Царь без царства. Борис Ельцин
По виду и облику он был внушительным – высокий, широкий, громогласный. За это и получил прозвище «Царь Борис». Его популярность быстро росла и достигла небывалых высот. Пришелец с Урала завоевал Кремль, вошел в его покои уверенной хозяйской поступью. Верилось, что от слов он перейдет к делу, сумеет поднять ослабленную Россию, благоустроить.
Даже сейчас, по прошествии многих лет, гнетет досада, как жестоко нас тогда обманули. Повели не к солнцу, как обещали, а увели во тьму, чащобу, непролазную топь. Понимал ли Ельцин, куда идет – уже не с надеждой, а обреченно, как на Голгофу, – страна?
Может, и нет. Ведь властелины далеко не всегда бывают властителями. Помощники угодливо кладут им на стол греющие душу сообщения, убедительные сводки с цифрами, выводами – мол, в стране всего вдоволь, подданные довольны и от власти пребывают в полнейшем восторге. Словом, никаких беспокойств не предвидится, господин президент, можете отдыхать душой и телом.
Власть Ельцина дальше Кремля не выходила, он был царем без царства. Президент был зажат, стиснут со всех сторон. Он ничегошеньки не ведал о происходящем в державе или знал ровно столько, сколько ему позволяли знать окруженцы. Подданные и члены ельцинского семейства, хотя и клялись в верности, за его спиной таинственно перешептывались, блудливо поводили глазами, то и дело норовя запустить воровские ручки в сундук с казной. Они суетились за широкой спиной президента, во всем искали выгоду, ставили на важные посты своих людей. Дилетантство вытесняло профессионализм, повсюду царила анархия.
В стране росла коррупция, процветали банды, безнаказанно насаждавшие зло. Едва ли не каждый день кого-то подстреливали, разрывали бомбами. Следствие начиналось, звучали громкие обещания найти виновных, но вскоре, наткнувшись на нити, ведущие наверх, оно прекращалось, «висяки» множились.
…Борис Николаевич был разным: величественным и жалким, волевым и безвольным, добрым и злым.
Был наивен, доверчив, часто из-за известной слабости надолго отходил от государственных дел, не появлялся на людях. Граждан привычно успокаивали: не стоит тревожиться, рукопожатие президента крепкое, сам он бодр, энергичен, день и ночь работает с важными документами и вот-вот объявится.
Вскоре и впрямь происходило явление «Царя Бориса». Он торжественно вышагивал по кремлевскому
ковру, гордо вознеся голову, увенчанную шапкой густых волос. Президент грозно сводил брови к переносице и ударял железным взглядом сидящих за длинным столом. Повисала гнетущая тишина, все ждали оглушающего водопада слов. Сейчас кто-то должен быть низложен, а кто-то возвышен…
Это был чистой воды театр. Демонстрация власти, только скипетра самодержца не хватало главному герою. Борис Николаевич садился, задвигал спину в кресло, озирался по сторонам. Потом изрекал, наставлял, указывал. Но государственные дела по-прежнему не двигались. Однако делишки, как прежде, исподтишка и тайно совершались.
Тогда завелись в России, словно мыши, так называемые олигархи - оборотистые, с алчным взглядом господа, вскормленные на чужом, ворованном. Никто не мог их ни остановить, ни окоротить. Эта наглая компания, не успев прожевать один жирный кусок, урча и сыто рыгая, тут же тянулась за другим.
Олигархи купались в роскоши, ближний ельцинский круг без устали набивал карманы, в то время как сбережения россиян таяли, катастрофически быстро росло количество бедных, неприкаянных…
Однако было бы несправедливым забыть, отторгнуть то, что свершилось при Ельцине. Был растоплен – тогда казалось окончательно - лед вражды с Западом. Иностранные лидеры приезжали в Москву беспрестанно. То и дело заключались договоры, соглашения, партнеры, улыбаясь, пожимали друг другу руки. Казалось, возврата к международной конфронтации и военному остервенению уже никогда не будет.
Пресса стала по-настоящему, без прикрас свободной, никто не ходил за журналистами с доглядом. Ни о каких запретах – о чем дозволено писать, о чем нет - не было и речи. Не существовало и неприкасаемых, защищенных от критики персонажей - любой представитель верхов, в том числе, и сам Ельцин, мог быть осмеян, окарикатурен. Ничего подобного в российской истории никогда не было.
Хотя жизнь была сумбурной, трудной, останавливались заводы, фабрики, рабочим и служащим подолгу не платили зарплату, еще жила вера в будущее, что мы все-таки заживем – пусть не совсем без проблем, но – комфортнее, удобнее, с меньшими беспокойствами. Увы, это оказалось иллюзией, демократическая заря сменилась сумраком, и на кавказских окраинах России полилась кровь…
Казалось, большому, сильному телу Ельцина, его мускулистым рукам не будет сносу. Но шло время, его все больше изводили болезни, тяготила власть, и президент заметно уставал, дряхлел. И уже почти не интересовался происходящим вокруг. Хотя у него порой случались проблески интереса к управлению страной, попытки напомнить о себе - былом и сильном. Но вскоре его потуги застилала уже привычная апатия.
Ельцин стал все больше напоминать безвольного, больного Брежнева. Тот не раз просился в отставку, но льстецы и угодники всякий раз успешно уговаривали генсека остаться на своем посту – мол, без вас, выдающегося, гениального, никак не справимся. И Брежнев верил, изнемогал, все сильнее, все больше становясь посмешищем, предметом для унизительных острот и анекдотов. Из этого плена его освободила смерть.
Но гордый Ельцин не захотел окончательно потерять свое лицо. И решил покинуть обитель власти. Он был склонен к эффектам и приурочил свой уход к расставанию со старым годом. Президент выглядел растерянным, виноватым и в смятенье его чувств не приходилось сомневаться.
Несмотря на ворох ошибок, просчетов, заблуждений, Борис Николаевич заслужил уважение, стал единственным в своем роде.
Прежних руководителей России с древних столетий и до ХХ века косили болезни, яды, бомбы, их тела в каретах, на лафетах провозили к месту последнего успокоения и укладывали в склепы, могилы. Все они – цари, генсеки – умирали на посту. А иных – Николая II, Хрущева - с поста убирали заговорщики.
В общем, все цеплялись за власть отчаянно, страстно.
Только Ельцин ушел сам.
Наверняка он горько жалел о многом, ведь в его руках был уникальный шанс – если не построить новую, благополучную страну, то хотя бы проложить дорогу в будущее. Но он оказался не эффективным созидателем, а уникальным разрушителем. Борис Николаевич понимал это, и голос его во время прощания со страной дрожал:
«Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку… Я хочу попросить у вас прощения. За то, что многие наши с вами мечты не сбылись. И то, что нам казалось просто, оказалось мучительно тяжело. Я прошу прощения за то, что не оправдал некоторых надежд тех людей, которые верили, что мы одним рывком, одним махом сможем перепрыгнуть из серого, застойного, тоталитарного прошлого в светлое, богатое, цивилизованное будущее. Я сам в это верил… Прощаясь, я хочу сказать каждому из вас: будьте счастливы. Вы заслужили счастье. Вы заслужили счастье и спокойствие…»
С тех пор счастье и спокойствие отдалились от России и россиян еще дальше. Впрочем, их уже совсем не видно. И никто из государственных мужей об этом не вспоминает.
