«Довелось пострелять из самого разного оружия»
«Где-то в Польше нам привезли на испытание новое 100-мм орудие. Два ската здесь, два здесь. И меня, как самого лучшего наводчика вызвал командир нашего дивизиона капитан Гарбузенко, хороший мужик, душа-человек. Помню, иной раз, когда ему выдавали офицерский доппаек, он собирал солдат, тех, что поближе и угощал нас: «Ну, хлопчик, давай ты поимо!« — «А как же вы, товарищ капитан?» — «А ладно, перебьемся».
На одном из промежуточных рубежей мы выкопали капонир, правда, он потребовался значительно больше, чем для 76—мм орудия, и тщательно его замаскировали. Панорама у него оказалась отличная, механизмы работали безупречно, я навел орудие на замаскированный «тигр«, который находился от нас примерно в километре. И когда солнце хорошо осветило его, шлеп его и пошел черный дым. На следующий день немцы ушли, а этот танк так там и остался…
Так что точность боя у этого орудия была прекрасная, но уж очень оно тяжелое. В нужный момент расчет просто не мог развернуть его своими силами, но зато на тысячу метров оно в лоб запросто пробивало броню «тигра».
Вообще мне за войну пришлось пострелять из самого разного оружия… Например, ППШ хороший автомат, но тяжелый, поэтому мне значительно больше нравился ППС. Во-первых, он легкий, а во-вторых, кучность боя у него просто отличная. И еще у меня постоянно был наш пистолет ТТ, которому я никогда не изменял.
Против немецких танков использовали трофейные фаустпатроны. Правда, вначале с ними случались трагедии. Некоторые наши солдаты не зная, как ими пользоваться, упирали их себе в грудь, стреляли и конечно насмерть…
И со мной однажды тоже произошел случай, который чуть не закончился трагедией. Где-то под Бобруйском что ли, я подобрал себе немецкий автомат, который был очень похож на автомат Калашникова. А у меня был задушевные друзья, наши разведчики Миша Зубрицкий и Иван Прозорев. И вот в одном сосняке я перед ними начал хвастаться, какую штуку нашел: «Смотрите, я такого еще не видел!« Но я же такой автомат никогда не видел и в руках не держал, даже рассмотреть еще толком не успел, не то, что разобрать, чтобы понять, как пользоваться. Я держал руку на спусковом крючке, вдруг произошел выстрел, и Мишке пуля попала прямо в звезду на пилотке… Я прямо посинел от ужаса, ведь он был мне не просто друг, а словно настоящий брат… Конечно, бросился перед ним извиняться, даже отдал ему свою пилотку, а потом уже он меня все успокаивал.
Евгений Жмеренецкий. Фото из личного архива
Вдруг прибегает один из наших солдат: «Тебя ищет какой-то капитан». Подхожу, оказывается оперуполномоченный из СМЕРШа: «Где автомат?» — «Какой?» — «Тот самый, который ты подобрал на поле боя». Как он узнал так быстро, кто ему сказал?! Автомат я ему, конечно, отдал, но все думал, кто же меня сдал. Решил, что это наш чуваш, что ли по фамилии Иванов. Подзываю его: «Очень постарайся сделать так, чтобы уже завтра тебя среди нас не оказалось! А то может произойти непредвиденный случай…» И все, больше я его не видел…
…Однажды мне довелось столкнуться с бойцами Армии Крайова. Никак не вспомню почему, по какой причине, но в Польше я однажды куда-то двигался один и когда настал вечер зашел в один дом переночевать. А там оказались три бойца Армии Крайовой и среди них одна женщина. Я был ужасно голоден и попросил у них, хоть чего-нибудь поесть, но они ответили, что у них ничего нет, а даже если бы и было, то они бы все равно со мной не поделились… И думаю, что терпели меня, только потому, что я говорил с ними по-польски. Просто еще до войны, когда мы жили на Украине на польской границе, я там успел довольно неплохо научиться говорить по-польски. Я лег на пол, положил под голову автомат, и боялся лишь бы не уснуть, но все-таки заснул. Правда, утром проснулся, все цело, но я убежден, что они меня не тронули только потому, что я говорил с ними по-польски и, по-видимому, приняли меня за своего. А так кто его знает, чем бы могло все закончиться… Но они ушли с рассветом и меня не тронули.
Конечно, можно сказать, что в Восточной Пруссии шел грабеж, который я наблюдал и даже лично участвовал. Но какой?! Зашел, например, солдат в брошенный дом нашел там банку сахара, положил ее в свой вещмешок. Нашел консерву, выпил, а банку оставил. Пожрать это да, а вот шмотки никого не интересовали.
Помню, где-то в Восточной Пруссии был такой случай. Заехали в какой-то городок, и я зашел в дом. Никого нет, хотя такое ощущение, что люди только-только ушли. Даже обувь стояла у порога. Меня из вещей абсолютно ничего не интересовало, и я полез на чердак проверить, вдруг там кто-то спрятался. А там оказалась коптильня и висели свиные полутуши. Финкой отрезал кусочек, попробовал — съедобно. Положил себе кусок в вещмешок и все, больше мне и не нужно было.
А в одном месте получилось такое. На железной дороге стояли цистерны, в которых оказался спирт. Один пехотинец открыл люк, от паров потерял сознание и бульк туда… Я как увидел такое дело, немедленно приказал: «Разворачивай орудие!» Пехоту отогнали, и двумя снарядами я уничтожил обе цистерны, потому что это могло закончиться очень неприятно.
…О Победе я узнал в госпитале. Дело в том, что в уличных боях в Кенигсберге меня опять ранило. В одном месте мы выкатили орудие на прямую наводку и лупили по цитадели, а немцы соответственно по нам. И там меня ранило осколком в руку чуть повыше локтя. Привезли в санбат, и я услышал, как хирург кому-то говорит: «Готовьте его к ампутации». Но я, надо прямо сказать, вспылил: «Если ты мне отрежешь руку, то какой бы я ни был, здоровый, больной, одетый или голый, но я схожу за своим оружием и тебя потом ни один хирург не соберет… Понял меня?» — «Понял!» А сам думаю, он меня обманывает, все-таки отрежет руку… Дали мне наркоз: «Считай!» Я считал, но потом когда меня только взяли за руку, то я от дикой боли как заорал… — «Сестра, еще наркоз!» После операции очнулся, смотрю, рука на месте и сразу успокоился. Но хирург меня предупредил: «Руку я тебе сохранил, но ты с ней будешь мучиться всю оставшуюся жизнь!» И он оказался прав, у меня бывали такие страшные боли, что словами не передать.
В общем, я лежал в госпитале и конечно, мы все уже понимали, что вот-вот война закончится, в воздухе, как говорится, пахло Победой… И когда нам объявили, то такая была радость…»
(По материалам сайта «Я помню»)