В школу не пойдем?

кадр из фильма «Ученик», реж. К.Серебренников, 2016г.

Фильм Серебренникова «Ученик», получивший приз на Каннском фестивале, продолжает вызывать самые противоречивые отзывы критиков

Андрей Карелин

7 ноября, 2016 11:30

7 мин

Самый резонансный российский фильм 2016 года, по пьесе немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга, который вдруг оказался «актуален» для российской реальности. Киноверсия спектакля, собравшего целую армию поклонников. Примерно такую рекламу получил фильм «Ученик», на который, судя по отзывам многих критиков, «детей до 30 лет» пускать нельзя…

Когда-то Кирилл Серебренников, как и другие творцы, оказавшиеся «мейнстриме» «Новой драмы», действительно, балансировал на «самом острие актуальной повестки дня».

Так было, например, в 2006, когда на экраны вышел фильм «Изображая жертву». Глазами главного героя – молодого человека по имени Валя, помогавшего восстанавливать картины преступления, мы созерцали яркую и «чудовищно прекрасную» атмосферу «девяностых и нулевых». «Великую эпоху», когда жизнь человеческая стоила настолько мало, что до сих пор не ясно, намного ли она возросла в цене.

Прошло 10 лет. И перед нами новый фильм Серебренникова «Ученик», в противовес его прежней работе доказывающий, что когда нет сил (либо смелости) браться за рассмотрение актуальных проблем дня сегодняшнего, но есть отчаянное желание «быть в тренде», можно выдать театральное за «киношное», а западное за российское.

Фильм начинается с изнуряющего монолога 40-летней Инги (Юлия Ауг), которая пытается разобраться в проблеме своего сына-школьника по имени Вениамин (Петр Скворцов). Его поведение настораживает учителя физкультуры: мальчик не хочет раздеваться до трусов в бассейне! Уж не стал ли Веня употреблять наркотики? Недоумение героини намекает зрителю на то, что о своем ребенке она забыла сразу после возвращения из роддома, и вот… решила поинтересоваться, где он был все эти годы, чем, так сказать, жил раньше и как живется ему теперь.

Пытающийся укрыться от навязчивой мамы, мальчик сначала «ищет пятый угол». Наконец, заходит в туалет, чтобы справить естественную нужду, но и здесь нет спасения от вездесущего присутствия родительницы. Инга заботливо смывает за подозрительно себя ведущим сыном, продолжая свой «пронзительный монолог».

Что же, в конце концов, с мальчиком? Увидев его в предлагаемых обстоятельствах школы с бассейном и девочками в бикини, мы узнаем, что он противопоставил себя всеобщей «развращенности и моральной деградации». Подкрепляя свою правоту, Веня размахивает Библией и, как пулемет, выдает цитату за цитатой. Никто не укроется от его изобличающих пассажей. Мама, друзья, нравящаяся девочка, пришкольный священник отец Всеволод с его «номинальной» верой и кадилом – под раздачу попадают все.

Но в эпицентре Вениного кликушества оказывается прогрессивная «учитель на мопеде» Елена Львовна, роль которой исполнена Викторией Исаковой. Она искренне считает, что вера в Бога – допотопная архаика, а жизнь – есть набор причинно-следственных связей, которые проистекают из концепций Чарльза Дарвина.

Сожительствуя с коллегой-физкультурником и являясь своеобразным апологетом свободомыслия этой кинокартины, Вера Львовна «наглядно просвещает» своих учеников. Она приносит им на урок морковку и презервативы «для тренинга» и провоцирует настоящую религиозную истерику Вениамина, протестующего против «суррогатного мракобесия», а затем — в порыве юношеского самопротиворечия! – оголяющегося прямо на уроке.

Ситуация ясна! Вот вам закоренелая дарвинистка, а вот полупомешанный мальчик, который возомнил, что занял место «одесную Отца». Еще бы дворника с метлой, чтобы разогнать всех участников искусственно созданного конфликта.

Противостояние учительницы и ученика начинает все более стремительно двигаться к своей кульминационной точке, когда к «истинной вере» маниакально настроенного Вениамина начинает проявлять интерес хромой и жеманный одноклассник Гриша. Он просит новоявленного «Мессию» сотворить «чудо нерукотворное», исцелив Гришину укороченную ногу.

Неосторожно проявив в процессе «исцеления» свои чувства к Вене, гомосексуально настроенный Гриша оказывается побиваем камнями не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле слова. Чуть позже Елена Львовна, лживо обвиняемая юным религиозным фанатиком в сексуальных домогательствах, оказывается с позором изгнанной из школы. Дойдя до высшей степени отчаяния, она приколачивает кроссовки к полу и заявляет: «Я никуда отсюда не уйду, потому что я — единственный адекватный человек!».

Вот он — момент истины! Вот оно православие, «прорастающее ростками святой инквизиции» в отдельно взятой юной душе и мешающее «чистому потоку людского свободомыслия»! А ведь все было так «славно»! Полуголые нимфетки в бассейне, интересные «наглядные пособия» на уроках у затейницы-биологички, наконец, не проросшая «радужная любовь»… Всему этому теперь случиться не суждено.

«Message» Серебренникова понятен. «Мохнатая лапа религиозной тирании» нависла над свободомыслием и покушается на территорию человеческой свободы в стране.

Печаль? Еще бы! Но после просмотра «Ученика», где режиссер вместе с кроссовками главной героини прибивает к полу тошнотворные факты нездорового религиозного фанатизма, почему-то выходишь как из грязелечебницы, в которой так и не починили душ.

Ведь тех, кто прав, тех, за кого не то что хотелось бы, а «моглось бы» переживать, в этом кино попросту

Нет!

В одинаковой степени неприятно смотрятся с экрана все герои этой картины. И Веня, и его мама-хабалка, и учительница, грезящая прогрессивным половым воспитанием молодежи, и пусть простит меня ЛГБТ (или ладно – пусть, так и быть, не прощает) мальчик, воспылавший любовью к другому мальчику.

А может, так и надо? Может, режиссер, который считает себя гражданином «страны неотмененного рабства», хотел показать, что «не правы здесь кругом и все»? И приевшийся всем Веня с Библией в обложке с заостренными железными краями, которыми он готов разрубить голову каждому, кто хоть в малейшей степени отклонился от Десяти заповедей Христа. И погрязшие в «оголтелом дарвинизме» безнравственные педагоги.

Но в таком случае «Ученик» — это поистине страшная «система координат», в которой нет истины. «Света нет и не будет!» — сказал своей картиной электрик-режиссер и лег спать.

Впрочем, может быть, истина, все же, есть! Но где-то посередине. Там, где никто не лезет в чужую постель, но и не выставляет на всеобщее обозрение свое персональное ложе. Там, где есть вера, но нет ее довлеющей тирании и «перста указующего», которым можно ненароком выколоть глаз, если не замечаешь бревна в своем собственном глазу…

А что же актуальность, с претензии на которую автор начал свой рассказ? Ну, как тут не привести слова Никиты Михалкова, которыми он прокомментировал «спич о цензуре и сталинских временах» Константина Райкина: «…Кто-нибудь, вообще, рискнул бы поставить спектакль, порочащий пророка Мухаммеда? Почему Pussy Riot (защищаемые борцом с православием К.С.Серебренниковым – прим. автора) приходят в храм Христа Спасителя, а не в центральную мечеть в Мекке? Да потому что там страшно».

Да. Это страшно. Но раз за разом прибивать гвоздями к кресту того, кто уже однажды был на кресте, ничуть не страшно. Скорей, модно! Не так ли, Кирилл Семенович?