Новости – История

История

Квартирмейстеры свиты Его величества

Совет министров в Царской ставке. Станция Барановичи, 14 июня 1915 г.

Русский Генеральный штаб в августе 1914 года: расчеты и реальность

Николай Лысенко

24 июля, 2014 16:00

23 мин

В начале прошлого века русское командование прекрасно осознавало вероятность вооруженного конфликта с Германией и Австро-Венгрией, но так и не смогло определиться, как же в таком случае поступать армии и флоту. Стратегические планы Генерального штаба Российской империи на этот счет постоянно менялись, причем порой на абсолютно противоположные. Именно это во многом и определило не очень уверенный характер действий русской армии на начальном этапе Первой мировой войны.

Штрихи к портрету русского Генштаба

В некоторых современных историко-популярных изданиях можно прочитать об истории Генерального штаба России чуть ли не от периода царствования Ивана Грозного. Разумеется, гордиться отечественной военной историей не только можно, но и должно. Однако на самом деле история этого института куда как моложе. Русский Генеральный штаб — при любых возможных иных наименованиях этого военного ведомства — вплоть до царствования Александра I фактически не существовал. Единственная серьезная попытка создать это учреждение была предпринята в конце царствования Екатерины Великой, однако она завершился неудачей.

Собрание офицеров, прежде всего чинов квартирмейстерских (ведающих, в основном, организационными и хозяйственными вопросами размещения и обустройства войск — РП), иногда со времен царствования Петра I называемое Генштабом, конечно же, никаким реальным Генеральным штабом не являлось. Главная функция Генерального штаба состоит в выработке стратегии военно-оперативных, военно-мобилизационных, военно-экономических мероприятий государства, призванных обеспечить защиту и реализацию национальных интересов страны. В идеале Генштаб должен заниматься и выработкой военно-политических рекомендаций для верховной власти государства. В России этой функцией Генштаб не только никогда не владел, но, увы, и не пытался завладеть. Впрочем, и с работой над стратегической линией сугубо военного планирования было подчас не все гладко.

До периода царствования Александра I в России был только один государственный деятель, который хорошо понимал важнейшие функции Генштаба. Генерал-фельдмаршал граф Захарий Григорьевич Чернышев был категорически против превращения Генштаба в клуб по лоббированию интересов офицерства. Он также был против превращения этой воинской структуры в отстойник престарелых генералов, жаждущих еще как-то подкормиться от государственных щедрот.

Граф Захарий Чернышёв. Портрет: Александр Рослин

Граф Чернышев понимал Генштаб как надармейскую структуру высшего военного разума, как орден военных стратегов высшего интеллектуального качества. В соответствии с этой установкой в 1772 году граф Чернышев провел реформу Генерального штаба. Ее воплощением занимался русский офицер, немец по происхождению, Фридрих Вильгельм Бауэр. Чернышеву и Бауэру удалось главное: чины Генштаба были выведены из прямого подчинения главнокомандующему русской армией, они получили возможность независимых суждений, образовали замкнутый интеллектуальный штаб.

Реформа Чернышева-Бауэра пришлась, разумеется, не по вкусу подавляющему большинству армейского офицерства. В ней увидели дух странной самостийности, ненужного армии свободомыслия, и даже более — попытку подрыва авторитета высших армейских начальников. О том, что военная стратегия государства не может быть выработана на плацу или в казарме, никто в Петербурге, по обыкновению, не подумал.

Император Павел I по вступлении на престол, разделяя, вероятно, тревожные настроения «единообразных» русских военачальников, упразднил реформу Чернышева-Бауэра вместе с Генштабом. Правда, вскоре Павел I вновь учредил нечто, похожее на Генштаб, однако именно в том виде, который соответствовал умонастроениям большей части высшего русского офицерства — в качестве Свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части.

Павел I. Портрет: Николай Аргунов

К сожалению, функция, облик, а главное дух «Свиты Его Императорского Величества» навсегда сохранились за русским Генеральным штабом. Какие бы военные реформы не осуществлялись в периоды последующих царствований, как бы не изменялись названия этого ведомства, тем не менее, дух рафинированного холуйства и чиновного «квартирмейстерства» выветрить из него так и не удалось. Атмосфера, легенда и ритуал «Ордена Военного Разума», которые со времен Нейдхардта фон Гнейзенау (генерал-фельдмаршал, прусский военачальник времен наполеоновских войн — РП) методично культивировались, например, в Генеральном штабе Германии, почти не прижились в красивейшем здании Главного управления Генштаба в Петербурге. Стоит ли удивляться тому, что среди русских генштабистов вплоть до периода Первой мировой войны так и не появился свой Альфред фон Шлиффен или Хельмут фон Мольтке-старший.

Русско-японская встряска

Одним из важнейших следствий поражения России в войне 1904-1905 гг. стала масштабная реформа Генерального штаба. Необходимость иметь независимый от армейской текучки орган стратегического военного планирования, т.е. именно то, что было реализовано в Германии еще в 1880-х годах, было осознано в России только четверть века спустя под гром победоносных японских залпов.

В 1905 году русский Генштаб под названием «Главное управление Генерального штаба» был выделен, наконец, в самостоятельный орган во главе с начальником ГШ, независимым по служебному положению от военного министра. Такая структура русского Генштаба фактически копировала организацию Генерального штаба Германии, давала возможность вырабатывать решения, альтернативные мнению военного министра. Начальник Генштаба получил важнейшее право на личный доклад императору.

В ходе реформы были перераспределены функции внутри военного ведомства. Военное министерство получило полный приоритет в решении всех административно-хозяйственных вопросов, включая производство военной техники и боеприпасов. Главному управлению Генштаба (ГУГШ) были переданы вопросы стратегического и оперативного планирования. Но, как это традиционно случается в России, хорошая, стратегически выгодная, но неудобная для вельможных ретроградов реформа долго не живет: она либо отменяется, либо плавно переводится в свою противоположность. И уже в 1908 году, по мере того, как стал забываться ужас Мукдена и Цусимы, генштабовские идеи «а ля фон Шлиффен» тоже велено было забыть. ГУГШ было возвращено в качестве подразделения в состав Военного министерства, а начальник Генерального штаба стал подчиненным военного министра.

Российский бронепалубный крейсер I ранга Паллада под обстрелом. Русско-Японская война. 1904 год

Эта антиреформа отразилась не только на непосредственной работе Генштаба, но и на качестве военного планирования. Генеральный штаб стал де-факто дежурным исполнителем воли военного министра, которая, в свою очередь, определялась коллегиальной (т.е. заведомо усредненной) волей правительства, или, в лучшем случае, — волей премьер-министра. В каких-то случаях при необходимости стратегически неординарного решения мог бы помочь царь (отвлечемся сейчас от конкретной личности Николая II), но по уложению 1908 году начальник Генштаба мог попасть на доклад к царю только в свите военного министра. Круг замкнулся — произошла реинкарнация «Свиты Его Императорского Величества» времен Павла I.

Качество стратегии

Превращение Генерального штаба России из независимого ведомства в структурное подразделение Военного министерства соответствующе сказалось на стратегических расчетах, связанных с военно-политической борьбой с Тройственным союзом.

Так, при установлении мобилизационных норм вооружения, Генеральный штаб исходил из представления о скоротечности будущей войны, что повлекло за собой огромный некомплект вооружения и проигранную кампанию 1915 года. «Военные действия продлятся 2-6 месяцев и не более года, — сообщалось в 1913 году в одном из докладов Генштаба, — так как во всяком случае ранее годичного срока войны наступит полное истощение воюющих сторон и они вынуждены будут обратиться к мирному соглашению».

Справедливости ради стоит отметить, что подобные же неверные прогнозы предстоящего глобального конфликта давали военные практически всех европейских держав. Однако если в Европе эти оценки подавались как вариативные, то русские стратеги настаивали на их абсолютной верности.

В итоге к началу Первой мировой войны русская армия укомплектовала мобилизационные запасы почти в полном соответствии с утвержденными Генштабом нормами. Однако эти нормы были занижены по сравнению с расчетами армий противников и союзников России. По важнейшим позициям мобилизационная обеспеченность оказалась недостаточной. Так, по количеству выстрелов на полевое орудие (1000 снарядов) русская армия значительно уступала всем армиям ведущих европейских держав. Некомплект винтовочных патронов составлял 300 млн единиц, или 11% от российского заниженного норматива. В своих расчетах Генштаб исходил из затрат боезапаса в ходе Русско-японской войны. Простая мысль о том, что локальный театр военных действий в Маньчжурии не сопоставим с театром военных действий Русской равнины и Центральной Европы, не пришла в головы отечественных стратегов. Поэтому неслучайно, что при колоссальных масштабах военного противоборства наиболее остро нехватка снарядов и патронов чувствовалась именно в русской армии.

Не менее серьезные просчеты были допущены Генштабом Российской империи и в системе комплектования армии.

Расчет на скоротечность предстоящей войны указывал, по-видимому, на необходимость иметь значительный контингент хорошо подготовленных запасных — для быстрого наращивания военных усилий в кратчайшие сроки. Однако система комплектования русской армии по новому уставу о воинской повинности 1912 г. не позволяла использовать основное преимущество России над другими державами — численное превосходство. Русская призывная система имела многочисленные ограничения, существенные льготы призывникам и, одновременно, архаически продолжительный срок службы для тех, кому «не повезло». В итоге в России в армию могло быть призвано лишь 5% населения, в то время как в Германии — 12%.

Русский Генштаб не сумел добиться хотя бы некоторого уравнивания допризывной подготовки мужского контингента с аналогичной подготовкой в Германии. В сравнении с немцами в России практически отсутствовала допризывная и внепризывная подготовка; система учебных сборов запасных и ратников была устаревшей, при этом огромный контингент ратников 2-го разряда из-за нулевых воинских навыков предназначался по закону исключительно для тыловой службы.

Военный министр Владимир Сухомлинов. Ранее 1914 года

Отсутствие независимой позиции Генштаба сказалось и на организации работы военной промышленности в предвоенные годы. Бюрократическая специфика Военного министерства сковывала работу оборонных предприятий. Важнейшая задача — доведение боеприпасов и вооружения до намеченных мобилизационных норм — рассматривалась в министерстве не в контексте складывающейся реальной международной и военно-стратегической обстановки, а как раз и навсегда утвержденный бюрократический норматив.

В тех случаях, когда мобилизационные запасы были полностью сформированы, военное министерство в соответствии с регламентом немедленно консервировало работу казенных заводов. Делалось это без всякого учета складывающихся международных и военно-стратегических реалий. Указать министерству на недопустимость формализованного, схоластического подхода к военному производству было в России некому.

В результате значительные мощности трех казенных оружейных заводов за три предвоенных года использовались только на 7-12%. Годовая производительность этих заводов была рассчитана на выпуск 525 тысяч винтовок, но реально было выпущено существенно меньше: в 1912 году — 47 тыс., а в 1913 — 65 тыс. единиц. После начала войны потребовалось долгих 9 месяцев для восстановления полномасштабного оружейного производства. При этом маховик войны раскручивался стремительно: некомплект винтовок в армии уже к ноябрю 1914 года достигал 870 тыс. единиц.

Первый этап стратегического планирования

Стратегический план начала военных действий против Германии и Австро-Венгрии должен был исходить, по мнению Генштаба России, из очевидного намерения немцев нанести в начале войны сокрушительный удар по французской армии. Для России, таким образом, открывалась благоприятная возможность провести — вне натиска германских сил — планомерную мобилизацию и начать военные действия в соответствии с собственным замыслом.

Ведомственная подчиненность русского Генштаба Военному министерству не оставляла возможности выработать конкретную точку зрения на стратегический план войны с Тройственным союзом. В стенах Генштаба фактически сталкивались мнения конкретных военных округов, расположенных на западной границе Российской империи, каждый из которых отстаивал необходимость нанесения главного удара именно со своего направления.

Первоначальный план предусматривал нанесение наиболее мощного удара по Восточной Пруссии, поскольку именно она являлась «главой и вдохновителем враждебного России союза». Генерал-квартирмейстер ГУГШ Ю.Н. Данилов, отстаивавший вначале именно «восточно-прусский» план, специально подчеркивал, что захват Восточной Пруссии даст «возможность продолжить дальнейшую борьбу с немцами даже в случае поражения французов, поскольку не позволит немцам охватить наш правый фланг». Как видим, уже изначально русская стратегия войны не предполагала быстрый и решительный разгром Германии.

Генерал от инфантерии Юрий (Георгий) Данилов. До 1917 года

Такая точка зрения, отражающая в первую очередь мнение самого западного по расположению Варшавского военного округа, не нашла поддержки в Киевском военном округе. Начальник штаба этого округа, генерал М.В. Алексеев в феврале 1912 года на совещании начальников штабов военных округов подверг «восточно-прусский план» острой критике. «Австрия, а не Германия бесспорно представляется нашим основным врагом, — заявил на совещании генерал Алексеев, — по количеству выставляемых сил она же будет опаснейшим противником. Успехи, одержанные против Австрии, обещают нам наиболее ценные результаты; сюда следует решительно, без колебаний направить наши войска».

Очевидная справедливость мнения генерала Алексеева при том несомненном факте, что между Германией и Россией на период 1914 года действительно не было противоречий, из-за которых стоило бы воевать, привели, по-видимому, к вмешательству в спор военных императора Николая II. В рескрипте «Высочайшие указания командующим войсками на случай войны с державами Тройственного союза», утвержденном императором 1 мая 1912 года, именно предложения генерала М.В. Алексеева легли в основу нового плана развертывания войск.

Начальник Киевского военного округа генерал-адъютант Михаил Алексеев (в центре) с подчиненными. 1913 год

Любопытно, что вскоре после утверждения царем «австрийского плана», главный стратег русского Генштаба, генерал-квартирмейстер Данилов очень быстро, а главное искренне изменил свою точку зрения. В своем докладе начала 1913 года Данилов с убежденностью утверждал, что «сосредоточение большей части наших сил с самого начала войны против Германии приковало бы эти силы к длительной борьбе за обладание сильно подготовленной в инженерном отношении Восточной Пруссией». «Для нас представляется выгодным, — продолжал далее Ю.Н. Данилов,— задаться целью нанесения решительного удара именно по австрийцам. <…> Это даст нам возможность в последующий период войны, если бы немцы, покончив с Францией, решились бы на переброску своих сил с запада на восток, свободно сосредоточить необходимые силы на фронте против Германии и бить по мере подвоза их на восточную границу».

Почему «сильная инженерная подготовленность» Восточной Пруссии не мешала генерал-квартирмейстеру Данилову некоторое время назад горячо призывать к тому, чтобы направить главные военные усилия русских именно на борьбу с германцами, остается, конечно, за скобками военно-стратегических мотиваций. Стиль «Свиты Его Императорского Величества» зримо присутствовал в работе русских генштабистов вплоть до последнего дня Российской империи.

По мере ускорения военной эскалации в Европе в кругах российского генералитета усиливалось опасение, что Франция действительно может быть разбита германскими войсками в самые короткие сроки. Следом за этим, как хорошо понимали русские военные, совокупными ударами германских и австро-венгерских войск была бы неизбежно разбита Россия.

В официальной «Записке о силах, средствах и вероятных планах наших западных противников» от 30 июня 1912 года, составленной в Генштабе, сквозило явное опасение за боеспособность французской армии. В ней с явной тревогой отмечалось, что Париж находится лишь в 17 переходах от границы. В другом докладе середины 1913 года утверждалось, что «победоносное вторжение во Францию, принимая во внимание малую глубину театра (военных действий — РП), а также впечатлительность французской нации, может привести к быстрой развязке и к заключению Францией отдельного мира, после чего Германия получит полную возможность обратить все свои силы против нас».

Эти и подобные соображения побудили Генштаб к очередному пересмотру стратегического плана войны. Вероятно, из-за неспособности отказаться от нанесения первоочередного удара на юго-западе театра военных действий, русский Генштаб принял некий компромиссный вариант. Был утвержден план одновременного выступления против Австро-Венгрии и Германии — план, может быть, и хороший, но не обеспеченный достаточными военными силами и средствами.

Генерал от инфантерии, Начальник Генерального штаба Российской империи, Начальник штаба Верховного Главнокомандующего Русской армии великого князя Николая Николаевича Николай Янушкевич и генерал-квартирмейстер генерал от инфантерии Юрий (Георгий) Данилов. 1915 год

Данные разведки и расчеты показывали, что против русских войск Северо-Западного фронта, насчитывавших 26 дивизий, ожидалось от 16 до 25 германских дивизий. С учетом того, что огневая мощь штатной германской дивизии превосходила аналогичный показатель русской почти в 1,5 раза, сила 16 немецких дивизий фактически равнялась силе 22 русских дивизий. Опираясь на развитые фортификационные укрепления Восточной Пруссии, немцы, как впоследствии оказалось, могли успешно противодействовать наступлению 24 русских дивизий. Похожая ситуация складывалась и на Юго-Западе. На главном фронте против 46-47 австрийских дивизий Россия могла выставить не более 47 дивизий, к тому же с более поздними сроками мобилизационной готовности.

Пытаясь как-то растянуть «тришкин кафтан» явно недостаточных для наступления по двум операционным векторам сил и средств, русские генштабисты запланировали масштабную переброску войск по внутренним транспортным линиям на первом этапе боевых действий. С учетом слабого развития железнодорожной и шоссейной сети в России, это было весьма спорное решение. Предполагалось, в частности, перебросить против австрийцев русские части со Среднего Немана, если в ходе боевых действий выяснится, что германское командование оставило там меньшее количество войск, чем ожидалось. Кроме того, предполагалось отправить на австрийский фронт семь второочередных дивизий, прибывавших между 26-м и 41-м днями мобилизации. В реальных событиях Первой мировой войны все эти меры позволили русским собрать (притом не в начале кампании) только 53,5 дивизии против 44-47 австро-венгерских, т.е. перевес составлял всего 6-9 дивизий.

Как отмечает известный военный историк В.А. Емец, для проверки стратегических расчетов Генштаба в январе 1914 года в Киевском военном округе была проведена масштабная военная игра, в ходе которой всплыли те отрицательные моменты в сосредоточении сил и средств, за которые в августе 1914 года русская армия столь жестоко поплатилась. Главное внимание участников игры было обращено на Северо-Западный фронт. Очевидно, что в Генштабе были более спокойны за Юго-Западный фронт, так как русскому командованию уже был известен план стратегического развертывания австро-венгерской армии. Этот план, полученный от завербованного австрийского полковника Редля, позволял русским генштабистам более оптимистично оценивать возможное развитие событий на юго-западном ТВД.

Полковник Альфред Редль (слева) и генерал от кавалерии Гисль в Праге. Австрия. 1913 год. Фото Imagno / Getty Images / Fotobank.ru

По итогам апрельских военных игр каких-либо кардинальных военно-стратегических решений принято не было. Россия входила в Первую мировую войну с профессионально разработанным планом стратегического развертывания армии, который заведомо не позволял добиться стратегически значимых успехов ни на одном из главных направлений.

Исторически возникший стратегический результат в итоге проигранной русскими Восточно-Прусской операции лежит, как представляется, за пределами реальных планов российского Генштаба. Этому успеху в большей степени способствовала не сила русского удара, а слабоволие Хельмута фон Мольтке-младшего, начальника немецкого Генштаба. Не устояв против давления кайзера Вильгельма II, требующего не допустить оккупацию русскими Восточной Пруссии, фон Мольтке снял стратегически значимое количество войск с правого фланга наступающих на Париж немецких войск, что, в свою очередь, предопределило проигрыш немецкого наступления на Марне.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе