Новости – История

История

«Явление самое неожиданное, самое грозное и самое непоправимое»

Русская артиллерия на перегруженной дороге во время отступления. 1915 год. Фото: Imperial War Museums

«Великое отступление» русской армии как предвестник грядущих потрясений и хаоса «красного колеса»

Николай Лысенко

25 октября, 2014 11:08

28 мин

Отступление русской армии 1915 года, продолжавшееся почти полгода — с мая по сентябрь, почти сразу вошло в историю как «Великое». Великим в событиях тех дней действительно было почти все. И масштаб военной операции (в целом успешной) по согласованному маневрированию миллионными армиями. И территориальные потери страны — 15% как плата за спасение тех самых армий. И работа по эвакуации огромного количества предприятий и учреждений (по объемам и организованности выполненная куда лучше, чем потом в Великую отечественную). И героизм десятков и сотен тысяч русских солдат, ценой своих жизней спасших большую часть отступающей армии от окружения и разгрома. Этот героизм очень скоро будет приватизирован большевиками, а подвиги Великой войны и Великого отступления, по драматизму и накалу ничем не уступавшие подвигам той же Великой отечественной, будут просто вычеркнуты из истории.

Однако Великим отступление 1915 года могло бы войти в отечественную историю и по другому поводу — оно стало причиной не менее Великой ошибки власти, ставшей первым ударом погребального колокола по императорской России. Заключалась она в том, чтобы назвать отступление собственно «Великим».

Русские беженцы с оккупированных территорий. Фото: Culture Club / Getty Images / Fotobank.ru

Стремительно терявшая связь с реальностью царская власть хотела таким образом провести аналогию с 1812 годом и вызвать такой же народный подъем, инициировав массовый исход населения из оставляемых территорий. Но вместо подъема власть получила миллионы нищих, больных, полуграмотных беженцев, не понимающих, как и большинство других подданных империи, смысла войны, причин своих бед, логики действий власти и вообще всего происходящего в стране. То есть почти идеальную среду для социального взрыва.

«Два сильных удара лучше одного смертельного»

Безусловный успех Горлицкого прорыва — прорыва в мае 1915 года русского фронта в районе польского города Горлице, сдача без боя крупнейшей в Галиции крепости Перемышль и последующая сдача в июне русскими Львова — воочию показали германскому командованию всю глубину материально-технического кризиса, в котором оказалась армия царя Николая II. Русским войскам не хватало тогда почти всего — снарядов, винтовок и даже шанцевого инструмента, во что немцам сначала было трудно поверить.

Начальник полевого Генерального штаба Германии, генерал Эрих фон Фалькенхайн, в принципе крайне настороженно относившийся к идее стратегического наступления вглубь Российской империи, на фоне очевидного «патронно-снарядного» бессилия русских стал постепенно менять свою позицию. Важнейшее совещание высших офицеров Германии и их австрийских союзников, состоявшееся в силезском замке Плес 3 июня 1915 года, окончательно утвердило стратегический план главнокомандующего германским Восточным фронтом фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга на предстоящую летне-осеннюю кампанию 1915 года.

План Гинденбурга предусматривал уничтожение основного массива русских вооруженных сил на территории Царства Польского в так называемом польском мешке. Создать этот мешок должен был двусторонний концентрический удар войсковой группы генерала Августа фон Макензена с юга и удар 10-й армии генерала Германа фон Эйхгорна, развернутой от Тильзита до Инстербурга, — с севера.

Армейская группа Макензена должна была нанести удар от Львова на север в обход восточнее Варшавы, а 10-я армия Эйхгорна — на юго-восток в обход русской крепости Ковно на Вильно и Минск. Начальник штаба германского Восточного фронта, генерал Эрих фон Людендорф был уверен, что русские, опираясь на свои крепости в Новогеоргиевске, Ковно, Гродно, Осовце и Бресте, будут пытаться максимально долго удерживать свой «польский выступ», что в итоге позволит германской армии совершить стратегическое окружение всех русских армий в Польше.

Август фон Маккензен (на белой лошади второй справа). Фото: Imperial War Museums

Начальник германского Генерального штаба Фалькенхайн, более скептически расценивавший возможность окружения всех русских армий в «польском выступе» (как потом выяснилось — совершенно реалистично), предлагал сделать операцию по созданию русского «польского мешка» более локальной. Он призывал не пытаться «объять необъятное» — то есть сразу четыре полносоставных русских армии (2-ю, 4-ю, 10-ю и 12-ю) и войсковые остатки еще двух (1-й и 3-й). Гораздо реалистичнее, указывал Фалькенхайн, было бы «откусить такой кусок русского пирога, который в состоянии проглотить немецкий рот». Генерал убеждал Гинденбурга уменьшить предполагаемый охват русских армий вдвое, чтобы в окружение попали русские 2-я и 4-я армии, а также остатки уже разгромленных 1-й и 3-й.

Для достижения этой цели Фалькенхайн предлагал собрать все наличные силы немцев на севере в единый кулак (на основе армейской группы генерала Макса фон Гальвица) и провести массированный удар в районе мазовецкого местечка Прасныш с последующим стремительным форсированием реки Нарев. Соединившись в районе польского Седлеца, группы армий Макензена и Гальвица с очень высокой степенью вероятности сумели бы охватить в кольцо окружения 2-ю и 4-ю русские армии.

Но Гинденбург с присущей ему жесткостью истинного пруссака, категорически отверг стратегическую поправку Фалькенхайна.

К великому «везению» русских, интеллектуальный «вес» генерала Фалькенхайна, как военного стратега, существенно уступал в глазах кайзера Вильгельма II стратегической репутации Гинденбурга — «спасителя Восточной Пруссии от полчищ диких казаков». Вместе с тем, германский император не захотел травмировать самолюбие своего предельно самоотверженного в работе начальника Генштаба. В результате примирительной позиции кайзера немецкий Генштаб утвердил очень нехарактерный для германской военной мысли стратегический план: нанести по русскому фронту одновременно два «главных удара»: 10-й армией Эйхгорна — на Ковно-Вильно-Минск и армейской группой генерала Гальвица — на Пултуск-Седлец навстречу «фаланге» Макензена.

Это «политкорректное», по-человечески очень понятное решение Вильгельма II привело в итоге немцев к стратегическому фиаско. Русская Ставка Верховного Главнокомандования при всей инертности и шаблонности мысли ее штабистов не могла пропустить, конечно, такой «подарок судьбы». «Неприятель разбросал свои усилия, — пишет крупнейший историк Великой войны Антон Керсновский, — русские армии получили два сильных удара, но это было лучше, чем получить один смертельный».

Клещи, которые не удалось сомкнуть

26 июня 1915 года командующий южной группировкой германо-австрийских армий Август фон Макензен перешел в наступление на русские позиции на участке реки Танев-Рава-Русская. Так стала реализовываться первая часть плана по созданию «польского мешка» для русских армий.

Главный удар Макензен направил в левый фланг значительно обескровленной 3-й армии в полосе ответственности русского 24-го корпуса. Немцы создали на этом участке наступления значительное преимущество в живой силе: десять русских очень потрепанных дивизий, общей численностью 40 тысяч штыков, сдерживали натиск 8 германских полносоставных дивизий, численностью более 60 тысяч штыков. Преобладание германской артиллерии было абсолютным.

Оборонительная позиция по реке Танев была неплохо укреплена, а главное, удобна для маневрирования, и в результате русские войска действовали там весьма инициативно. Из резерва Северо-Западного фронта на передовые позиции был срочно выдвинут 31-й армейский корпус и 48-я «корниловская» кавалерийская дивизия, которые сумели эффективно контратаковать наступающие части Макензена.

Германская кавалерия входит в Варшаву 5 августа 1915 года. Фото: Deutsches Bundesarchiv

Германский генерал приостановил наступление и произвел перегруппировку сил. 4 июля Макензен попытался прорвать силами 4-й австро-венгерской армии русские позиции на правом фланге 3-й армии, но во всех пунктах предполагаемого прорыва был отброшен с большими потерями. В четырехдневном Таневском сражении (с 4 по 7 июля) все наступавшие австрийские дивизии были разбиты, причем русскими было взято в плен 297 офицеров, 22 463 солдата и в качестве трофеев 60 пушек.

Это был впечатляющий успех, особенно важный на фоне хронического «патронно-снарядного» дефицита у русских. Переброшенные из резерва Ставки на усиление 3-й армии 2-й и 6-й Сибирские, а также Гвардейский корпуса не оставили надежд Макензену на стремительный прорыв позиций этого, казалось бы, окончательно разгромленного в ходе Горлицкого прорыва армейского соединения.

5 июля 1915 года в польском Седлеце состоялось совещание Ставки Верхового Главнокомандования и командующих фронтами. Основной доклад на совещании делал командующий Северо-Западным фронтом, генерал М.В. Алексеев. Он без обиняков сообщил высокому собранию, что со дня на день ожидает мощный удар северной группировки немецких войск в направлении реки Нарев — навстречу рвущемуся на север Макензену. Для парирования этой угрозы резерв Северо-Западного фронта и Ставки располагал 17 пехотными и 5 кавалерийскими дивизиями.

Центральной мыслью доклада генерала Алексеева стала констатация невозможности удержать «польский выступ» фронта при имеющемся в войсках и на складах запасе патронов и снарядов. Генерал специально подчеркнул, что существующие темпы производства и доставки на фронт основного боезапаса не позволяют рассчитывать, что боеготовность русских армий изменится в лучшую сторону ранее весны 1916 года. «Поэтому мы имеем возможность сейчас выбрать, — резюмировал генерал, — что для русской Ставки предпочтительнее: попытка удержать Польшу — с вероятной перспективой катастрофы для армии или же попытка сохранить армию — с неизбежным, в этом случае, выводом всех наших войск из Царства Польского».

Нужно отдать должное личному мужеству русского Верховного Главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича — он всецело взял ответственность за отступление русских армий из Польши на себя. В итоге Совещание поддержало план генерала Алексеева по сохранению человеческого и технического потенциала русской армии в длительном отступлении вглубь страны. Командующий Северо-Западным фронтом получил разрешение на эвакуацию войск из Варшавы, а также из тех крепостей Царства Польского, которые будут находиться в опасном положении.

Операции на риго-шавельском направлении в Польше и Галиции с апреля по август 1915 года. Операции по вытеснению русских армий из Польши с 13 июля по 19 августа 1915 года. Изображение: Зайончковский А.М. Мировая война 1914-1918 годов. III издание. М.: Воениздат, 1938 год

Внятная и разумная стратегическая линия, намеченная на совещании в Седлеце, в значительной степени помогла финальному успеху русской обороны в 1915 году.

Когда всего через неделю, 13 июля армейская группировка генерала фон Гальвица под ураганным артиллерийским сопровождением из 1400 орудий обрушилась на позиции русской 1-й армии, в штабе Северо-Западного фронта уже хорошо представляли, как, зачем и в какой последовательности русские войска будут действовать.

В этот день, как считают ведущие военные историки, по позициям 2-й и 11-й Сибирских дивизий, удерживающих первую линию обороны, было выпущено немцами 2 миллиона снарядов. Ответный русский артиллерийский огонь едва сумел достичь цифры в 50 тысяч выстрелов. Однако, невзирая на столь подавляющую огневую мощь немцев, 2-я Сибирская дивизия сумела отразить наступление гвардейского 13-го Вюртембергского корпуса. Сибирская 11-я дивизия вообще сумела совершить невозможное: об ее позиции разбились волны наступления сразу шести дивизий немецких 17-го и 11-го пехотных корпусов.

Эта удивительная стойкость неизбежно привела к колоссальным потерям в русских полках: к исходу дня 30 июня в 5-м стрелковом полку 2-й Сибирской дивизии осталось в живых только 150 человек. Из 7 батальонов 11-й Сибирской дивизии в этот день было уничтожено немцами, по суммарной численности личного состава, 6 батальонов. Однако эти семь, погибавших на позициях, но не отступавших ни на шаг русских батальона, имевшие на вооружении всего 46 пушек, сумели отбросить на исходные позиции 33 германских батальона с 256 полевыми орудиями.

Благодаря стойкости русских солдат и внятным, своевременным директивам штаба Северо-Западного фронта немецкие усилия по созданию колоссального «польского мешка» для русских армий оказались тщетными. Немалую роль в неудаче германского стратегического замысла сыграла задержка почти на 10 дней в предоставлении дополнительных сил армейской группе генерала фон Гальвица. С огромным напряжением сил прорвав, наконец, линию русских оборонительных позиций на реке Нарев, генерал Гальвиц не получил от Гинденбурга ни одного полка для развития успеха в стратегическую глубину. Когда же через 10 дней необходимые резервы 12-й немецкой армии предоставили, было уже поздно: русские войска, огрызаясь короткими контратаками, организованно отступали по всей линии «польского выступа».

Отступление русских армий из западной части «польского выступа» шло весь июль. Отход на восток был организован на хорошем уровне: ни одно крупное армейское подразделение не было обойдено немцами, ни одна дивизия не попала в окружение. С тяжелыми боями русские войска вначале отступили на линию Ивангород-Люблин-Холм. Здесь немцев несколько задержали фронтальными контратаками, обеспечивая необходимое время на вывоз материальных ценностей из Варшавы.

4 августа русские ушли из Варшавы. 20 августа из-за бездарно организованной обороны и предательства коменданта гарнизона Н.П. Бобыря всего за 10 дней немцы захватили крупнейшую крепость Новогеоргиевск, которую штаб Северо-Западного фронта планировал удерживать как минимум полгода. 22 августа русские войска оставили Осовец — вторую по значению крепость в восточной части «польского выступа». 26 августа на западной границе Белоруссии был оставлен фактически без боя Брест-Литовск.

Таким образом, в течение лета 1915 года, отступив с территории австрийской Галиции, русская армия потеряла все военно-стратегические приобретения 1914 года, а, кроме того, отдала в зону германского контроля западные регионы империи — Литву и Польшу.

Провал народной войны

Вряд ли нужно особо доказывать, что вступление России в Первую мировую войну ни в малейшей степени не соответствовало действительным национальным интересам державы. Страна остро нуждалась в завершении аграрной реформы, только начатой, но далеко не завершенной Петром Столыпиным. Давно заждались совершенно новой социально-хозяйственной политики обширные территории Зауралья и Западной Сибири, не говоря уже о Восточной Сибири и Дальнем Востоке. Явно буксовала образовательная реформа. Существовали колоссальные по значимости и объему задачи в области технического перевооружения промышленности. На крайне низком уровне была социальная медицина.

Развиваться России было куда, было на что и было зачем. Никаких неразрешимых стратегических или экономических противоречий с кайзеровской Германией не могло бы придумать самое буйное воображение. Более того, в событиях Русско-японской войны 1904-1905 годов. Германия оказала значительную дипломатическую поддержку России.

Противоречия с Австро-Венгрией заключались исключительно в так называемом славянском вопросе, который весьма жестко взялась разрешить российская дипломатия — причем на территории чужых, в полной мере суверенных государств. Декларируемая русским самодержавием защита православной Сербии вряд ли стоила миллионов убитых российских подданных, тотальной крестьянской нищеты, отбрасывания экономики на 50-60 лет назад, последующего «красного колеса» большевизма. В 1914 году Россию затянула в войну назойливая великодержавная риторика, фантасмагорические «страхи» некомпетентных политиканов перед мощью «германского гиганта», а больше всего — стратегическая бездарность русского царя и лоббистская деятельность тесно связанных с Великобританией и Францией финансистов.

Однако, какими бы ни были подлинные мотивы участия Российской империи в общеевропейском конфликте, вести эту войну нужно было так, чтобы энергичными внутренними мерами была исключена социально-экономическая катастрофа для широчайших крестьянских масс. Россия — в демографическом отношении преимущественно крестьянская страна — не могла быть политически устойчивой при возмущенном крестьянском море. И, конечно, вступая в противоборство с Германией, нужно было запастись твердостью духа — качеством, которое в начале ХХ века было в большом дефиците в высшем слое русского генералитета, очень расслабленного дряблым правлением царя Николая II.

Одним из проявлений «дряблости» воинского духа, замаскированным под безоглядный патриотизм, стало решение Ставки Верховного Главнокомандования об организации эвакуации населения западных областей вглубь России. Ставка руководствовалась в своем решении наивной мифологемой «возродить атмосферу общенародной войны 1812 года», напрочь забыв, что социально-экономические условия, масштаб задействованных сил и средств, наконец, тактика и технология ведения войны в начале ХХ века кардинально отличаются от начала ХIХ века.

Подталкивание малограмотных мещан и крестьян к эвакуации, запугивание и без того затурканных военными невзгодами людей «кровожадным немцем», подчас насильственное срывание селян с обжитых мест вызвало чудовищную волну обнищавших, озлобленных беженцев: русских, украинцев, евреев и поляков. Все дороги Литвы и белорусского Полесья вмиг оказались заполнены бесконечными вереницами повозок и толпами отчаявшихся людей. Смешиваясь с отступающими войсками, крайне мешая плановым армейским передислокациям, несчастные беженцы создавали в отступающих рядом с ними армейских колоннах атмосферу деморализации, заведомой обреченности. Партизанского порыва 1812 года в немецком тылу не получилось. Однако вполне вышла, более того, — была искусственно создана колоссальная миграционная волна, предвестник грядущей государственной катастрофы.

«Ставка не отдавала себе отчета в том, — пишет историк Антон Керсновский, — что, подняв всю эту четырехмиллионную массу женщин, детей и стариков, ей надлежит заботиться и об их пропитании. <…> Множество полуголодных людей, особенно детей, погибло от холеры и тифа. Уцелевших, превращенных в нищий деклассированный пролетариат, везли в глубь России. Один из источников пополнения будущей красной гвардии был готов».

Вскоре все безумие скоропалительного решения Ставки по созданию «атмосферы 1812 года» стало очевидным даже для высокопоставленных лиц в правительстве России.

Александр Кривошеин. Фото: Марк Левенсон. Государственный совет. Санкт-Петербург: типография Россия, 1907 год

«Из всех тяжких последствий войны, — заявил 12 августа 1915 года на заседании правительства главноуправляющий земледелием А.В. Кривошеин, — подстегивание эвакуации населения — явление самое неожиданное, самое грозное и самое непоправимое. И что ужаснее всего — оно не вызвано действительной необходимостью или народным порывом, а придумано мудрыми стратегами для устрашения неприятеля. Хороший способ борьбы! По всей России расходятся проклятия, болезни, горе и бедность. Голодные и оборванные толпы повсюду вселяют панику, угашаются последние остатки подъема первых месяцев войны. Идут они сплошной стеной, топчут хлеб, портят луга — крестьянство все более громко начинает роптать. <…> Я думаю, что немцы не без удовольствия наблюдают это "повторение 1812 года"».

К сожалению, в августе 1915 года уже невозможно было ничего «отыграть» обратно: многомиллионная волна обездоленных людей из восточных волостей Польши, Литвы и Белоруссии буквально накрыла центральные губернии России, ломая социально-экономические механизмы страны, парализуя общенациональную волю к сопротивлению.

«Я верю в необозримые пространства, непролазную грязь»

Успешный отвод русских войск из «польского выступа» должен был, по логике, вернуть некоторый оптимизм, если не в солдатскую массу, то, по крайней мере, в среду офицерства. Однако таинственная логика неисповедимого «русского духа» вела к противоположному: в конце июля-начале августа 1915 года, то есть, уже после благополучного исхода из Польши, в русских штабах всех уровней резко усилились настроения апатии и обреченности. Вскоре явное снижение волевого потенциала русского воинства стало всерьез тревожить даже союзников.

«Дух Русской армии проходит через многие тяжелые испытания, — писал летом 1915 года представитель Великобритании при русской Ставке, генерал Нокс, — нельзя не поражаться тому, что многие из выдающихся русских начальников настолько подавлены убеждением в техническом превосходстве немцев и считают, что немец "все может". Среди солдатской массы много случаев сдачи в плен и дезертирства в тыл. Предпринимаемые строгие меры и наказания, по-видимому, мало действительны. Число заболевших огромно, отыскиваются всякие предлоги, чтобы уйти в тыл. Среди солдат распространяется убеждение, что не стоит драться, раз везде бьют».

«Великое отступление» наложило свою тяжкую печать не только на умонастроения офицеров и солдат, но и на эффективность, осмысленность работы аппарата Ставки Главнокомандования. Этот высший орган армейского управления начинает решать уже не столько задачи стратегического планирования, столько представительские и даже медийные.

Уже к концу июля 1915 года все оперативное управление отступающими русскими войсками, а подчас и стратегическое планирование постепенно перемещается в штаб Северо-Западного фронта. Командование генерала Алексеева было, бесспорно, одним из самых компетентных в русский период Великой войны, однако даже этот высокопрофессиональный тактик порой терял нити управления деморализованными войсками.

«В грандиозном отступлении чувствовалось отсутствие общей руководящей идеи, — пишет военный историк А.А. Керсновский, — войска были предоставлены сами себе. Разгромленные корпуса Западного фронта брели прямо перед собой. Врагу были оставлены важнейшие рокадные линии театра войны, первостепенные железнодорожные узлы: Ковель, Барановичи, Лида, Лунинец. Удара по одной дивизии стало достаточно, чтобы вызвать отступление всей армии, а по откатившейся армии сейчас же равнялись остальные. Истощенные физически и морально бойцы, утратив веру в свои силы, начинали сдаваться десятками тысяч. Если июнь был месяцем кровавых потерь, то август 1915 года можно назвать месяцем массовых сдач».

Массовая сдача русских солдат в плен. Фото: Haeckel Brothers / Paul Thompson / FPG / Hulton Archive / Getty Images / Fotobank.ru

Трудно сказать определенно: что именно стабилизировало фронт русской армии на западе к середине сентября 1915 года: явное нежелание германского генералитета наступать далее вглубь России, усталость немецких войск, все более увеличивающаяся протяженность коммуникаций для снабжения германской армии или же «фирменное» русское бездорожье, особенно убийственное в слякотную осень? Скорее всего все эти факторы действовали в совокупности. К сентябрю фронт стабилизировался на линии Рига-Двинск-Барановичи-Пинск-Дубно-Тернополь.

Стратегические потери России в результате «Великого отступления» имели колоссальный масштаб. Общее число беженцев в Центральную Россию достигло к концу 1915 года 10 миллионов человек. Сдвиг в мае-августе всей линии фронта на восток стоил стране 15% ее территории и 30% промышленности. Хотя было потеряно только около 10% железнодорожных путей, это были именно те коммуникации, которые имели важнейшее стратегическое значение для дальнейшей борьбы с центральными державами.

Прямые потери русских в борьбе с «человеком фаланги» генералом Макензеном и «утюгами Гинденбурга» — генералами Гальвицем и Эйхгорном — составили (по оптимистическим подсчетам) один миллион погибшими и 750 тысяч пленными. Пессимистические подсчеты исследователей дают другие цифры: 2 500 000 подданных Российской империи погибли или попали в плен в весенне-летний период 1915 года.

Бесспорно, стратегическим по значимости последствием «Великого отступления» стал резко возросший государственный долг Российской империи из-за огромных закупок оружия и боеприпасов за рубежом. К исходу августа 1915 года только Великобритании и США Российская держава оказалась должна колоссальную сумму в 794 миллиона фунтов. А ведь существовали еще долги перед Францией, Италией и даже Японией.

Следует подчеркнуть, вместе с тем, что стратегическое наступление 1915 года стало для центральных держав отнюдь не увеселительным походом за пленными и трофеями. Немцы и австрийцы оплатили свои победы на Восточном фронте весьма дорогой ценой. Прусский гвардейский корпус, например, только за лето 1915 года понес на Восточном фронте потери в 175% личного состава, то есть, был сформирован и фактически уничтожен почти два раза. Потери убитыми и раненными у австрийцев, имевших в сравнении с немцами существенно более слабую артиллерию, были примерно на одну треть выше германских.

Резко удлинившиеся коммуникации заставили тыловые службы центральных держав работать с очень большим напряжением. Немецкие пехотные офицеры с каждой неделей наступления оценивали русские позиции как все более тяжелые для атаки, требовали все более продолжительного обстрела их артиллерией, а своевременный подвоз снарядов становился все более сложной проблемой. В результате, когда русская армия в конце августа 1915 года была приведена в полное расстройство и, казалось, лишилась даже волевого потенциала к дальнейшей борьбе, — уже и сами германцы утратили былой наступательный порыв.

В конце лета 1915 года, комментируя на заседании правительства катастрофичное положение на западных фронтах, новый военный министр А.А. Поливанов с редким для политика простодушием заявил: «Я верю в необозримые пространства, непролазную грязь и милость Святого Николая Чудотворца, покровителя Святой Руси — победа придет».

Что ж, за отсутствием тяжелой артиллерии, при хроническом дефиците винтовок, патронов и снарядов русские солдаты действительно могли уповать только на святых чудотворцев и вечно разбитые дороги Отечества. Оставалась, правда, еще одна надежда — на очередную массовую мобилизацию, которая поставила под ружье очередные два миллиона проклинавших «германскую войну» русских крестьян.

Автор — доктор исторических наук

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе