Страшная сила диаспор

«Русская планета» продолжает публиковать цикл статей о типичном провинциале XXI века. Политический социолог Алексей Рощин, основываясь на своей исследовательской практике, уже проанализировал отношение человека «из-за МКАД» к власти, системе ЖКХ, медицине, правоохранительной системе и бизнесменам. Сегодня он рассказывает о том, как россияне относятся к такой злободневной теме, как мигранты.

В СССР фактор «многонациональности советского народа» обывателей особо не беспокоил. Страна была хоть и велика и многолюдна, но в силу известных институтов прописки и нерешенности «квартирного вопроса» социальная мобильность населения была не очень велика. В основном советские люди сидели по своим «национальным квартирам», а если кто куда и ехал, то скорее русские в другие республики, чем оттуда тамошние жители с другим разрезом глаз — в Россию.

Ситуация изменилась после распада Советского Союза. В отделившихся некогда братских республиках довольно скоро стало банально нечего есть, и народ оттуда потянулся в новоявленную РФ — в надежде обменять свой (обычно малоквалифицированный) труд на некоторую долю российских нефтебаксов. Так в России, причем сразу в большом количестве, появились мигранты.

Вопрос отношения к мигрантам уже давно больной для российского общества. В большинстве своем российские обыватели мигрантов не просто не любят и не ценят — они вдобавок ко всему их по-настоящему боятся. В чем причина этого страха?

А страх, безусловно, присутствует. На эксплуатации этого страха в России взошла и упорно пытается завоевать все большее политическое пространство новая политическая сила — русские националисты.

Их основная специализация в России — защита невротизированного постсоветского обывателя от зловещей фигуры, которую мы здесь обобщенно обозначим как Нацмен (он же Мигрант, ЛКН, «чуркан» и т. д., разнообразие велико). Чем же, собственно, Нацмен так пугает обывателя? Почему «борцы с нацменами» смогли выделиться в отдельную силу — ведь это означает, что страх перед Нацменом оказался у обывателя сопоставим по силе со страхом перед более традиционными «пугалами» и объектами ненависти — Чиновником и Бизнесменом?

Основы могущества Чиновника и Бизнесмена (и, соответственно, причины порождаемой ими тревоги) вполне понятны: в первом случае это власть, во втором — деньги. Властью и деньгами обычный обыватель обделен, и поэтому, как мы показывали ранее, он чувствует себя перед ними беззащитным, так сказать, «голеньким».

Но, казалось бы, что такого страшного в представителях нацменьшинств? На первый взгляд, страх перед ними кажется каким-то иррациональным. Ведь подавляющая часть «нацменов» от обычных обывателей ничем не отличается, кроме разве что разреза глаз да забавного акцента, а то и просто недостаточного знания русского языка. Более того, многие «нацмены» (например, таджики на стройке), наоборот, очевидно много беднее среднего обывателя (и, видимо, поэтому зачастую соглашаются выполнять работу за такие суммы, которыми российский обыватель брезгует). Да и власти вроде бы у подавляющей части нацменов еще меньше, чем у обывателя (то есть меньше «нуля»).

Рабочие на территории строительства горнолыжного курорта «Горки Город» в Красной Поляне. Фото: Валерий Шарифулин / ИТАР-ТАСС

Откуда ж этот иррациональный ужас, который, по законам фобии, то и дело переходит в ненависть? Некоторые даже начинают объяснять его какими-то якобы особенностями русского народа — врожденной ксенофобией, общинным сознанием и т. д. На самом деле все намного проще. У каждого отдельного «нацмена» может быть очень мало денег и совсем никакой власти, но обыватель все равно его боится, так как видит за ним тень всесильной Диаспоры.

В принципе, «диаспора» — мудреное слово, им козыряют в основном на националистических форумах «продвинутые» обыватели, стоящие на грани превращения в «пехоту» националистических движений. Средний обыватель не так уж образован, слова «диаспора» может вообще не знать, однако общий смысл термина чувствует, что называется, печенкой. В простонародном понимании та же самая идея диаспоры выражается расхожей фразой «они там все заодно».

То есть в представлении среднего российского провинциала каждый нацмен в отдельности может ничего собой не представлять, однако за каждым из них стоит некая могущественная организация из его соплеменников. И вот эти самые объединенные соплеменники всегда готовы предоставить нацмену поддержку и вытащить его из любых неприятностей, в особенности если эти неприятности вызваны конфликтом с бесправным, беззащитным и никому не нужным российским обывателем.

Интересно, что не только у рядовых обывателей, но и у «продвинутых» и даже их вождей из числа «идейных националистов» представления о «диаспоре» самые размытые. Мало кто представляет себе, как эта организация (организации) функционирует (-ют), кто там у них главный, есть ли у них штаб-квартира, каким образом принимаются решения и т. д. По сути, даже националистам о диаспорах известно лишь то, что диаспоры есть, — и этого знания достаточно. Лишняя таинственность и недосказанность здесь только создает дополнительный ореол страха, так как все не до конца понятное пугает.

В любом случае и самому простодушному обывателю понятно, что таинственные диаспоры могут «скинуться» и решить для своих «нацменов» любые проблемы с подкупом «властей предержащих» (то есть Диаспора способна действовать как Бизнесмен) или же, через своих отдельных представителей в структурах власти, просто решить все проблемы (то есть Диаспора способна действовать и как Чиновник).

И это не универсальное, неоднократно описанное выдающимися философами Запада экзистенциальное одиночество, присущее человеку во все времена и во всех странах. Мы здесь говорим об одиночестве социальном или даже, точнее сказать, политическом. Российский провинциал полностью предоставлен самому себе; местное самоуправление в российской структуре власти является фикцией, политическая активность, не связанная с обслуживанием местных органов власти, придушена по максимуму, всякого рода самодеятельные общественные организации, клубы по интересам, советы жильцов, советы родителей и т. д. находятся в зачаточном или уже сразу в посмертном состоянии.

А самое главное — полностью, напрочь и навсегда советская власть отбила у обывателей охоту к любого рода силовым объединениям. Таким образом, ни сотрудничать с другими рядовыми гражданами, ни влиять на силовые органы власти обыватель неспособен, да и не имеет возможности. Он одинок.

Любопытно, каким образом в головах у жителей российской провинции эта беззащитность, неспособность совместно отстаивать свои интересы компенсируется на рациональном уровне. Часто такого рода неспособность обозначается как признак цивилизованности. Нацмены, мол, образуют диаспоры, потому что они дикари. А вот, скажем, татары, по мнению обывателей, являются цивилизованным народом: они диаспор не образуют, и, соответственно, обыватели их не боятся. «И мы, русские, тоже не образуем диаспор, потому что мы — цивилизованные, мы — европейцы!» — подобные мнения тоже часто приходится слышать.

Колонна националистов на «Марше миллионов» в Москве, 12 июня 2012 года. Фото: Александра Мудрац / ИТАР-ТАСС

Отсюда и также очень часто встречающееся чувство в отношении представителей нацменьшинств — обида. «Зачем они образуют диаспоры?! Это нечестно!» На форумах националистов в связи с этим нередко звучит и «крик души» — что диаспоры надо запретить. Законодательно.

Очевидно, что в основе этого страха перед нацменами и их диаспорами собственное сильнейшим образом фрустрированное и оттого вытесненное желание обывателя быть под защитой какой-то сильной и доброй к нему общности.

Что же предлагают в связи со всем этим обывателю националисты? Какой именно «товар» он у них покупает?

Этот товар из того же разряда «ложных защит». Предлагается не повысить уровень защищенности обывателя, а сначала ограничить, а затем просто убрать, элиминировать раздражающий фактор. Как либералы предлагают ограничить всевластие чиновников, коммунисты — загнобить и придушить бизнесменов, так и нацисты всего лишь обещают ограничить для «нацменов» и «мигрантов» возможности въезда в страну, передвижения по стране, а в перспективе — и вовсе запретить им появляться в России.

В идеале «русских националистов» возникает «Русская республика» — полностью однородная в национальном отношении страна, где нет ни нацменов, ни мигрантов, а все жители в равной степени абсолютно одиноки, беззащитны и беспомощны перед Властью (очевидно — властью русских нацистов). И подразумевается, что эта однородность оставшихся в стране «чистокровных русских» каким-то образом утешит.

В сущности, здесь мы имеем очень интересный феномен «национальной претензии» провинциалов к «пришельцам»: ничего, в сущности, не имея против пришельцев как таковых, обыватель не может им простить сохраняющейся у них (пусть даже гипотетически) способности действовать сообща и не бросать в беде своих. Это слишком напоминает русскому обывателю о чем-то, что, возможно, и у него было когда-то, но что он утратил навсегда. Когда перестал быть «диким» и стал «европейцем», конечно же…