Новости – Статьи












Статьи
«Если мы не будем рисковать, воевать за нас кто будет?»

Евдокия Фокина. Фото из семейного архива
Воспоминания ветерана Великой Отечественной Евдокии Фокиной
6 мая, 2015 21:00
11 мин
Евдокия Фокина в марте отметила 97 лет. Ее биография до сих пор не сходит со страниц областных и федеральных газет. Но есть вещи, о которых она рассказывает не всем: уж больно личное, говорит, и к героическому совсем не относится. Санитарка орловского подпольного госпиталя вспоминала, как Орел пережил войну, корреспондент «Русской планеты» записал воспоминания легенды.
— Человек-то — он ко всему приспосабливается, — задумчиво рассуждает Евдокия Ивановна. — Другое дело, что не со всем мирится! Вот и в той страшной войне никто не собирался мириться с тем, что Орел оккупанты захватили. Хотя разное сейчас рассказывают: мы, мол, чуть ли не с хлебом-солью их встречали. Ага, показали мы им тогда «хлеб-соль»…
В областной больнице Евдокия Ивановна проработала всю свою жизнь. А в 2005 году сама попросилась на проживание в геронтологический центр. Ключи от комнаты ей вручал лично президент Владимир Путин. И с тех пор каждую открытку с поздравлениями к разным праздникам от главы государства бывшая санитарка хранит как самую большую ценность.
— А в больницу-то я попала совсем случайно! — смеется Евдокия Ивановна. — Было мне 14 лет, когда отправилась я пешком из своей деревни Песканица, от которой и следов-то уже нет, в Орел. Пешком протопала 20 километров, шла на завод устраиваться. Ну и смотрела, соответственно, где самые большие здания.
Первое большое здание, которое увидела молоденькая Дуся, была областная больница. Ну вот, решила девчонка, это точно завод, вот сюда и надо устраиваться.
— Захожу. Сидят люди в белых халатах. «Девочка, ты что?» — «Здрасьте, говорю, дяденьки! А как тут у вас на работу на завод устроиться?», — рассказывает санитарка. — Они переглянулись: «Так ведь это не завод, это больница». — «А что у вас тут делать надо?» — «Да за больными ухаживать. Сможешь?» А я-то не робкого десятка, всегда была бедовая, шустрая. Понятия не имела, как это — за больными ухаживать, но согласилась.
Дусю отправили в отдел кадров, оформили санитаркой, досталась ей палата на восемь коек. А поскольку справлялась новая работница со своими обязанностями и вправду шустро, присмотрела ее операционная медсестра Надежда Ивановна Руканова. И пригласила девчонку в хирургическое отделение. Задача ее была — инструменты после операций собирать и кипятить. А после уж и более ответственные задания стали давать: ассистировать, готовить больных к операциям.
— Жила я тогда на Лермонтова. Трамвайные пути у нас недалеко от дома были. Это сейчас трамваи бесшумно ходят. А тогда грохот от них такой стоял, что я под первый трамвай и просыпалась, на работу собиралась, — смеется Евдокия Ивановна. — На Костомаровке у нас танковое училище было. Вот туда ходили мы по выходным на танцы. Уж очень я любила под гармошку плясать. Каждая тогда себе ухажера нашла. Только недолго все это было. Когда война началась, и ухажеров своих мы больше не увидели…
«Холера» спасла раненых солдат
В то, что началась война, никто из персонала больницы не мог первое время поверить. Но потом, когда стали в Орел перебираться московские врачи, организовали госпитали в школе и здании на Володарке, а после — в Некрасовке, где находится нынешняя психбольница, осознали, какая страшная беда пришла. Вскоре в Орел нагрянули немцы, в областной больнице устроили свой госпиталь, привезли своих раненых.
— На тот момент у нас оставалось человек 40 наших солдат, — утирает слезы Евдокия Ивановна. — Октябрь был сырой, промозглый, и немцы выкинули наших на улицу, в чем те были: в рубахах, кальсонах. Врач наш Руканов пошел тогда к главврачу Владимиру Турбину: «Владимир Иванович, солдаты гибнут! Помогите как-нибудь их спасти!» И тогда главврач велел освободить помещение на заднем дворе больницы, где женщины лечились, и перевести туда наших солдат.
Все было сделано потихоньку и быстро. А работавший тогда хирург из поволжских немцев Федор Брейтус повесил на дверях отделения листочек с одним-единственным словом по-немецки: «Холера».
— Вот они этого слова боялись! — смеется санитарка. — За километр барак наш обходили! А вскоре начали прибывать к нам на излечение и другие наши раненые солдаты. Летчики в основном. А я-то не из робкого десятка была! Увидела во дворе сломанный операционный стол — немцы выкинули. Мы с нашей сестрой-хозяйкой Варварушкой Степановной притащили его, помыли, кое-как отремонтировали. И начали наши хирурги операции делать. Я им помогала. Что запомнила? Как держала за руки раненых бойцов, когда «на живую» ампутировали им руки или ноги. Как бегала на немецкое кладбище воровать кресты, чтобы топить печку в бараке.
— Вот сейчас думаю: и ведь могли поймать, убить! — качает головой Евдокия Ивановна. — Варварушка Степановна моя в таком ужасе всегда была: «Дуся, ты ж осторожней!» И однажды вправду чуть немцам не попалась, но повезло: притащила эти кресты, упала на пол и хохочу — остановиться не могу… Отругали меня тогда: зачем, мол, рисковать так?! А я говорю: «Так кто же, если мы рисковать не будем, воевать за нас будет?»
Веселье рядом с войной
Впрочем, войну люди — и даже те же бойцы — восприняли совсем по-разному. В разрушенном немцами Орле царил голод, озверевшие от несчастья люди грабили магазины, были готовы убить друг друга за кусок хлеба.
— Мать моя до начала войны купила сруб в Даниловке, перебралась поближе к Орлу. Она холсты ткала, которые хорошо художники покупали, вот и заработала, — вспоминает Евдокия Ивановна. — И вот пришел день, когда мы с сестрой и матерью совсем уже отчаялись умереть от голода. А старший брат мой — Илюшка перед войной новый костюм купил. Но поносить ему обновку так и не довелось: ушел на фронт. Долго я уговаривала мать обменять этот костюм на продукты. Она все: «Придет Илюшка с войны, что надеть ему будет?» — «Мама, да он, может, и не вернется, а ты с голоду помираешь!»
Мать согласилась, и Дуся договорилась с соседкой Зинкой, которая знала, где можно достать продукты, пойти в Кромской район, чтобы обменять костюм.
— Добрались мы до деревни почти уже к ночи, — рассказывает санитарка. — Подошли к дому, сидят возле него три старухи. Узнали, что мы хотим, на ночлег оставили. Перед тем, как спать ложится, вышла я во двор, а за калиткой — гармошка, смех, песни, танцы. Вернулась, спрашиваю: «У вас что же, войны не было?!» — «Как так не было! Есть, конечно!» — «А кто ж у вас там пляшет на улице?!» — «А это, девочка, дезертиры! Они немцам в плен посдавались, некоторые уже тут попереженились, детей нарожали…»
Нежные отношения

Евдокия Фокина
Евдокия Фокина. Фото из семейного архива
Действовал в Орле тогда подпольный партизанский штаб. И связь с нашими чекистами доктора, отправлявшие на фронт выздоровевших бойцов, держали через одну медсестру.
— Домик у нее был там, где сейчас «Орловская правда» находится, — говорит Евдокия Ивановна. — Наши чекисты делали уходившим на фронт документы — «папир», а после шли с ними в лес, где переводили через линию фронта. Встретят их немцы: «Вы что тут делает?» — «Грибы собираем, вот папир!» — «А, ну собирайте!»
Правда, не все летчики, смеется санитарка, после выздоровления спешили на фронт попасть.
— Переженились на наших санитарках, ушли к ним домой жить, — говорит Фокина. — Мужики — они и на войне мужики! А мне довелось выхаживать одного летчика, Алексеем звали. Много мы с ним разговаривали о всяком, и, можно сказать, даже завязались у нас с ним отношения. И вот однажды спрашиваю я его: «Алеша, а ты-то жениться не собираешься?» — «Зачем?» — удивился. — «Ну как же, вот товарищ твой с Тоськой нашей санитаркой теперь живет…» — «Нет! А вот сведи-ка ты меня, Дуся, с людьми, которые на фронт отправляют!» Ну, привела я его в тот домик, сидят там двое мужчин. «Ну надо же, — смеются, — жениться не хочет, на фронт захотел!» Сделали ему папир, проводила я его, на прощание крепко обнялись. «Жди, говорит, Дуся, я обязательно о себе знать дам». Все выспросил у меня подробно — и где мать живет, и как меня найти. И ушел на войну.
О том, что приближается конец войны, орловцы поняли, когда немцы стали покидать город. Убегали, взрывая мосты, от больницы не оставили камня на камне. Только тот барак, где раненых прятали, и уцелел.
— А летчик-то мой, когда воевать ушел, получилось так, что пролетал над Орлом, и сбросил во двор дома, где мать жила, письмо для меня! — улыбается Евдокия Ивановна. — Сестра моя сразу его подхватила: «Гляди-ка, ма! Дуськин ухажер письмо ей прислал!» Мать это письмо забрала и спрятала его к себе в соломенный матрац, где всякие ценные вещи хранила. Уж много лет прошло, и война кончилась, и мать умерла. И только когда сестра стала перетряхивать материн матрац, соседка ей напела, что мать там деньги хранит — и выпало то письмо. Она мне его отдала. Ну я его перечитала, в комод под зеркало положила… Ох, и досталось мне после от мужа за то письмо!
Победные дни
А пока событий в жизни Евдокии Фокиной хватало. 5 мая в Орле прогремел победный салют. 9 мая стало известно, что наступила Победа.
— Ох, и счастливы мы тогда были! — плачет ветеран. — На работе я в тот день была, дежурила. Врачи наши прибегают: «Девочки, сестрички, Победа!» Мы тут и обниматься, и плакать, кто-то приволок старый патефон с пластинками… Больные наши, кто ходить мог, повскакивали…Я после — домой по улице шла, словно город заново увидела, — и такая это была великая радость, что словами описать невозможно. Незнакомые люди на улице обнимались, всюду гармошки, смех… У меня слезы по щекам текут, я их даже не вытираю, а у самой одна мысль в голове: «Ну вот и все, пережили…»
С фронта вернулся сосед Дуси — Володя, который до ухода на войну развлекал всю округу игрой на гармошке. Возникло чувство, стали жить вместе, но расписываться не стали, а вскоре у них родился сын.
— И вот поехал мой Володя к матери в деревню благословения на свадьбу просить, — рассказывает Евдокия Ивановна. — А та как заругалась: «Да на что тебе эта гольтепа?! Вон к нашей соседке Тоньке сестра из деревни приехала. С коровой. Вот и женись на ней!» Ослушаться ее мой Володя не посмел, да только не принес ему этот брак счастья. Жену-то его тетка из деревни выгнала: когда у них немцы на постое были, та так гуляла, что тетка даже корову не пожалела, чтоб от людского позора уберечься. Обменяли они эту корову на коз, и вот пошла жена Володина пасти их да упала в яму, сломала ногу, захворала так сильно, что вскоре и померла. Вернулся ко мне мой Володя. Да только прожили мы с ним недолго — всего пять лет…
Дусю муж слушался, вину за собой чувствовал. Но ревнив был очень.
— Пошла я однажды утром за молоком, вернулась — батюшки мои! Зеркало мое во дворе вдребезги, — заливается смехом Евдокия Ивановна. — А он, оказывается, нашел то письмо от летчика, да так заревновал, что после этого поставил условие: все, идем жениться! Пришлось соглашаться, фамилию его брать. Я до этого Симоновой была.
Летчика своего Евдокия Ивановна так и не встретила. Как и не вышла замуж после смерти супруга, отдав всю свою жизнь служению в родной больнице.
— Что в письме-то было? — переспрашивает ветеран. — А ничего особенного. «Дорогая Дуся! Спасибо тебе за то, что ты выходила меня и сохранила мою жизнь. Я обязательно к тебе приеду. С женой».
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости