Новости – Общество
Общество
«Правило — чтобы источников было как минимум два»
Мемориал памяти защитников Дома Советов в сентябре-октябре 1993 года на Дружинниковской улице в Москве. Фото: «Русская планета»
Архивист, сотрудник правозащитного центра «Мемориал» Ольга Трусевич рассказала «Русской планете» о том, как составлялся список погибших в октябре 1993 года
6 октября, 2013 12:25
14 мин
Даже спустя 20 лет после завершения конституционного кризиса 1993 года, 3—5 октября вылившегося в вооруженный конфликт на улицах Москвы, точное количество погибших в тех событиях остается предметом жарких споров и конспирологических домыслов. Наиболее достоверный на сегодня список жертв «малой гражданской» доступен на сайте правозащитного центра «Мемориал». Архивист Ольга Трусевич объяснила «Русской планете», как составлялся этот мартиролог.
— Расскажите подробнее про группу, которая занималась общественным расследованием событий октября 1993 года. Как она появилась, и как вы туда попали?
— Я в 1993 году не была членом «Мемориала» вообще. Я пришла с другой стороны — это была группа левых активистов, которая образовала Дружину имени Максимилиана Волошина. Нашим руководителем был Ярослав Леонтьев (ныне — историк, специалист по левым эсерам. — РП), мы накануне собирались в помещении Октябрьского райсовета, понимая, что столкновения с полицией неизбежны: такие, когда провоцируют и избивают демонстрантов.
Наша бригада собралась, чтобы оказывать непосредственно на месте медицинскую помощь. В нее входили люди из Конфедерации анархо-синдикалистов, из Федерации социалистических общественных клубов (ФСОК). Кстати, дискредитировавший себя и ставший полным ренегатом Андрей Исаев (ныне — депутат Госдумы от «Единой России», председатель комитета по труду и социальной политике. — РП) тоже входил в эти объединения, но, правда, в нашу группу он не вошел.
Среди нас не было профессионалов, но мы пришли в «Мемориал» на лекцию врача Александра Викторовича Соколова — успели послушать буквально одну лекцию, потому что события развивались очень быстро. И там к нам присоединились собственно люди из «Мемориала» — у них была программа мониторинга публичных мероприятий, были наблюдатели, которые следили за возможными нарушениями прав человека.
— Что было дальше?
— 2 октября на Смоленской площади мы развернули передвижной медпункт — просто стол, на который выложили медикаменты, купленные на собственные деньги. Йод, зеленка, перекись, бинт — простейшие. И стали ждать.
Мы знали, что травмы неизбежны. Уже произошло избиение людей ОМОНом перед МИДом, столкновения были и до этого — с людьми грубо обращались, заталкивали их в метро и избивали. До приезда скорой важно было оказать первую помощь. Но на площади к нам почти никто не обращался, потому что руководителям и Константинову удалось организовать дело так, что вечер все-таки завершился мирно, демонстранты разошлись и баррикады были разобраны ОМОНом.
На 3-е число планировалось несколько демонстраций, три или четыре, в том числе у мэрии. Одна из них была на Октябрьской площади. Очень немногие знали, что именно она обернется началом всех событий. Был отвлекающий момент — для того чтобы ввести в заблуждение внутренние войска и Ельцина, усиленно распространялась информация, что демонстранты пойдут в сторону площади Ильича. Основные силы были брошены на защиту Кремля, перекрытие Якиманки и защиту площадей, и лишь тоненькая цепочка владимирских курсантов стояла на Крымском мосту.
Мы с ребятами стали свидетелями того, как все началось: демонстранты, возмущенные несправедливостью многодневной блокады Верховного Совета, применили силу, возможно, неоправданно, против сотрудников милиции. И волна народного возмущения покатилась к Белому дому.
Мемориал памяти защитников Дома Советов в сентябре-октябре 1993 года на Дружинниковской улице в Москве. Фото: «Русская планета»
Мемориал памяти защитников Дома Советов в сентябре — октябре 1993 года на Дружинниковской улице в Москве. Фото: «Русская планета»
Когда все закончилось, мы начали собирать в «Мемориале» информацию. Испытывая чувство вины перед теми, кому мы не смогли помочь, перед историей, перед нашими же знакомыми, ну и исполняя обычную «мемориальскую» работу, мы начали считать погибших, искать возможные пути их поступления в медицинские учреждения, собирать библиографию. Обширнейшая библиография — более 2500 наименований, статьи из журналов и газет, а также радиошифровки.
Мы составили некоторый массив данных. Буквально тут же подключился Михаил Гефтер. Он заявил проект «Люди октября 1993 года». Сейчас как завершение этого проекта существует сайт Глеба Павловского, который тогда был соратником Гефтера; он так и называется — «Гефтер». Там публикуются итоговые исследования по этой тематике.
— Как вы находили и идентифицировали погибших мирных граждан?
— В отличие от сегодняшнего дня, у нас тогда было нормальное взаимодействие с различными структурами. Например, «Мемориал» направил запрос начальнику Главного медицинского управления города Москвы Соловьеву Анатолию Николаевичу: «Собираем сведения о событиях сентября — начала октября, просим вас предоставить нам возможность ознакомиться с официальным списком погибших в ходе трагических событий 3—4 октября». И в начале ноября нам отвечают: «Да, конечно, пожалуйста, вот вам официальный список погибших с личными данными».
Но, конечно, медицинская тайна не раскрывалась полностью: только причина ранения, характер ранения, где подобран, в какой морг доставлен. Ядром наших сведений о погибших являются, конечно, официальные данные, но потом мы их проверяли.
Официальные данные сами по себе интересны, поскольку они очень хорошо показывают, что всякие разговоры о том, что якобы в Доме Советов не было погибших, не соответствуют действительности. Целый ряд людей, скорее всего, погибли именно там, но просто были вынесены оттуда. А точное число погибших в Останкино не допускает никаких домыслов о его увеличении и вполне соответствует официальному списку — у нас были люди, которые ходили по моргам, выясняли. Был специально проведен опрос журналистов. Мы следили по интервью, кто как вышел, кто кого видел. И мы проверяли, существуют ли дополнительные данные вдобавок к официальным.
— Какими дополнительными источниками вы пользовались?
— Мы отслеживали все в основном по библиографии с учетом свидетельств очевидцев.
Еще у нас стояли рации в помещении Краснопресненского райсовета. Рации работали на одной волне с рациями милиции, и некоторые каналы мы слушали, вели журнал, записывали — расшифровки всех этих вещей тоже вошли в ареал нашего исследования. Мы брали интервью у журналистов, у очевидцев, у врачей. Следили за публикациями — как и какие военизированные формирования уходили из Белого дома, каким образом оказывалась медицинская помощь пострадавшим.
Когда были только фамилия и инициалы, то это проверялось как минимум из двух источников.
Если кто-то к нам обращался — включали туда их родственников даже по некоторому подозрению. Но когда много данных — год рождения, время убийства, место, характер ранений, то веры больше. Это такое правило — чтобы источников было как минимум два.
Мы ходили на встречи ветеранов (событий октября 1993-го. — РП) и там тоже опрашивали людей. Но каждый раз, когда мы спрашивали, видели ли они у погибших паспорта, искали ли какие-то документы, нам говорили: «Вы что, не знаете, как проходила зачистка в Белом доме? Сначала бросалась граната, которая уничтожала все на свете, а потом туда люди проходили».
Нам оставалось развести руками и сказать, что мы там не были. Хотя лично я 5 октября была рядом и с командой добровольцев пыталась проникнуть в Белый дом. Прошла, притворившись военным медиком, не имея даже минимального медицинского образования. Мы прошли на первый этаж, пытались пойти по лестнице на второй, но потом испугались, что темно и заминировано, и не пошли. Но я знаю, что эти же ребята ночью с 4-го на 5-е число ходили даже дальше третьего этажа, и никаких залежей трупов и разорванных частей тел там не видели.
Кроме того, 9 числа в Белый дом были допущены вообще все, кто хотел. Было очень много журналистов, в том числе иностранных, и никаких следов найдено не было.
Конечно же, трупы в Белом доме были, они лежали в туалете на первом этаже, они лежали в зале на первом этаже. Но они все были вынесены, мне так кажется во всяком случае. Все эти разговоры о баржах (в 1993 году газета «Ступени» сообщала, что тела погибших вывозили от Белого дома на баржах. — РП), которые на самом деле не подходили в Белому дому, о многочисленных подземных ходах, через которые выходили живые защитники, и только один застрял в коллекторе и умер, не подтвердились.
Мемориал памяти защитников Дома Советов в сентябре-октябре 1993 года на Дружинниковской улице в Москве. Фото: «Русская планета»
Мемориал памяти защитников Дома Советов в сентябре — октябре 1993 года на Дружинниковской улице в Москве. Фото: «Русская планета»
Я согласна — могло погибнуть и больше. И на десяток, и на два, и на три. У нас есть карточки с понятным адресом, с понятным характером ранения и доставкой в определенный морг на 131 гражданское лицо и на 28 военнослужащих, у них более сложная статистика и более закрытая. За это я как архивист отвечаю. В список мы даже включили человека, избитого до смерти ОМОНом 29 сентября, бога ради. Потом комиссия включила человека, погибшего от инфаркта, бога ради. Но эти дополнения составляют десятки людей, не сотни. Не свыше 200 человек. Эту цифру мы можем называть без домыслов.
— Как так вышло, что некоторые источники говорят о 829 погибших со ссылкой на данные «Мемориала», при этом у вас на сайте сказано: 159 человек? В других источниках количество погибших варьируется от 120 до 150 человек. Кому доверять?
— Не нужно доверять опрометчивым интервью, которые были даны «Новой ежедневной газете» (ныне «Новая газета». — РП) нашими коллегами Виктором Коганом-Ясным и Евгением Юрченко (сотрудники «Мемориала», сообщавшие о тайной кремации сотен погибших в Белом доме со ссылкой на сотрудников двух московских крематориев и ряде косвенных свидетельств массовых захоронений за городом. — РП). Архив правозащитного центра такого количества погибших не обнаружил. Мы смотрели те же самые журналы (поступления в морги и больницы. — РП) и не обнаружили там подчисток. То есть это было некоторое эмоциональное преувеличение.
Еще были косвенные данные о жизни «Ритуала». Была информация, что Ельцин действительно готовился к массированному притоку погибших, и в сентябре было отдано распоряжение об уничтожении невостребованных трупов. Они, собственно, очень активно уничтожались. Именно к началу событий, к 1—2 октября, их полностью уничтожить не успели. Но я не утверждаю однозначно, что под маркой бомжей сжигали трупы с огнестрельными ранениями. Я утверждаю, что трупы погибших у Белого дома, которые могли бы искать, в результате практически все были найдены, кроме отдельных людей.
Даже много месяцев спустя в моргах находились люди, которые были зафиксированы как поступившие из района Белого дома с огнестрельными ранениями, и при них были все документы, и их можно было бы найти, если бы родственники искали более тщательно. Это не упрек родственникам.
Просто вопрос в том, что несчастная жертва, расстрелянная в Белом доме или на стадионе «Красная пресня», для того, чтобы исчезнуть без следа, должна была обладать определенным набором характеристик, которые вместе для одного человека очень трудно представить.
Он должен был быть одиноким или с очень пассивными родственниками, иногородним, без документов. Он должен был обладать такой незаметной внешностью, чтобы его никто не запомнил из тех примерно 600 человек, которым удалось покинуть Белый дом. Он должен был не получить оружие, потому что оружие было либо на учете, либо совершенно точно вынесено людьми, которые остались живы. Безоружный человек, находящийся между 3—4-м и 15-м этажами Белого дома, который зачем-то там сидел с такими установочными характеристиками — это слишком мифическая личность, и таких не может быть больше единиц. В то время как те, кто утверждает, что таких было много — 800—900, они должны такого человека умножить еще на 400. Вы понимаете, да?
Случайные прохожие не заходили в Белый дом, потому что уже было ясно всем, что там будет. Случайные прохожие гибли на подступах к Белому дому. В официальном списке это те, у которых написано «в районе ДС», «у ДС», «от перестрелки». Наши коллеги, которые насчитали 800 трупов, не могут предъявить фамилию хотя бы одного не вошедшего в списки.
— Что вам рассказывали очевидцы, и что видели лично вы?
— У нас был эпизод, когда наши коллеги вынесли около здания мэрии человека, который не подавал признаков жизни. На носилках его донесли до ближайшей скорой, посмотрели паспорт. И такое ощущение, что он был целенаправленно убит не из огнестрельного оружия. Возможно, это был боевик, который был в мэрии и после 4 октября был взят там. На пересечении Нового Арбата и Садового кольца. На человеке не было ни одного живого места, он был избит до смерти.
Я видела гибель нескольких людей в Останкино. Знаете историю Петуховой, что она, смертельно раненая, попала не в больницу, а в отделение милиции? Где ее буквально умирающую пытались допрашивать, пытались фиксировать на протокол, вместо того, чтобы вызвать скорую и оказать медицинскую помощь? В Останкино погибшие и раненые собирались не очень быстро.
Не то что я на стороне Верховного Совета, но штурм Останкино полноценным штурмом не был. Это был эксцесс людей, которые почувствовали, что терпят поражение. Да, они кидали бутылки с зажигательной смесью, но уже понимали, что все этажи здания плотно заняты профессиональным спецназом и нет ни малейшей надежды эти этажи завоевать. Макашов сначала вел чисто ритуальные переговоры, а потом началась бесконечная стрельба. И люди понимали, что они уже ничего не смогут. А вот то, что огонь велся по гражданским лицам — по врачам, велосипедистам, журналистам, это отлично видно на видео. Эти случаи являются военным преступлением, хотя сейчас руководители «Витязя», оборонявшего Останкино, говорят в интервью, что у них не было другого выхода, что они охотились за автоматчиками, что они получили такой приказ: если по ним будет открыт огонь, то нужно ответить огнем на поражение. Огонь велся по гражданским, невооруженным целям, потому что вооруженные цели довольно быстро, в течение часа-полутора покинули зону противостояния. Это что касается Останкино.
Что касается штурма Белого дома, то здесь тоже нарушались законы войны. Не было предъявлено никакого ультиматума, не было никакого объявления о том, чтобы люди немедленно покинули площадь. Просто ворвались БТРы и начали расстреливать всех кого ни попадя. Кто-то погиб, кто-то вытаскивал раненых, кто-то быстро сгрудился и залег, кто-то бросился в спортзал — это здание около Белого дома. Дальше события развивались по принципу «все в состоянии аффекта».
Мемориал памяти защитников Дома Советов в сентябре-октябре 1993 года на Дружинниковской улице в Москве. Фото: «Русская планета»
Мемориал памяти защитников Дома Советов в сентябре — октябре 1993 года на Дружинниковской улице в Москве. Фото: «Русская планета»
В этом состоянии были и «Витязи» в Останкино, это видно по внутренним съемкам, по тому, что они там застрелили инженера Красильникова (руководитель аппаратной видеозаписи Сергей Красильников погиб на своем рабочем месте, выглянув в коридор. — РП). То же самое происходило из-за «дружественного огня», из-за постоянной информации о снайперах с обеих сторон. У нас снайпером называется любой человек, обладающий огнестрельным оружием, мы не вдаемся в детали, какая именно это винтовка — обычная или с оптическим прицелом. Наблюдатель с огнестрельным оружием — это не снайпер, это другое. Наблюдателей имели обе стороны, а потом охотились друг за другом по всему Новому Арбату, улице Чайковского и прилегающим улицам. Все 4-е число было посвящено такой охоте на людей.
Двое иностранных студентов были застрелены просто потому, что явно были чернявые и носатые — может, сирийцы, я уже не могу вспомнить. Несколько иностранцев погибли. Еще есть военнослужащие, которые перестреляли друг друга в БТР.
— А каков был процессуальный статус у погибших в уголовных делах о событиях 3—4 октября? Их признали потерпевшими?
— Мы не смогли выяснить у родственников каждого, какой был статус. Следствие развивалось очень противоречиво. С одной стороны, оно собирало сведения под руководством Прошкина (Леонид Прошкин — старший следователь Управления по расследованию особо важных дел Генпрокуратуры, руководитель стедственной группы, работавшей по событиям 3—4 октября 1993 года; с 1996 года — на пенсии. — РП), а с другой стороны, оно их в какой-то момент начало фальсифицировать. Например, первый выстрел в Останкино из гранатомета был, и многочисленные свидетельства нам это подтверждают. В то же время следствие почему-то констатировало, что боец Ситников погиб от внутреннего взрыва, который вызвал множественные кровоизлияния — то ли взрыв какого-то непонятного подствольника, то ли еще что-то. Но двойной выстрел, когда происходит взрыв кумулятивного снаряда, его отдача и характерная вспышка — все это было следствием упущено. В таком же роде собирались и другие сведения.
У Прошкина, конечно, есть данные о погибших. Но они не соответствуют тем, о которых говорил, например, Баскаев, комендант Москвы, — он называл большие цифры. Мы подозреваем, что сведения Баскаева проистекали из тех предварительных цифр, которые были приведены на совещании силовых структур 4 октября, когда происходил расстрел Белого дома. Тогда еще не были собраны трупы, не были обследованы все помещения, поэтому озвучивать цифры было крайне опрометчиво, однако должностные лица это делали. Потом Баскаев дезавуировал эти цифры: сказал, что официальный список погибших — 134 гражданских лица. Почти как у нас.
— Пересекались ли вы с официальным следствием в своей работе до момента роспуска следственной группы?
— Не успели, честно говоря. Оно завершилось так быстро, что мы не успели.
— А после вы общались с ними?
— Да. Только в плане погибших мы не получили новой информации. Мы ее получили только тогда, когда начала работу парламентская комиссия.
Такое ощущение, что Прошкин просто подписал официальный список и больше не исследовал этот вопрос. Более того, когда он имел возможность исследовать происхождение пуль, которые были изъяты из тел погибших, он этого не сделал. Сотрудничества не получилось.
— Вы не знаете, кто-нибудь из родственников погибших в октябре 1993-го когда-либо обращался в суд? Подавали в суд на силовиков?
— Нет, таких данных нет.
— Как вы считаете, почему до сих пор не написана нормальная история того, что тогда происходило?
— Тема совершенно не исследована прежде всего потому, что она сильно касается нынешней реальной политики, как мне кажется: еще очень много живых фигурантов. И обладающих властными полномочиями, и не только. Люди стремятся видеть то, что они хотят видеть. Даже в наших коридорах происходят споры до рванья рубашки, и люди от конкретики скатываются в общие рассуждения о том, «а что было бы, если бы». Этот переход от конкретных фактов на общие рассуждения превалирует постоянно, и меня он раздражает.
Я очень жду солидного фундаментального исследования с набором обоснованных исторических фактов. К сожалению, Гефтер умер, и поэтому проект не получил дальнейшего финансирования, а мог бы быть очень интересным.
— Что бы вы посоветовали читать и смотреть человеку, который пытается разобраться в тех событиях сегодня?
— Лучше всего читать газеты того времени обоих направлений. С одной стороны, «Известия», «Коммерсантъ», с другой стороны — «Завтра», «День». Если на это нет сил и времени, то тогда лучше всего смотреть, как ни странно, видео на YouTube. Выпуски новостей — это война в прямом эфире; бывают нужны комментарии, там есть монтаж, но все равно невозможно скрыть какие-то моменты. Например, есть люди, которые вышли к Моссовету. Они по призыву Гайдара начали выходить с 7 вечера, и до 12 ночи увеличивалось их количество. На видео очень хорошо видны эти ряды демонстрантов. Люди наливают в бутылки горючую смесь и готовятся к штурму Моссовета. И хорошо это сравнить с имеющимися на том же YouTube кусочками расшифровок радиоэфира. Там видно, как параллельно готовится штурм Белого дома и как в Останкино уже тушат пожар, потому что реально уже все решено — отводятся внутренние войска от Останкино и дается работа пожарным. Люди пришли честно пожертвовать жизнью, но еще не знают, что фактически мятеж подавлен, если его называть мятежом.
История часто заканчивается на том, как «Альфа» входит в Белый дом. Все ролики показывают Руцкого с плащиком, перекинутым через руку, Хасбулатова, сопровождающих их лиц. И все. Мятежники сдались. Но другие источники — газеты и радиопереговоры — говорят о том, что события развивались, что по всей Москве происходили перестрелки вплоть до утра 5 октября. Было опасно появляться на улице и отдельная часть защитников — совершенно аффектированные люди — палили с верхних этажей. ОМОН и внутренние войска избивали людей и во дворах, и в отделениях милиции.
У нас есть целый доклад на тему нарушений прав человека во время чрезвычайного положения. Тогда были задержаны более 5 тысяч людей. До штурма Останкино и Белого дома задержанных было 250, а потом — более 5 тысяч, с самыми разными судьбами.
— Лично вы придерживались тогда левых взглядов?
— Да. Я окончила истфак пединститута, где был такой лево-социалистический клуб «Община» (редактором одноименного самиздатовского журнала, выпускавшегося клубом, был Андрей Исаев. — РП). Вуз я окончила в 1987 году, но до 1993 года мои взгляды особо не изменились.
Все мои друзья входили в Конфедерацию анархо-синдикалистов. Сама я не считала себя анархисткой, но социалистические взгляды присутствовали. 28 и 29 сентября я даже попробовала оказать помощь Белому дому, принести туда продукты, проникнуть через оцепление, — но я очень быстро поняла, что это немножко не моя война, и переориентировалась на чисто гуманитарную помощь тем, кто пострадал и чьи права нарушались. В «Мемориал» я пришла уже после всех этих событий.
— Как вы сейчас оцениваете те события?
— Из них растет не только безнаказанность и произвол силовых структур, но и профанация судебной процедуры. Тогда считалось, что нормальное судебное расследование вызовет новые эксцессы и новые попытки гражданского противостояния. Хотя, конечно, страна на самом деле ждала ответов на вопросы: кто, почему, зачем и как это получилось, что люди так быстро начали стрелять друг в друга.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости