Советский гамбит. Шахматы накануне войны в Колонном зале 1941 года

В нынешнем году исполняется 80 лет с начала Великой Отечественной войны.

Редакция «Русской Планеты» продолжает серию публикаций, отражающих московскую хронику 1941 года. Начало - в номере от 18 января.

Матч-турнир за звание абсолютного чемпиона СССР 1941 года по шахматам длился более двух месяцев – с последних чисел февраля по конец апреля.

В нем приняло участие шесть участников – ростовчанин Игорь Бондаревский, ленинградец Михаил Ботвинник, Исаак Болеславский из Днепропетровска, москвичи Василий Смыслов и Андрэ Лилиенталь, представитель Эстонии Пауль Керес. Первая половина соревнований проходила в здании ленинградского дворца имени Урицкого – бывшем Таврическом, вторая - в Колонном зале столицы.

В то время шахматы были исключительно популярны. Любой мало-мальски представительный турнир вызывал большое внимание прессы, специалистов и любителей шахмат. Не стали исключением и эти соревнования. Огромный амфитеатр, балконы и ложи ленинградского дворца были заполнены зрителями, среди которых было немало гостей из-за рубежа. Интерес к турниру был объясним – победитель турнира получал право на матч с действующим чемпионом мира Александром Алехиным.

Несмотря на то, что в зале было многолюдно, над досками царила тишина. Специальная комиссия ленинградских мастеров под руководством гроссмейстера Григория Левенфиша во время игры комментировала для зрителей партии турнира по телефону. О встречах несколько раз в день сообщало радио, в центральных газетах страны – «Правде», «Известиях», «Комсомольской правде», «Труде» регулярно появлялись отчеты о турнирных баталиях.

После первой половины турнира лидерство захватил Ботвинник, но впереди было еще десять туров в столице – шахматисты проводили по четыре встречи с каждым соперником.

«Москвичи с нетерпением ждали начала второй половины турнира, которая после небольшой паузы (необходимой для переезда участников и судейской коллегии в Москву) была открыта 11 апреля в Колонном зале Дома Союзов, - вспоминал Ботвинник. - Колонный зал, к сожалению, не телефонизирован, и комментирование пришлось прекратить. Высказывалось опасение, что поэтому в зале уже не удастся поддерживать ту полную тишину, которая была в Таврическом дворце и которая так необходима мастерам при напряженной турнирной борьбе. К чести московских шахматистов следует указать, что эти опасения были совершенно напрасными, – в Колонном зале поддерживалась образцовая тишина»

Дело в том, что там дежурил милиционер, который прогуливался по проходу и внимательно наблюдал за зрителями. Однажды у одного из болельщиков не выдержали нервы – он что-то эмоционально выкрикнул и был немедленно выведен вон. К тому же его оштрафовали.

Ботвинник не упустил своего превосходства до конца турнира и стал победителем первенства. Он на два с половиной очка опередил Кереса, который занял второе место. Замкнул тройку призеров Смыслов, получивший звание гроссмейстера. Он стал самым молодым обладателем этого титула Советском Союзе. В то время ему было всего 20 лет.

Однако Ботвиннику так и не удалось встретиться с Алехиным. Сначала их соперничеству помешала Вторая мировая война, а когда она завершилась, чемпион мира неожиданно ушел из жизни. Что же касается ленинградца, то он стал сильнейшим на планете в 1948 году, выиграв матч-турнир, проходивший в Гааге и Москве…

Теперь о поэзии, точнее, о великом поэте Цветаевой. После возвращения из эмиграции Марина Ивановна с сыном Георгием – домашние называли его Мур - скиталась по съемным квартирам. Они жили в Доме творчества от Литфонда, в Москве – в Телеграфном (ныне - Архангельском переулке – В.Б.), 9, в квартире 11, потом - на Покровском бульваре, 14/5, в квартире 62. Там они занимали комнату инженера Б.И. Шукста, уехавшего с семьей на работу в Заполярье.

В Москве Цветаевой - грустно, одиноко. Муж Сергей и дочь Ариадна – в тюрьме.Впрочем, это привычный советский быт – кто-то или даже несколько родственников находятся за колючей проволокой. Причины для суда и приговора находились всегда. Но никто не ропщет – главное все это пережить.

Рядом с Мариной Ивановной – сын Мур, но общение у них нелегкое. Он умный, но – сложный. Чаще всего она общалась с поэтом Николаем Асеевым, он пытался ей как-то помочь.

На Мура Цветаева опереться не могла. Он – рослый, красивый, умный, начитанный, отменно владевший французским языком. Но – черствый, холодный. Может, это была маска, защита?

«Я живу мировой политикой, мировым положением, я живу судьбами Франции и Европы; я сильно переживаю все международные события, пытаясь объяснить их политическую и диалектическую взаимосвязь…»

Это - для Мура главное. На втором месте - личная жизнь: учеба, книги, музыка, романтические свидания, футбол и прочие увлечения. И лишь на третьем – мать.

Из письма Цветаевой дочери 22 марта: «Живу так - с утра пишу (перевожу) и готовлю: к моему счастью я по утрам совсем одна, в 3 ч. приходит Мур, - обедаем, потом либо иду в Гослитиздат, либо по каким-нибудь другим делам, к 5 ч.-6 ч. - опять пишу, потом - ужин. В театре и концертах не бываю никогда - не тянет».

Еще одно письмо Цветаевой Ариадне 12-го апреля:

«У нас весна, пока еще - свежеватая, лед не тронулся. Вчера уборщица принесла мне вербу - подарила - и вечером (у меня огромное окно, во всю стену) я сквозь нее глядела на огромную желтую луну, и луна - сквозь нее - на меня. С вербочкой светлошерстой, светлошерстая сама... - и даже весьма светлошерстая! Мур мне нынче негодующе сказал: - Мама, ты похожа на страшную деревенскую старуху! - и мне очень понравилось - что деревенскую. Бедный Кот, он так любит красоту и порядок, а комната - вроде нашей в Борисоглебском, слишком много вещей, все по вертикали. Главная Котова радость - радио, которое стало - неизвестно с чего - давать решительно все. Недавно слышали из Америки Еву Кюри…»

Страдания несчастной женщины усиливают коммунальные мучения.

«Сегодня у матери с соседкой Воронцовой произошел на кухне скандал, который отравил мне весь день, жалею я мать, что ей приходится жить со склочниками и мещанами, - писал Мур в дневнике. - Мне-то наплевать, но мне мать жалко, очень-очень жалко. Ее так легко обидеть и уязвить! Я рекомендую матери не обращать внимания на этих людей и не отвечать на их замечания. Но мать говорит о справедливости, что ее несправедливо обвиняют в грязи, что таким тоном с ней нельзя разговаривать… »

И позже:

«Вчера был скандал с соседями на кухне. Ругань, угрозы и т.п. Сволочи! Все эти сцены глубоко у меня на сердце залегают. Они называли мать нахалкой, сосед говорил, что она «ему нарочно вредит», и т.п. Они - мещане, тупые, «зоологические», как здесь любят писать. Мать вчера плакала и сегодня утром плакала из-за этого, говоря, что они несправедливы, о здравом смысле и т.п»

Цветаеву приняли в профком литераторов при Гослитиздате, она пытается выпустить сборник стихов, но надежды слабы. Как и ее творческие силы – за весь 1941 год она написала всего одно стихотворение «Я стол накрыл на шестерых…».

Ну а другие поэты сочиняют больше. Многие на злобу дня, как например, Ярослав Смеляков:

Мы ждем гостей - пожалуйте учиться!

Но если ночью воющая птица

с подарком прилетит пороховым —

сотрем врага. И это так же верно,

как то, что мы вступили в сорок первый

и предыдущий был сороковым.

Стихотворение звучит оптимистично, но чувствуется какой-то тревожный подтекст. Однако иные сочинители, как другой поэт – Михаил Зенкевич ничуть не тревожатся, думают о простых, обыденных вещах: «Который год мечтаю втихомолку - / Сменить на книжный шкаф простую полку / И сборники стихов переплести. / О, Муза, дерзкую мечту прости!..».

Напоследок короткая заметка-впечатление от Корнея Чуковского:

«Позвонил дней пять назад Шолохов: приходите скорей. Я пришел: номерок в «Национале» крохотный (№ 440) - бешено накуренный, сидят пьяный Лежнев (И.Г. Лежнев - публицист, критик – В.Б.), полупьяная Лида Лежнева и пьяный Ш-в… Но больно б. видеть Ш-ва пьяным, и я ушел. Сегодня я утром зашел к нему... Принял меня чудесно; говорили о детской л-ре. Оказывается, он читает все - и «Мурзилку», и «Чиж», и «Колхозные ребята»... Согласился написать для наших учебников и об охоте и о гражданской войне...»