Новости – В мире
В мире
Традиции номадизма как капитал модернизации: как Назарбаев Астану заселил
Казахские кочевники. Фото: Gamma-Rapho / Getty Images / Fotobank.ru
Опора на традиционные ценности помогла Казахстану в решении ряда практических задач, казавшихся невыполнимыми
22 мая, 2014 09:10
37 мин
Доктор политических наук, профессор НИУ ВШЭ Эмиль Паин начинает на «Русской планете» публикацию большого цикла статей: «Антропологические этюды». В них он расскажет о своих исследованиях, показывающих, как культурные особенности разных народов и религиозных сообществ могут менять общества.
Первый рассказ Эмиля Паина о том, как традиционные культурные особенности казахов использовались властями Казахстана.
Вытеснение традиций, особенно так называемых «архаических», к которым бесспорно относят традиции номадизма (кочевничества), является как бы одной из целей модернизации, а преодоление традиций — показателем успеха проекта модернизации той или иной страны. Однако на примере Казахстана мы покажем, как в некоторых случаях не вытеснение, а опора на традиции может быть практическим ресурсом и потенциалом модернизации в различных сферах социально-экономического развития.
Мы назвали потенциал традиций «капиталом», используя расширительное толкование этого термина, уже ставшего привычным после работ Пьера Бурдье, Джеймса Коулмена, Роберта Патнема и других отцов-основателей концептов «социальный капитал» и «культурный капитал». Нас интересует прежде всего так называемый «социальный капитал» как способность общества распоряжаться ресурсами и потенциалом включения индивида в социальные группы (сети), накопленные социальные связи, структуры доверяя и консолидации.
Данная статья может быть отнесена к области экономической антропологии — научной дисциплины, возникшей в начале XX века на пересечении предметов антропологии, социологии и экономики. Первоначально в рамках этого направления изучались проблемы развития хозяйства первобытных или, как тогда говорили, «примитивных» обществ. Ныне же под ней понимают исследование социально-экономических отношений любого типа, но с точки зрения влияния на них исторически устойчивых культурных традиций. В статье используются материалы интервью и социологических опросов, проведенных мной и моими студентами из НИУ «Высшая школа экономики» (Москва) в 2010 году в Москве и ряде городов Казахстана.
1. Социально-культурная специфика Казахстана — чужие модели не применимы
Всякая страна уникальна в каких-то своих чертах, но уровень специфичности того или иного национального сообщества может быть неодинаковым с точки зрения возможности заимствований инноваций в сфере модернизации. Социально-культурные условия Казахстана в большей мере, чем условия многих других стран, ограничивают возможность прямого, механического заимствования импортных моделей модернизации.
История номадизма (кочевничества) казахов формально завершилась еще в середине XX века, но номадическая культура проявляется и сегодня в большей роли кровнородственных связей в сравнении с территориальными отношениями. Кочевники больше ценили не территорию, а кровнородственные связи, которые позволяли воспроизводить их традиционный уклад жизни на новых землях, осваиваемых в процессе кочевания. И сегодня, как мы еще покажем, эти связи позволяют с успехом осваивать новые места расселения в урбанизированной среде. Эта способность казахов перевозить, переносить свои кровнородственные отношения в новые территориальные условия существенно отличает эту этническую общность от исторически оседлых земледельческих сообществ Азии, для которых именно территориальные, земляческие связи играют наибольшую роль.
Лагерь казахских кочевников в Синьцзяне, Китай. Фото: Patrick Guedj / Gamma-Rapho / Getty Images / Fotobank.ru
Лагерь казахских кочевников в Синьцзяне, Китай. Фото: Patrick Guedj / Gamma-Rapho / Getty Images / Fotobank.ru
Иногда успешные азиатские модели модернизации, например «китайскую», необоснованно рассматривают в качестве модели для подражания Казахстана, но это ошибочные аналогии по многим причинам. Например, если в Китае и других странах с крупными китайскими диаспорами семейный бизнес образует сети, опоясывающие всю страну, то в Казахстане семейный бизнес территориально фрагментирован. В Китае основным механизмом формирования сетей семейного бизнеса служат брачные унии, в том числе между родственными семьями. В Казахстане такой механизм невозможен из-за жестких запретов на браки внутри родов.
Номадические традиции обусловили и меньшее влияние ислама на жизнь казахов, большую эмансипацию женщин, молодежи, да и любого индивида, чем это принято у земледельческих народов, исторически связанных с исламом. В Казахстане невозможно такое использование ислама в качестве инструмента политической мобилизации и социальной организации населения, какое наблюдается, например, в Иране, Саудовской Аравии или Арабских Эмиратах.
Советская, коммунистическая традиция до сих пор оказывает заметное влияние на формирование социального капитала Казахстана. Эта традиция, с одной стороны, поддерживает правовой нигилизм в обществе, слабую роль всех формальных норм, а с другой — она же отчасти подорвала и традиционные структуры доверия. Кросскультурные исследования показывают, что уровень горизонтального доверия во всех постсоветских странах самый низкий в сравнении с соседними народами евразийского континента. Известный социолог Уилльям Кларк отмечал, что коммунистический режим породил сильное недоверие не только к государственным институтам, но и в обществе в целом. Этот режим поднял «взяточничество, манию секретности и эгоизм до уровня официально признанной нормы». Советское понятие «блат», родившееся в годы тотального дефицита, означает неафишируемые связи, используемые для получения дефицитных благ, тогда как традиционные связи открыты, их не прячут, ими гордятся.
Казахстан менее однороден в социально-культурном отношении по сравнению не только с обществами «азиатских тигров», но и с подавляющим большинством своих соседей в Средней Азии. Эта единственная страна СНГ, в которой представители так называемых «нетитульных» этнических сообществ составляют более 40% населения. Пока эта гетерогенность не создавала серьезных проблем политической стабильности, поскольку блокировалась эффективной национальной политикой, но угрозы дестабилизации существуют.
2. Сферы современного проявления традиционных социальных сетей
Чудо Астаны
Устойчивость традиционных кровнородственных связей до сих пор является загадкой для исследователей и тем более для непрофессиональных наблюдателей. Последние, даже если это жители республики, но не казахи, зачастую преувеличивают сохранность и влияние некоторых традиционных структур, например жузов. Казахи же, по разным причинам, в том числе и из опасения прослыть «отсталыми», склонны преуменьшать их влияние. Вместе с тем трудно отыскать такого казаха, который не помнил бы, к какому роду, племени и, наконец, жузу принадлежит его семья. Одна из опрошенных нами представительниц казахской диаспоры в Москве рассказала, что ее отец, известный московский профессор, интегрированный в русскую культурную среду, не стремившийся дать детям казахское образование или хотя бы научить их казахскому языку, в то же время настойчиво прививал своим сыновьям знание своей родословной до седьмого колена включительно. Такое знание является основной нитью, связывающей казахов со своим этносом. Это естественно для представителей номадической культуры, в которой идентификация человека с родом, племенем и жузом (некогда союзом племен — ордой) является более информативной, чем связь с территорией.
Жузы. Когда-то знание семи колен своего рода было неотъемлемым атрибутом кочевой жизни еще и потому, что оно препятствовало близкородственным бракам и нарушению эндогамных запретов внутри родов. В советское время кровнородственные отношения стали важнейшей формой адаптации к новым условиям жизни и сохранились, несмотря на советские программы борьбы с «родоплеменными пережитками» и форсированное насильственно приведение кочевников к оседлому образу жизни.
Казахская семья за ужином. Фото: Danita Delimont / Getty Images / Fotobank.ru
Казахская семья за ужином. Фото: Danita Delimont / Getty Images / Fotobank.ru
Именно в ходе коллективизации проявилась защитная функция всей системы кровнородственных отношений, которые не позволили развиться классовой ксенофобии в казахской среде («бедняки против кулаков») в той мере и таких формах, какие были в России. Это сохранило тысячи жизней. В условиях советского дефицита родовые связи стали удобной формой доступ к различным благам, прежде всего в силу их пластичности и закрытости от государства. Разумеется, эти же особенности в нынешних условиях становятся удобным инструментом для каналов коррупции, но все же общий позитивный потенциал традиционных социальных отношений превалирует над негативным.
Родовые сети сжимаются, и сегодня некогда высший их уровень — жуз не играет какой-либо практической роли в жизни казахов. У жуза нет не только органов самоуправления, но и общих ритуальных действий, на которых актуализируются связи. Как отмечали наши собеседники в Москве, просить о каком-то одолжении человека только потому, что он с тобой из одного жуза, как правило, бессмысленно. Взаимопомощь в форме протекции чаще всего заканчивается на уровне рода или нескольких родов одного племени. Если в каком-то региональном учреждении оказывается высокая концентрация представителей одного жуза, то это всего лишь следствие, что здесь сконцентрировались протеже родов, входящих в один и тот же жуз. Если то же самое заметно в аппарате некоего министерства, то это значит, что патрон подбирает себе кадры из числа земляков, и уже следствием этого оказывается их принадлежность к одному жузу.
Род, даже большой по численности, все же более компактная общность, чем жуз. Члены рода знают друг друга если не лично, то через каких-то близких родственников. Они могут пересекаться друг с другом на каких-то торжествах или в скорбных случаях, в семьях, входящих в один род. Разумеется, всему роду известны наиболее прославленные и влиятельные его представители.
Большая семья. Вместе с тем, при всей значимости родов, основные проявления системы взаимопомощи казахов ныне сконцентрированы на уровне больших патриархальных семей. В Шимкентской области это как правило трехпоколенная многолинейная семья, включающая не только потомков одного патриарха (деда, прадеда), но и потомков его братьев. Такие семьи могут насчитывать более 50 человек.
В Алма-Ате формально преобладают малые нуклеарные семьи (родители с детьми), как владельцы или арендаторы малогабаритных городских квартир. Однако и здесь как в самосознании, так и в фактических социально-хозяйственных связях проявляется все та же патриархальная семья. Возможно лишь, что в сравнении с Шимкентом эти семьи несколько меньшие по численности и по разветвленности степеней родства.
В любом случае члены патриархальной семьи помимо участия в многочисленных общесемейных церемониях (как по радостным, так и по печальным событиям) обеспечивают совместный уход за родителями и старшими членами семьи, хотя и распределенный по функциям между старшими и младшими братьями (родители, как правило, остаются на попечении семьи младшего из братьев, реже живут с семьями других своих детей). Остальные дети оказывают помощь родителям по мере необходимости, исходя из своих возможностей. Важнейшей функцией семьи сегодня является профессиональная ориентация молодежи и помощь в получении образования, ценность которого становиться все более высокой. Если один из членов семьи получает образование и хорошо устраивается в городе, он помогает с переездом другим, более молодым членам семьи. Впоследствии к ним могут переехать и родители.
Возможна ли в Казахстане конвертация социальных традиций в капитал модернизации, учитывая, что сфера их современного проявления ограничена бытом? Лишь в скрытой и нелегитимной форме они проявляются также в сфере управления (точнее, в сфере бюрократизации). Менее всего традиции проявляются в сфере производства. Тем не менее социальные традиции и связанные с ними культурные нормы способны эффективно функционировать на начальном этапе индустриальной модернизации. Назовем лишь некоторые свойства традиций номадизма, которые и сегодня могут быть использованы в социально-экономическом развитии Казахстана.
Казахская девочка и русский мальчик кормят голубей на площади Ленина в Целинограде. Фото: Владимир Федоренко / РИА Новости, архив
Казахская девочка и русский мальчик кормят голубей на площади Ленина в Целинограде. Фото: Владимир Федоренко / РИА «Новости», архив
Мобильность и адаптивность. Воспроизводство большой семьи в новых городских условиях создает человеку возможность ощущения психологического комфорта и выступает важнейшим условием быстрой и эффективной его адаптации к новой среде. Это значительно смягчает неизбежные психологические травмы, возникающие на ранних этапах урбанизации как компоненты модернизации. Уникальные способности адаптации к новым территориальным условиям всегда отличали номадические культуры от культур традиционно оседлых народов. Способность казахов перемещаться вместе со своим родом обусловили их высокую адаптивность, проявляющуюся также в ряде психологических качеств (коммуникабельность, открытость и восприимчивость к новым элементам образа жизни). Все это — несомненное конкурентное преимущество казахского социума и Казахстана в целом. Эти социокультурные свойства во многом объясняют чудо реализации проекта переноса столицы Казахстана из Алма-Аты в Астану.
Решение о новой столице было принято в 1994 году, но только сегодня становится понятен смысл, а главное — эффективность принятых тогда решений. Формальные же цели, изложенные в постановлении Верховного совета республики, могли вызвать только недоумение. Например, в нем говорилось о необходимости более полного использования «значительного промышленного потенциала Астаны». Между тем этот город, экс-Целиноград, тогда по своему промышленному потенциалу находился ближе к концу списка (на десятом месте) среди пятнадцати казахстанских региональных центров. Город практически не рос демографически, что было просто удивительным для областного центра. Город, который тогда назывался Акмола, в 1992–1994 годы покинули 56 тысяч человек, в основном квалифицированные специалисты и рабочие, переехавшие на постоянное место жительство в Россию и Германию. И в такой город, из которого уезжали тогда больше, чем приезжали, планировалось перевести казахстанскую политическую элиту.
Это было непонятно и встретило тогда сильнейший отпор со стороны казахской оппозиции, как националистической, так и либеральной. И те, и другие утверждали, что казахский хан, авторитарный властитель, подменяет решение социальных проблем утопическими проектами. Но не мог же Назарбаев тогда провозгласить истинные цели этого проекта, и прежде всего — предотвращение раскола страны на казахскую и русскую части, каждая из которых тогда составляла примерно половину населения, расселенного в своей зоне: казахи — на юге и в центре, а русские — на севере Казахстана. Ныне, когда мы видим реальный раскол на Украине, в немалой мере опирающийся на специфику расселения русских и украинцев, можно оценить стратегическое мышление и прогностические способности Назарбаева начала 1990-х годов.
Но и сегодня невозможно даже представить себе, что в целях укрепления единства Украины ее власти перенесут столицу из Киева в Донецк. Между тем, Назарбаев перенес столицу Казахстана в тогдашнюю Акмолу, где к 1990 году русские были большинством, составляя 54,2% населения, а русский язык использовали в повседневной речи все жители города. Не мог Назарбаев тогда, да и сейчас не сможет признаться, что перенос столицы имел целью не допустить расширения российского политического влияния в северном Казахстане, где преобладало русское и русскоязычное население.
Он как будто предвидел процесс присоединения Крыма к России в марте 2014 года, мотивировавшийся защитой русского и русскоязычного населения и «правом наций на самоопределение». Этот процесс показал, насколько мудрым провидцем оказался казахстанский лидер.
Я солидарен с теми экспертами, которые полагают, что главной целью Нурсултана Назарбаева, решившего неожиданно для всех перенести столицу из благословенного и богатейшего города Алма-Ата в заброшенный областной центр Акмолу, было стремление «стимулировать внутриказахстанские миграционные потоки с казахского юга республики на север, в регион с преобладанием русского населения, и тем самым постепенно ликвидировать географическое прикрепление и размежевание этнических групп населения. В идеале, по замыслу казахстанского руководства, в республике не должно было остаться преимущественно «русских» областей, которые могли стать потенциальными очагами сепаратизма.
Новостройки в Акмоле, 1998 год. Фото: Николай Малышев / ИТАР-ТАСС
Новостройки в Акмоле, 1998 год. Фото: Николай Малышев / ИТАР-ТАСС
Но как раз эта идея казахстанского лидера признавалась полной утопией практически всеми экспертами. Они не могли допустить мысли, что казахи с юга Казахстана, жаркого даже по среднеазиатским меркам, начнут массово переезжать в русскую Акмолу, где практически сибирские климатические условия с суровыми морозами зимой. Однако повелитель оказался ближе к истине, чем его эксперты, и население этого города с 1999 года (появления первых новостроек) по 2009 год почти удвоилось (выросло с 326,9 тысячи человек до 574,5 тысячи), главным образом за счет притока казахского населения, численность которого в городе почти утроилась за указанный период. Казахи уже к 1999 году стали большинством его населения, составляя 60,1%. Оказалось, что достаточно было осуществить «великий переезд» и одномоментно переселить из Алма-Аты 3,5 тысячи чиновников из старшего (южного) жуза, как к ним немедленно станут подтягиваться родственники, вначале близкие (члены большой семьи), а потом и дальние, представители того же рода, племени и жуза.
Уникальные, не только для СНГ, масштабы роста численности жителей города, ранее терявшего свое население, нельзя объяснить только экономическими факторами (объемом инвестиций в развитие города и материальными субсидиями переселенцам), а также административными мерами. Эти объективные факторы одинаково действовали на все группы социума, но лучше восприняты были именно казахами. У них же отмечен и наиболее высокий уровень приживаемости в Астане, несмотря на радикальные климатические перемены по сравнению с привычными условиями проживания в местах выхода.
Ориентированность на образование и инновационность. Модернизация невозможна без повышения образованности общества. Казахская семья сегодня ориентирует молодежь на получение образования не только как на условие карьерного роста человека, но и как символ достоинства семьи («что мы, хуже других, не можем дать детям образование?»). При этом семейно-родственные связи создают не только каналы, но и экономические возможности получения образования за счет совокупного экономического потенциала семейно-родственного сообщества. Нередки случаи, когда наиболее преуспевающие члены большой семьи оплачивают обучение не только родных детей, но и племянников. Семьи используют все возможности, в том числе и свою включенность в родовые сети, чтобы обеспечить вертикальную мобильность младшим членам семьи. Существенно, что не только родители и дяди, но и старший брат, а также двоюродные и троюродные братья несут и осознают свою ответственность перед младшими. Эта традиционная ответственность может выражаться во вполне модерных вещах, таких как обучение в широком смысле слова, например, дисциплине труда и учебы, передача опыта правильного ведения бизнеса и поддержание нравственных норм в быту.
В современных условиях ни государство, ни частные благотворительные фонды, пока еще весьма слабые в постсоветском мире, не смогли бы обеспечить такого лифта для молодежи в сфере получения образования, какой дают семейно-родственные сети для жителей даже отдаленных аулов. При этом социологические опросы отражают высокую ориентацию молодежи на инновационность, творческую интересную работу (75% опрошенных) и большую, чем у московских сверстников (самых активных в России), готовность к риску в серьезных делах (72% казахстанцев против 68% москвичей). Как всегда, положительные стороны культуры соседствуют с проблемными. Так, большинство московской молодежи (59%) рассматривают образование как условие овладения специальностью, они хотят стать специалистами в своей области и не обязательно при этом руководить подчиненными. Большинство же казахстанской молодежи (61%) стремится использовать образование, чтобы «работать на руководящей должности, руководить людьми».
Нурсултан Назарбаев, 1992 год. Фото: И. Будневич и Анатолий Устиненко / КАЗТАГ / ИТАР-ТАСС
Нурсултан Назарбаев, 1992 год. Фото: И. Будневич и Анатолий Устиненко / КАЗТАГ / ИТАР-ТАСС
Понятно, что общество не сможет удовлетворить всех желающих занять руководящую должность, и подобные ценностные ориентации порождают множество проблем, как социальных, так и персональных. В тоже время общий уровень ориентаций на инновации и психологическая готовность казахстанского общества к модернизации высоки. Это видно, например, по выбору стран-эталонов для подражания. Опрошенные нами казахстанцы, как в республике, так и в Москве, очень редко называли в качестве образца Китай (скорее ощущается страх перед его возможной гегемонией), почти никогда Россию (хотя уважение к ней большое), никогда — соседей по Центральной Азии; очень редко Турцию (хотя отношение к ней уважительное), редко — большинство стран Востока (а наиболее традиционализированные и исламизированные, такие как Иран или Пакистан, вызывают негативные эмоции). Основным примером выступали развитые западные страны, в частности скандинавские, а еще больше — Япония, последняя выделялась с таким обоснованием: «такая же развитая, как западные страны, но в большей мере сохраняет традиции».
Опора на традиционный социальный контроль и нравственное здоровье общества. Социальное регулирование в традиционных обществах опирается на механизмы социального контроля семейно-родовых или общинных групп, а в эпоху модерна — на правовое регулирование. Переход к эпохе модерна практически всегда сопровождается кризисом традиционного социального регулирования, однако пока в Казахстане уровень традиционного контроля еще силен.
Семья определяет границы выбора молодежью брачных партнеров, профессии, места жительства и направлений карьерного роста. Высокая значимость для человека семьи и рода обусловливает действенность их социального контроля в форме моральных санкций. Опасения молодежи быть морально осужденными семьей и родственниками, в свою очередь, поддерживают приемлемый (во всяком случае, более высокий, чем в России) уровень общественной нравственности. Прочность семейных и родственных связей остается в Казахстане высокой ценностью, к которой можно апеллировать. С этим же связано почтение к старшим, уважение к женщине, которое проявляется во всех слоях общества и не оспаривается никем.
Сохранность традиционного социального контроля обеспечивается устойчивостью некоторых культурных ценностей. Социологические исследования указывают на преобладание у казахской молодежи так называемой «мужской культуры» (по терминологии Дж. Хофстеда). Точнее было бы назвать эту культуру «патриархальной», поскольку она предполагает не только доминирование мужчины в семье и обществе, но и патриархальные представления о распределении социальных ролей между мужчинами и женщинами в обществе, а также «верность традициям» как признак достоинства человека.
Разумеется, такая культура в условиях перехода к модерну имеет и целый ряд недостатков, например, склонность к жестким, иногда деспотическим формам отношения к подчиненным, но она же и обусловливает и устойчивость традиционного социального контроля. Такой контроль, в свою очередь, обеспечивает сохранение нравственного, а в какой-то мере и физического здоровья общества. То, что Казахстан, будучи одним из районов мирового наркотрафика, характеризуется существенно меньшими показателями наркомании среди населения, чем в России, в немалой мере обусловлено действием традиционного социального контроля. Пока ни одна правовая система не может конкурировать с традиционным социальным контролем по эффективности предотвращения массовой наркоманизации или алкоголизма.
3. О социальном капитале разных групп казахстанцев
Социально-культурный климат республики формируется не только культурными нормами этнического большинства, он опирается на потенциал и других этнических и социальных групп Казахстана.
Потенциал русской советской интеллигенции. Ее культурный капитал — советское культурное и профессиональное наследие. Оно медленно убывает. Значимость этого исчезающего элемента казахстанского общества состоит в том, что именно он — держатель той универсалистской нормы и той ценностной системы, от которой ведется нравственная и профессиональная оценка происходящих процессов. Эта группа и сегодня задает точку отсчета даже для тех, кто судит с «националистических» или «технократических» позиций, чуждых этой интеллигенции. Хотя и численность, и авторитет этой группы убывают, его эффективное использование представляет собой важную политическую, социальную и экономическую задачу предстоящего развития в условиях модернизации.
Русское казахстанское меньшинство в целом высоко интегрировано в жизнь республики. Оно не меньше, чем этническое большинство, ориентировано на поддержание политической стабильности и даже больше, чем остальные группы, заинтересовано в развитии казахстанского социума как политической, а не этнической нации «казахстанцев». Русское население в наибольшей мере опасается того, что естественный рост этнического самосознания казахов может перерасти в национализм. В этом случае почти исчерпанный в условиях стабильности потенциал миграционного оттока из страны русского населения может существенно возрасти, нанося урон как экономике, так и политическому имиджу Казахстана.
Начальная школа в Алмате. Фото: Pete Souza / Chicago Tribune / Getty Images / Fotobank.ru
Начальная школа в Алмате. Фото: Pete Souza / Chicago Tribune / Getty Images / Fotobank.ru
Именно в русской среде выше ориентация молодежи на квалифицированный труд, не обязательно связанный с управлением. Эти качества могут быть высоко востребованы в ходе индустриального и особенно инновационного этапов модернизации. В то же время сигналы, поступающие от власти, о широких возможностях карьерного роста для русского населения в сфере управления не только на высших, но и средних этажах управленческой лестницы были бы хорошо восприняты в русской среде. В этом отношении в качестве «золотого запаса» Казахстана можно рассматривать русское население, освоившее казахский язык. Эта категория и ныне высоко интегрирована в быт, бизнес, культуру и даже политику республики. Она демонстрирует казахстанский патриотизм, пользуется симпатией казахского населения. Билингвизм и патриотизм — их социальный и культурный капитал, который может быть полнее использован и как политико-символический ресурс.
Культурный потенциал малочисленных этнических групп. Традиционные культурные нормы узбекского населения в чем-то противоположны казахским традициям, но именно в силу этого могут рассматриваться как дополняющие потенциал этнического большинства. Скажем, контакт крестьян-узбеков с крестьянами-казахами исторически помогал последним освоить эффективные приемы агрокультуры. Узбеки в своем большинстве менее территориально мобильны, чем представители номадических культур, они более привязаны к традиционным местам своего расселения, но одновременно они и более усидчивы, в большей мере склонны к кропотливому труду. Спрос на такие навыки будет возрастать на этапе индустриальной модернизации, и этот культурный капитал должен быть освоен через систему подготовки и переподготовки кадров в южных районах с особом патронированием их государством, поскольку узбекское население в меньшей мере, чем казахское, может опереться на семейно-родственные механизмы профессиональной мобильности.
Прочие этнические общности Казахстана тоже обладают своеобразными культурными и трудовыми навыками, которые могут быть использованы при расширении сфер приложения труда в республике. Вместе с тем по отношению к ряду групп, и прежде всего к представителям народов Северного Кавказа, стоит задача повышения их интегрированности в казахстанское общество. Для этого требуется разработка особых социальных технологий повышения адаптации этих групп к сложившимся и изменяющимся социальным условиям. Суть этих технологий состоит в преодолении барьеров адаптации указанных групп, возникающих вследствие того, что многие их представители видят препятствия их интеграции в казахстанское общество только во внешних обстоятельствах, не осознавая необходимости и самим измениться, например, изменить некоторые сложившиеся в их среде стереотипы поведения и сознания.
Казахстанский интернациональный бизнес меньше, чем любые другие слои, демонстрирует узкоэтническую ориентацию, заинтересован в формировании гражданско-политической нации и готов участвовать в управлении страной на всех уровнях. Его социально-культурный капитал — это синтез новаций и традиций. Он ориентирован на вестернизированные образцы комфорта, на освоение западных идей и технологий, высоко ценит и во многих случаях демонстрирует профессиональную компетенцию. Казахская его компонента включена в систему семейно-родственных связей, активно их использует, но подразделяется на две ветви, более традиционную и модернизированную. Последняя работает с западными партнерами, выступает за прозрачность бизнеса и его большую правовую упорядоченность.
Бизнес-центр на бульваре Нуржол в центре Астаны. Фото: Александр Кряжев / РИА Новости
Бизнес-центр на бульваре Нуржол в центре Астаны. Фото: Александр Кряжев / РИА «Новости»
На предприятиях этой категории бизнес-сообщества практически не действуют традиционные методы подбора кадров, материального вознаграждения и взаимоотношений менеджмента с подчиненными. Можно с уверенностью утверждать, что для крупного казахстанского бизнеса традиционные отношения, основанные на личных связях, сегодня не являются целевой нормой. Бизнес заинтересован в институциональных изменениях и, как в ряде стран Востока, например, в Турции, выступает основным социальным движителем модернизации.
4. О синтезе традиций и новаций
Итак, социально-культурный потенциал модернизации Казахстана складывается из синтеза разных этнических культур, сочетания новых тенденций, возникших в процессе независимого национального развития государства, активно включенного в глобальные процессы модернизации и традиционных отношений. Роль последних нельзя недооценивать. Традиционные социальные сети на начальных этапах модернизационного процесса являются одним из основных институтов, способствующих: эффективному объединению труда и капитала в рамках городских агломераций и всей национальной экономики; минимизации издержек на модернизационное развитие; быстрому распространению моделей успешного социально-экономического модернизационного поведения.
Традиционные социальные сети:
— консолидируют ресурсы для образования и повышения квалификации трудоспособных, содействуют лучшему трудоустройству, осуществляют отбор и трансляцию лучших практик по трудоустройству;
— берут на себя заботу о стариках и детях, чем расширяют возможности для экономической активности трудоспособных;
— создают условия формированию семейного бизнеса — одной из самых эффективных форм развития малого бизнеса в сфере бытовых и жилищно-коммунальных услуг, мелкой торговли и др.;
— оказывают широкую поддержку мигрантам по всем проблемам адаптации к городской среде, включая предоставление жилья и трансляцию лучших практик трудоустройства;
— сдерживают отток высококвалифицированного человеческого капитала за пределы национальной экономики;
— обеспечивают социальный контроль как важнейший механизм сохранения нравственного и социального здоровья общества.
Юрта казахских кочевников. Фото: Eye Ubiquitous / UIG / Getty Images / Fotobank.ru
Юрта казахских кочевников. Фото: Eye Ubiquitous / UIG / Getty Images / Fotobank.ru
Традиционный социальный капитал не вечен, он неизбежно тает под влиянием так называемой органической модернизации. Кроме того, одни и те же традиции могут иметь разные последствия применительно к разным же сферам жизни. Мы привели пример того, как традиции номадизма и прежде всего сохранение традиционных социальных сетей позволили осуществить почти фантастический проект переселения казахов из южных регионов в северные и быстро увеличить демографический потенциал новой столицы Казахстана.
Вместе с тем те же традиционные социальные сети оказывают и негативное влияние на общество. Более половины респондентов, опрошенных нами в Казахстане, заявили, что трудоустройство в республике невозможно без опоры на связи, но это в значительной мере нивелирует квалификационные качества работника, затрудняет отбор специалистов по квалификационному признаку, усложняет вертикальную мобильность работников, особенно молодежи. Однако патриархальные связи неизбежно ослабевают под воздействием процессов эмансипации личности. К тому же традиционные институты зачастую вытесняются рыночными, если последние предлагают лучшие условия для восходящей вертикальной мобильности и человеческого комфорта.
Итак, на наш взгляд, традиционные отношения создают исторический плацдарм для следующих витков модернизации, этим плацдармом и этим историческим этапом нужно успеть эффективно воспользоваться. Мировой опыт показывает, что бездумная радикальная ломка традиционных устоев общества в результате сверхрадикальных реформ (политических и социально-экономических) приводит к модернизационным срывам. В таком случае новый модернизационный этап уже не может опираться на ресурс традиционных семейных ценностей и требует гигантских инвестиций во внесемейные национальные институты развития. Он нуждается в конструировании новых социальных связей буквально на пустом месте. Реформы в Казахстане, к счастью, не привели к ликвидации социально-культурного потенциала традиционных социальных сетей, на которые можно опереться на начальном этапе модернизации.
Наше антрополого-экономическое исследование может быть воспринято как подтверждение представлений о том, что модернизация куда более сложный процесс, чем это казалось еще пару лет назад. Модернизация не только разнообразна по своим национально-культурным проявлениям, но и многослойна, она включает в себя разные исторические напластования человеческого опыта.
Информация! Адвокатские услуги в Нур-Султане https://pravis.kz/ профессионализм и высокое качество!
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
