«Разве я яд, чтобы быть ко мне толерантным?»

Олег Колпащиков (слева) на декаде лыжного спорта Уральского государственного лесотехнического университета. Фото из архива Олега Колпащикова

Незрячий Олег Колпащиков — о том, почему инвалидам все равно придется жить хорошо

Алена Быкова

2 декабря, 2015 22:00

7 мин

Олег Колпащиков из Свердловской области ослеп в 19 лет. В 1993 году в спортзал, где он занимался, неизвестные закинули взрывчатку через окно. После выхода из больницы он занимался бизнесом, сейчас — бизнес-консультант, сертифицированный НЛП-тренер, руководитель уральского социального движения «Белая трость».

— Поначалу стараешься думать: «Я как зрячие, я все могу». Я лежал в больнице три недели, а потом вышел на работу. Тогда я торговал всякой всячиной, как все в 90-е. После этого был директором небольшой фабрики, потом представителем собственника на заводе — проверял качество работы. И 15 лет ходил по улицам с провожатыми, ездил на машинах с водителями, но не брал в руки белую трость.

— А что произошло потом?

— Наступил личный кризис. К тому же все друзья разъехались, я остался один. Начал зависать с алкоголем и наркотиками. Меня уволили с работы. Вы знаете, многие через это прошли, и они потом уникально стойкими людьми становятся. Я стал увлекаться психологией и саморазвитием — надо же как-то выбираться из этого состояния.

На выходе из кризиса я познакомился со своей будущей женой. Она стояла на остановке, мы ехали мимо с другом, остановили машину, я попросил у нее номер телефона.

— То есть ваша жена приняла таким, как есть, незрячего, который увлекался алкоголем и наркотиками?

— Вы такие слова говорите — приняла... Любовь же настоящая не обращает на это внимания. Тебе просто хорошо с человеком, и все, ты же не думаешь, какая у него там история.

Управляться с тростью меня научил другой слепой Михаил Войцеховский, который ходит с ней легко и весело. Надо держаться сильных людей. Сейчас мы помогаем наркозависимым — приводим к ним сильных незрячих и говорим: «Слушайте, самое обидное, что все равно придется жить хорошо».

— Я слушала одно ваше выступление перед людьми с инвалидностью, вы эту фразу повторяли несколько раз. Что она означает?

— Мы переживаем, мучаемся, злимся. В момент страданий всегда кажется, что они бесконечны. Но надо понимать, что наступит день, когда они пройдут и ты снова всех полюбишь. А обидно же, что ты страдал, боролся, а теперь все хорошо? Потом страдания начинаются снова, и каждый раз непонятно, что дальше делать. Эта фраза помогает и другим, и мне самому иногда. Это такой мостик для переходного периода от страданий к лучшему.

— Вы в своих выступлениях говорите, что основная мотивация — быть полезным для людей. И что вся ваша социальная жизнь — ради этого. Я понимаю такую мотивацию: «Я инвалид и хочу, чтобы мне было удобно жить, поэтому мне нужны пандусы». А эту мне понять сложно.

— А вы и не поймете никогда, если — тьфу-тьфу-тьфу — не станете инвалидом. Или если мы с вами не прогуляемся с завязанными глазами. Одну журналистку я прогулял с повязкой. Мы вышли на улицу, пошли через дорогу по магазинам, в конце она повязку снимает — и у нее слезы от счастья. Она же думала, что слепой мир — это кошмар. А тут ее приветливо обслужили, ей уступили дорогу, и она расчувствовалась.

— Хотите сказать, когда человек становится слепым, мир поворачивается к нему лицом?

— Конечно. Во-первых, человек прикасается к своему скрытому миру способностей, который спит у всех внутри, но зрячие его не используют. Там куча во-о-от таких вот сил, что называется, extrability.

— Что это такое?

— Компенсаторные способности. Самые простые — обоняние и слух, остальные обостряются на тонком психологическом уровне, и не все из них еще изучены. Ты завязываешь глаза, и у тебя начинается паника. Потом она проходит, становится интересно, и открываются эти внутренние силы. А их дает взаимодействие с людьми. Поэтому моя жизнь устроена так, что она не дает мне покоя, я стараюсь делать что-то для людей. Если будет покой, сразу же произойдет моральное падение.

— То есть жизнь обывателя по схеме «работа — дом — отпуск раз в год» — это жизнь на грани морального падения? Он же не помогает другим.

— Он может помогать неосознанно, но настоящая работа, за которую платят деньги, — это когда ты забываешь о своих проблемах и начинаешь решать чужие.

— Почему? Ты можешь просто пылесосы продавать.

— А чтобы их продать, ты думаешь, как угодить, какие продать лучше. Это тоже забота о проблемах других — покупателей.

— Никогда не думала так о любой работе.

— По-моему, я вас задел этим рассуждением. Это хорошо. Это настоящее человеческое общение, когда люди поговорили и задумались.

Вот сейчас мы готовимся к кругосветному путешествию на яхте, где собирается инклюзивная команда: инвалиды и неинвалиды. Это придумал Сергей Бурлаков — человек без рук и ног из Таганрога, который в 2004 году первым из инвалидов пробежал Нью-Йоркский марафон. Он искал компанию. Познакомился со мной и говорит: «О, классно. Я без рук и ног, ты не видишь — поехали на яхте вокруг Земли».

С участниками «Паруса духа». Фото из архива Олега Колпащикова

Сейчас мы с вами поговорили про работу, вы начали думать. Но вы пойдете сейчас по своим делам, я — по своим. А на яхте от инвалидов никуда не сбежишь. Мы уже так прошли несколько этапов тренировок. Люди говорят друг с другом, думают, потом снова разговаривают, снова притираются — и так месяц, представляете?

— То есть яхта — это такая тренинг-площадка взаимодействия с инвалидами?

— Конечно. Здоровые люди сначала думают, что они инвалидов покатать едут. А потом, когда они видят таких продвинутых людей, у них не остается никаких оправданий, чтобы страдать.

— Это правда.

— Засада, да? Это круто же? В этом и есть позитивная роль инвалидов. Все говорят про пандусы, подъемники, толерантность, всю эту бредятину. Кто у кого что отсудил, кто где денег выклянчил. Телеканалы мне все время звонят и просят истории, где кого унизили, обидели, кого удивили. «А есть у вас история про необычного поводыря типа пони?» Ну вот зачем? Это ж скотство. Я им говорю: надо удивить? Давайте я с крыши спрыгну.

— Шапито-шоу.

— И люди уже не понимают, что такое хорошо, что плохо.

— Почему вам не нравится слово «толерантность»?

— Этот медицинский термин обозначает устойчивость к ядам. То есть я яд, и меня надо терпеть? Так за границей принято: мне с тобой трудно общаться, но я не должен это показывать. Зачем? Чувства — это дорога к счастью. И страх, и неприязнь нормальны.

— Но если нет толерантности, люди становятся грубыми и нетерпимыми, разве нет?

— Это другая крайность. Вместо толерантности нужен взаимный интерес. Надо создать условия, чтобы люди пробовали взаимодействовать.

— А почему вы так отзываетесь о теме пандусов, подъемников и денег от государства?

— Самое страшное — это сбыча мечт (так сказал герой. — РП.). Ну сделали тебе пандус — дальше о чем думать? У нас пенсия до кризиса была 18 тысяч рублей. Ну извините меня... Сегодня невозможно умереть с голоду и остаться без жилья от бедности. Но сейчас государство не может думать про будущее. Как вы себе представляете, чтобы оно отвечало за самореализацию человека? Параметры будущего должны задавать общественные организации и частные лица вроде Алены Быковой, Олега Колпащикова и других.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе