Тонька-Пулемётчица – палач или жертва?
«Какая чушь, что потом тебя мучают угрызения совести, что те, кого ты убил, снятся в кошмарах по ночам!» — говорила незадолго до своего собственного расстрела Антонина Макаровна Гинзбург следователям, в жилах которых стыла кровь. Они пытались найти в её глазах следы сожаления или раскаяния. Ни того, ни другого во взгляде Тоньки-пулемётчицы не было.
О казнях тысяч советских граждан она рассказывала с улыбкой, спокойно, не подозревая, какую участь для неё, хладнокровного палача, приготовило советское правосудие.
Тонька-Пулемётчица, 19-летняя девчонка, ни разу не дрогнула, глядя через прицел пулемёта «Максим» на стариков, женщин и детей, стоявших у расстрельной стены. Казни советских граждан были её повседневной работой. Сначала немного непривычной, а потом ставшей обычной подёнщиной.
Тоня расстреливала людей группами. В каждой было 27 человек. Все были выстроены цепочкой. По приказу гитлеровцев Антонина становилась перед приговорёнными на колени, приникала к пулемёту и открывала огонь. Она стреляла из пулемёта до тех пор, пока все приговоренные не падали на землю. А затем деловито прохаживалась между трупами и умирающими людьми, добивая их выстрелами из «Вальтера».
На балансе девушки-палача было 1500 человек
Это не помешало ей после войны создать семью, стать матерью двоих детей и пользоваться всеми благами, которые советское государство предусмотрело для ветеранов Великой Отечественной войны.
Антонина, конечно же, не родилась палачом. 19-летняя девушка воевала в одной из пяти советских армий, поверженных фашистами в результате операции «Тайфун». Гитлеровцы были прекрасно вооружены, имели превосходство в живой силе. Красноармейцы сражались до последнего, но гибель миллиона советских солдат в так называемом «Вяземском котле» была неизбежной.
Когда санитарка Антонина Макарова пришла в себя после боя, рядом не было ни души. Лишь трупы советских солдат, перед гибелью пытавшихся прорваться из окружения. В какой-то момент Тоне показалось, что она тоже умерла и смотрит на эту страшную картину с небес. Но её сердце билось. Дыхание было прерывистым. Это была ужасающая реальность, где нужно было выживать любой ценой.
До неё донёсся стон молоденького рядового, стонавшего в окопе. Он был ранен. Но ранение оказалось не таким уж тяжёлым. Вдвоём Тоня и Николай (так звали молодого человека) отчаянно пытались выбраться к своим через леса.
Коля пытался охотиться, ставил силки. Тоня готовила болтанку из коры желудей. Днём, когда было светло, молодые люди грелись у костра. А ночами, когда морозы становились невыносимыми, пытались… согреть друг друга.
Николай стал для Тони самым близким человеком на свете. Но, увы, её ждало горькое разочарование. В какой-то момент парень понял, что одному будет выбираться из «котла смерти» легче и бросил её в Брянской области. Как оказалось, неподалёку было его родное село, в котором бойца ожидали супруга и дети. В ходе краткосрочного «военно-полевого романа» солдатик умолчал о них.
Тоня упала ему в ноги, но безрезультатно. Николай ушёл, оставив её умирать в лесу.
И в Антонине, действительно, что-то умерло…
Отступила РККА. Бросил молодой человек, обманувший, лишивший достоинства, девичьей чести и веры в людей. Не слишком ли много для молодой девушки, блуждавшей в одиночестве по смоленским лесам полтора месяца и, наконец, оказавшейся в руках полицаев, охотившихся на недобитых бойцов Красной армии и партизан.
Антонина Макарова не стала скрывать, что была санитаркой. За это вполне могли бы поставить к стенке. Но её пощадили. За что? Почему? Разговорившись с полицаями, а впоследствии и с немецкими офицерами, Тоня повела себя в высшей степени разумно. Критиковала советскую власть, отобравшую землю, бросившую миллионы людей в топку «заведомо проигрышной войны».
Обер-бургомистр «рассмотрел в ней свою». Поддержка местного населения, переходившего на сторону гитлеровцев, была важна. Дескать, смотрите: есть люди, в том числе, молодёжь, которая осознаёт всю ущербность прежнего строя и готова строить на этих землях новое будущее в системе координат «Великой Германии».
И сказать, что все вчерашние советские граждане, в том числе, коммунисты, комсомольцы и беспартийные, приняли идею этого строительства в штыки, было бы заведомой ложью.
Советская власть далеко не каждому казалась подарком судьбы. Позади были тридцатые — годы репрессий и голодомора. Процент людей, имевших обиды на советский строй, а также родственников, попавших в жернова НКВД, был достаточно велик. Общество оказалось не настолько консолидировано, как пытаются показать нам в советских фильмах о войне. И оно оказалось по разные стороны баррикад.
Кто-то ушёл в партизаны, а кто-то был рад возможности работать на своей земле, вести частную торговлю, словом, делать всё то, чего советская власть, загонявшая в колхозы и раскулачивавшая наиболее предприимчивых русских крестьян, в одночасье лишила людей.
Жизнь в некоторых местечках, например, в посёлке Локоть Брянской области, куда вышла санитарка Антонина Макарова, была вполне сносной.
Немцы, учитывая профашистские настроения населения, охотно снабжали крестьян провиантом. Давали возможность работать. Брали небольшой оккупационный налог, жестоко карали евреев, а также русское население за попытки противостоять новой власти — партизаны, люди уличённые в связях с ними, их родные, близкие, шли «в расход».
Но русские крестьяне прекрасно помнили, что советская власть карала и тех, кто не предпринимал никаких попыток противостоять ей.
Ну, а Тоня? 19-летняя девушка, вчерашний ребёнок. Она оказалась в окружении, пережила немыслимые тяготы. Говорят, что на фоне предательства своего парня, а также необходимости хоть как-то выживать… переродилась в зверя?
Скорее, оставалась «настоящим человеком», который в экстремальной ситуации, будучи уязвлённым, оскорблённым, обиженным, готов на многое или даже на всё. Вопрос «Или ты, или они?!» перед нею никто не ставил. В профашистский посёлок Локоть Тоня пришла сознательно.
— Сможешь расстрелять коммуниста? – затянувшись сигаретой, спросил у Тоньки обер-бургомистр посёлка Локоть Каминский.
— Хоть десять, — не моргнув глазом выпалила она.
И Тоньке выдали пулемёт «Максим»
Тоня Макарова приняла присягу на верность Германии. И стала приводить смертные приговоры в исполнение. Ей было выделено жильё (комната при местном конезаводе) и дали неплохую зарплату (30 оккупационных рейхсмарок в месяц). Жизнь пошла своим чередом. В достатке и тепле Тоне было хорошо и спокойно. Она чувствовала себя защищённой и обеспеченной. Не к этому ли стремится каждая женщина?
Ну, а то, что далеко не каждой приходится нажимать на гашетку пулемёта… Так ведь сотрудники НКВД, денно и нощно расстреливавшие «врагов народа» в подвалах в 1937-м, а также ранее и позднее, были ничем не хуже и не лучше Тоньки. Люди как люди. У той власти одни враги. У этой — другие.
К месту казни девушку-палача, везшую тяжёлый пулемёт на телеге, сопровождало несколько подручных-полицаев. Приговоренными были пленные, партизаны, подпольщики, члены их семей. Для того, чтобы первый расстрел прошёл, как по маслу, ей налили стакан водки. Она выпила залпом.
И застрочила!
Жизнь в достатке была тем, чего Антонине так не хватало. Она была окружена вниманием, развлекалась в местном клубе, где немецкие солдаты «культурно отдыхали» в обществе местных проституток, а она, девушка-палач, снимала напряжение и забывала, с какой надеждой смотрели на неё глаза обречённых. Забыться помогали и безудержные романы Тоньки с немецкими офицерами, которым было в диковинку иметь сексуальные контакты с девушкой-палачом.
Была ли вменяема Тонька-пулемётчица, снимавшая с расстрелянных женщин понравившуюся одежду? Ну, конечно же, да. Просто её не смущали ни следы крови, ни дырки от пуль. Их она могла терпеливо латать вечерами после тяжёлого «трудового дня». Тоня была охоча до модных нарядов. Цокольный этаж конезавода, где она жила, был оборудован под тюрьму. И она часто спускалась, чтобы посмотреть на тех, кто завтра утром станет её клиентом. Прицениться к вещам, выбрать то, что больше нравится. Что носить самой, а что продать.
Летом 1943 года шли кровопролитные бои за освобождение Брянщины. 5 октября 1943 советские войска взяли Локоть и провели зачистку пособников фашистов, но… девушки-палача среди пойманных предателей не оказалось.
Беглянку заочно приговорили к «вышке». Искали по всей стране. Но следы её потерялись. Тоня нашла простой выход. Украла чужой военный билет. По всему теперь выходило, что она почти всю войну провела в санитарном батальоне.
Под конец войны устроилась в передвижной советский военный госпиталь, ухаживала за ранеными, один из которых (молодой человек по фамилии Гинзбург) до беспамятства влюбился в неё и увёз в белорусский Лепель. После замужества Тоня взяла фамилию супруга, устроилась на швейную фабрику контролёром производства, стала настоящим передовиком, фотография которого висела на доске почёта, добросовестным и ответственным человеком, родила двух дочерей. Два «участника Великой Отечественной» сумели добиться выделения бесплатной квартиры. Им дали жильё за проявленный героизм и самоотверженный труд. К 9 мая обоим давали премии.
Ни муж, ни дети о прошлом Тоньки ничего не знали. А подруг у неё не было. Изобличить девушку-палача помогла случайность. В 1976 году житель города Москвы по фамилии Панфилов собрался в заграничную поездку. В ОВИРе, где мужчина внёс в анкету всех своих родственников, обратили внимание на странную деталь. Все близкие претендента на заграничную поездку были Панфиловыми. И только одна сестра – Макарова.
В начальной школе с Тоней произошёл маленький казус. Придя на урок в новый класс, она была настолько растеряна и напугана, что не смогла назвать свою фамилию. Знавшие её отца Макара ребята закричали: «Она Макарова!». Так и записали. Как эта неточность классного журнала была узаконена в других документах? В те времена случалось и не такое. Но неурядица в бумагах позволяла очень долгое время Антонине Панфиловой-Макаровой-Гинзбург уходить от преследования КГБ.
Следователи, знавшие, что у девушки-палача есть братья и сёстры, проверяли всех Макаровых, не трогая Панфиловых. Но спустя 34 года и 8 месяцев, в результате обычной проверки ОВИРа перед выдачей загранпаспорта гражданину Панфилову, удалось напасть на след легендарной пулемётчицы, кошмарившей в годы войны весь посёлок Локоть.
Наблюдение за Тонькой вели год, втихаря привозя в Лепельский собес переживших встречу с пулемётчицей людей, которые едва не падали в обморок от ужаса, опознавая здравствующего палача. После серии тщательных проверок её задержали.
Никакого намёка на сопротивление или испуг у Антонины Гинзбург не было. Она полагала, что ей дадут, как максимум, года три. «Война всё спишет. Я не могла поступить иначе», - говорила Антонина специально подсаженной к ней сокамернице. И не врала на допросах, говоря всё начистоту. Её уверенность в том, что серьёзное наказание ей не грозит, была настолько велика, что у своих тюремных надзирательниц Тонька интересовалась условиями труда. Считала, что советская пенитенциарная система может быть заинтересована в её услугах. После символической отсидки.
Выслушав смертный приговор, Антонина отчаянно боролась за жизнь, обращаясь во все инстанции, включая ЦК КПСС. Просила помиловать её. Надеялась, что там учтут самоотверженный труд на мирном поприще после войны. И смягчат наказание с учётом того, что она женщина. Ведь 1979-й год был провозглашён в Советском Союзе годом женщины.
Не помогло. Все прошения о помиловании Тоньки-пулемётчицы были отклонены. И 11 августа 1979 года её расстреляли.
Такая история.
