывают сильную аллергическую реакцию на коже и затрудняют дыхание; у некоторых эта смесь провоцирует сильнейшие приступы астмы. Но чаще всего для разгона применяют гранаты со слезоточивым газом, которые выстреливаются из специального пускового устройства вроде пистолета. Иногда их просто бросают в толпу. Естественно, полиции наплевать, куда эта бомба приземлится, поэтому наших товарищей иногда ранит осколками. В результате у нас уже выработался рефлекс: как только видим, что бомба летит в нашу сторону, мы пинаем ее в обратном направлении, к полицейским. На сегодняшний день это уже фактически новый вид спорта. А кроме всего вышеперечисленного полиция часто напрямую атакует протестующих — всегда большой группой, иногда пешком, иногда на мотоциклах.

Студенческие протесты 2011 года. Фото: Luis Hidalgo / AP

Как вы понимаете, все это достаточно серьезная угроза для здоровья и жизни людей. Например, в августе 2011 года у нас состоялась забастовка, которая длилась два дня. Правительство моментально издало декрет о том, что собрания больше пяти человек в центре города будут разгоняться с применением слезоточивых бомб и cтрельбы резиновыми пулями. Мы в тот день собрались в центре и начали искать альтернативные маршруты для марша, но куда бы мы ни шли, там тут же появлялось больше и больше полицейских. В результате нас загнали в угол и начали закидывать слезоточивыми бомбами — кидали до тех пор, пока большинство из нас не отступили в метро. Так вот, все, кто оказался тогда рядом с нами у входа в метро, включая стариков и детей, столкнулись с серьезными респираторными проблемами.

Рамос: Помимо этого, государство постоянно увеличивает численность полицейского аппарата. В сегодняшнем Чили никого уже не удивляют группы полицейских, патрулирующих территории университетов; кроме того, во время забастовок полицейские патрули летают над городом на вертолетах, высматривая возможные очаги беспорядков с воздуха. Конечно, в это все вкладывается невероятное количество денег; в прошлом году государство потратило почти $ 6 млн только на новые водометы.

— А кто защищает участников ваших акций, когда их задерживает полиция? У вас есть «свои» адвокаты?

Рамос: Нам помогают правозащитные группы — такие, как Национальный институт прав человека. Недавно свою помощь предложил Международный Красный Крест.

Корреа: Вообще, проблема у нас в том, что слово полицейского ставится в нашей стране гораздо выше закона. Получается, что полицейский беспредел начинается на улицах, а продолжается в зале суда. Да, существуют правозащитные группы, члены которых присутствуют на всех маршах протеста, но я много раз видел, как их тоже задерживает полиция. Правозащитники предоставляют задержанным оппозиционерам своих адвокатов. Каждый раз, когда на демонстрации полиция задерживает определенное количество людей, адвокат выезжает в отделение и добивается, чтобы все законные процедуры были соблюдены. Но в целом все довольно грустно. Были аресты в связи с обнаружением бомб — якобы их кидали в полицию — и в большинстве случаев дела о бомбах были сфабрикованными. Также задерживают за «сопротивление карабинерам».

— А почему, как вы говорите, вообще до сих пор жива и сопротивляется переменам социально-политическая система времен военной диктатуры?

Рамос: Любые попытки изменений в чилийской политической системе попадают в ловушки, расставленные конституцией. При нынешней конституции существенные изменения фактически невозможны.

Корреа: Конституция Чили, незаконно принятая в 1980 году, делает невозможными перемены в политической и социальной системах страны. Я считаю (и думаю, что большинство моих соратников со мной согласятся), что нынешняя конституция не подходит для современного Чили. Ее нужно изменить.

Очевидно, что чилийцы хотят перемен, и это можно почувствовать, выйдя на улицы. Раньше горожане не выражали особой поддержки нашим акциям. Сегодня нам аплодируют.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе