Новости – Люди
Люди
Ради чего трудящиеся в России рискуют своей жизнью
Фото: Евгений Карасев / РИА Новости
Система устройства труда ставит превыше всего план, ради которого даже собственник предприятия готов пренебречь сохранностью капитала
1 ноября, 2013 05:26
11 мин
Продолжаем наш цикл «Заметки социолога о русской провинции», касающиеся такой обширной сферы, как производство и труд. В предыдущих статьях мы рассказали, как устроено производство в провинции и об ужасающих условиях труда на предприятиях.
Сегодня начнем разговор о теме риска, которая в наших условиях неразрывно связана с темой труда.
Экономика риска
В 1990-е по НТВ шел один из первых русских качественных сериалов — «Дальнобойщики», с Гостюхиным и безвременно ушедшим Галкиным в главных ролях. Сериал рассказывал о приключениях на бескрайних просторах России двух напарников — водителей-дальнобойщиков.
Прошло чуть больше десяти лет, но сериал уже устарел. Дело в том, что нынче дальнобойщики почти не ездят парами — «невыгодно». Дальнобойщик нынче в кабине один. Причем не сказать, чтобы время доставки грузов существенно удлинилось... Отставший от жизни читатель спросит — как так? Ведь два водителя всегда будут быстрее одного! Когда едут вдвоем, один отдыхает, второй ведет машину, потом меняются. А если за баранкой один — значит, он спит, и в это время машина стоит!
Не совсем так. Нынешние «гостюхины», потерявшие в бурных волнах путинской России своих «галкиных», просто едут «так», то есть без отдыха. Сидят за рулем до упора. Падают, но ведут машину — свой огромный «трак».
Принято считать, что таковы нынче требования современного капитализма: мол, что поделать, приходится работать вдвое больше, больше утомляться, ничего не поделаешь... Дело, однако, в том, что утомлением вопрос вовсе не ограничивается: водители «траков» не просто устают — они рискуют. Когда дальнобойщик вместо десяти часов проводит за рулем все двадцать — у него притупляется реакция и начинают слипаться глаза. Это неизбежно; особенно, если это происходит ночью, на темной дороге, когда свет фар вырезает из темноты лишь узкий участок...
И это — общая тенденция. По всей России на производстве не просто возрастает уровень эксплуатации, то есть когда рабочего вынуждают (часто практически за те же самые деньги) выполнять больше работы за меньшее время; это считается хорошо, это «рост производительности труда». Однако повсеместно этот самый рост производительности обеспечивается параллельным — а то и опережающим! — ростом уровня риска. Почему-то в нашей бедовой стране производительность растет вместе с опасностью самого процесса производства. Дальнобойщик тут только один из примеров, и не самый яркий.
Приведу еще несколько примеров из того же ряда. К примеру, почти по всем «живым», то есть что-то производящим или перевозящим предприятиям в РФ за последние годы прошли не одна, а несколько волн так называемых оптимизаций, говоря проще, сокращений персонала. Штаты сокращали массово, в итоге на множестве заводов, фабрик и комбинатов он нынче меньше не на проценты, а в разы — в три, четыре, пять и более раз. Принцип, очевидно, тот же, что и в случае с парой дальнобойщиков: избавились от «лишнего рта» — сократили издержки, следовательно, увеличили прибыль.
Сокращение персонала надо было бы компенсировать какими-то иными мерами, заменяющими сокращенных работников, — автоматизацией или более эффективной организацией труда оставшихся... На деле же во многих случаях вся «компенсация» ограничилась лишь повышением нагрузки на рабочих: на них повесили функции убранных напарников, с копеечной оплатой за совмещение или вообще без оной. Причем на большом количестве производств персонала стало не хватать просто физически, из-за чего работники вынуждены чаще работать сверхурочно, выходить на две смены подряд, переходить на трехсменный график при двенадцатичасовой смене и тому подобное. Естественно, в этом случае не так уж мала вероятность, что на переутомленном шахтере или слесаре скажется «эффект дальнобойщика»: просто если прикрывший на минуту глаза шофер улетит в кювет, то рабочий прозевает приближение сзади многотонного крана, а шахтер заснет на конвейерной ленте и свалится с пяти метров вместе с тоннами угля в углехранилище.
В сборочном цехе завода по производству автомобилей Hyundai в Санкт-Петербурге. Фото: Руслан Шамуков / ИТАР-ТАСС
Но «оптимизация» и связанное с ней переутомление — далеко не полный перечень угроз. Все чаще в последнее время хозяева и менеджеры производственных холдингов с ужасом смотрят на цифры травматизма на своих предприятиях. Люди гибнут или получают серьезнейшие увечья, ведя себя так, словно вообще не знакомы с правилами техники безопасности. Они «упорно» работают в так называемой активной зоне огромных заводских агрегатов, проводят мелкий ремонт и уборку конвейеров без обязательного их выключения, варят (работают сваркой), стоя на неустойчивой лестнице, гоняют тяжелые грузовики на повышенной (неразрешенной) скорости по гололеду, чинят проводку высокого напряжения, не отключая это самое высокое напряжение, и т. д. и т. п. Причем все это проделывают не какие-то новички, еще не знающие что к чему, а наоборот — опытнейшие работники, часто со стажем в десять, двадцать и более лет.
Апофеоз — это, конечно, проникшие в прессу рассказы о шахтерах с шахты «Распадская», которые якобы сами специально портили импортные приборы контроля уровня метана в воздухе шахты: по сигналу о повышенной концентрации метана шахтеры должны были бы срочно прекращать все работы и подниматься на поверхность, а они этого не хотели, хотели «делать план» — вот и сделали...
Ко мне как к специалисту по производственной социологии и обращались представители холдингов: проведите исследование, объясните — что происходит? Почему наши рабочие так себя ведут? Они что, все — самоубийцы? Им жизнь не дорога?! Московские специалисты по корпоративному управлению персоналом говорили даже с некоторой обидой: мы их (работников холдинга по всей России) учим-учим, разрабатываем плакаты, правила по ТБ (технике безопасности), заставляем всех их учить, сдавать по ним зачеты и экзамены — а поди ж ты! Они все равно переутомляются, выходят на работу как сомнамбулы, лезут в «активную зону», снимают очки и каски... Почему?
И излагали даже свою теорию, которую им хотелось бы подтвердить: мол, дело действительно в каком-то специфически искаженном восприятии реальности, присущем старым, опытным работникам, в каком-то «притуплении чувства опасности», будто бы всем им свойственном. Другими словами, если говорить попросту: они очень хотели бы услышать, что рабочие немного (или «много») сумасшедшие, «не такие как мы» — потому и лезут, куда не надо, и гибнут от этого...
Рассказывать о конкретных примерах из моего исследования я, естественно, не могу — корпоративная этика, конфиденциальность и все такое. Но в этом и нет нужды; для иллюстрации вполне достаточно информации, имеющейся в открытых источниках. Въедливым читателям могу лишь сказать, что я знаю, поверьте, гораздо больше примеров, чем привожу здесь, — причем из самых разных производственных сфер. Ситуация везде примерно одна и та же.
Я провел фокус-группы с рабочими на десятке разных предприятий — и одно могу сказать точно: они показались мне какими угодно, но только не сумасшедшими. Я бы даже сказал, что это люди не просто нормальные, а супернормальные. Они работают за совсем небольшие деньги, и их нагрузка действительно колоссальна, причем — постоянно растет. Я побывал внутри многих из этих предприятий (заказчики хотели, чтобы я изучил все на своей шкуре) — некоторые из них показались мне, буквально, настоящим адом. Но там, в диких условиях, при нагрузках порой на грани физического выживания — они-таки дают продукт. Которым, между прочим, все мы так или иначе пользуемся.
Так вот, вопрос, мучивший моих заказчиков из теплых офисов: хотят ли эти люди жить? Ответ таков: безусловно, да. Так почему же тогда они идут — да, идут! — на постоянное, систематическое нарушение правил техники безопасности?!
Отчего же люди рискуют, причем рискуют массово? На фокус-группах я специально просил рабочих рассказать мне о причинах тех или иных несчастных случаев. Официальная интерпретация мне уже была известна: «неосторожность», «халатность», «безрассудство», «нежелание рабочего соблюдать требования техники безопасности». Однако в подавляющем большинстве более подробный анализ с участием рабочих показывал иное: жертва нарушала, потому что хотела выполнить план.
Напряженность плановых заданий на российских заводах постоянно растет, невзирая на все оптимизации. Причем не только персонала: на заводах нынче оптимизируют всё. К примеру, количество плановых ремонтов оборудования (ремонтируют реже, следовательно, оборудование меньше простаивает).
Повсеместно продлеваются сроки эксплуатации оборудования, и никакой государственный Ростехнадзор не в состоянии с этим справиться. По бумагам, к примеру, некий станок или конвейер уже лет пять назад выработал уже второй срок эксплуатации, однако ему «продлевают» этот срок еще лет на десять, да заодно повышают для него норму выработки.
Как это влияет на безопасность труда? Естественно, самым пагубным образом. Чем «древнее» станок или агрегат, тем чаще он выходит из строя, тем чаще его надо подлатывать — однако времени на ремонты нет! Оборудование должно работать, «давать план». Поэтому опытные рабочие изловчаются ремонтировать капризную технику на ходу, не выключая, или же умудряясь втискиваться с ремонтом в узкие технологические перерывы.
Не лучше становится ситуация и тогда, когда поступает новая техника. Рабочие редко радуются этому. Они знают, что новая импортная техника стоит дорого, и, значит, с ее появлением план резко увеличат — ведь деньги надо отбивать.
Слушая рабочих, я пришел к выводу, что рискуют они вовсе не потому, что у них бурлит адреналин, не потому, что они этого хотят; самое поразительное — они рискуют потому, что осознают это как свою должностную обязанность. Корпорации воздействуют на них двусмысленно: с одной стороны, они повсюду развешивают плакаты с правилами ТБ, показывают учебные фильмы и проводят инструктажи, но с другой стороны, всей реальной организацией труда они доказывают работнику другое: что главное для работника — это план, и что ради этого он должен идти на риск.
Лучше всего сказал об этом один бригадир. Когда я спросил, чем же все-таки отличается опытный работник от молодого, он ответил: «Опытный, квалифицированный работник — это такой, который может делать свою работу опасным образом». Молодой, новичок — он будет работать «по правилам», поскольку по-другому никак не умеет; и он сделает работу, но будет делать ее долго и, следовательно, неэффективно; а старый, опытный работник, он сделает «по понятиям», пусть неправильно, но быстро, то есть, опять-таки, эффективно.
Что значит в данном случае «эффективность»? Да все тот же план, количественные показатели. Тот, кто работает быстро, произведет больше единиц продукции за заданное время. Работать по правилам, в том числе и по правилам техники безопасности, неэффективно, потому что это время. Таковы и есть на сегодня правила — правила российского производства. Надо:
а) минимизировать издержки (на персонал, на ремонт, на обновление, на закупки) — и таким образом резко повысить уровень эксплуатации всего имеющегося в наличии, и персонала, и «железа»;
б) максимизировать выпуск, то есть выполнить и перевыполнить плановые задания.
Взрывы на «Распадской»
И вот теперь давайте вернемся к самой, пожалуй, жуткой в новейшей российской истории производственной катастрофе — взрывам на шахте «Распадская» в Кемеровской области, когда погибло более сотни шахтеров, а сама шахта вышла из строя практически полностью на неопределенный срок.
Спасательные операции на территории шахты «Распадская», 2010 год. Фото: Андрей Михайлов / ИТАР-ТАСС
Почему не сработала сигнализация об опасных концентрациях метана, так и не последовало внятного ответа от официальных структур. Однако наиболее распространенная версия — что все-таки шахтеры там что-то подкручивали, потому что при жестко сдельной оплате труда им было крайне невыгодно при каждой «тревоге» подниматься на поверхность.
Я говорил с шахтерами и горными инженерами (не оттуда, с другими шахтерами и инженерами) о «Распадской». Их мнение таково: да, рабочие вполне могли заклеивать скотчем или еще чем датчики уровня метана, которые есть во всех «стволах» и штреках. Другое дело, что те же шахтеры подняли на смех идею, будто бы такой простой способ достаточен, чтобы обмануть автоматику. Все на шахте знают: данные со всех датчиков выводятся «наверх»: все заклеить невозможно, а заклеивание некоторых, «чтобы не мешали», станет сразу же заметно диспетчерам в здании шахтоуправления.
Другими словами, «игры» с датчиками были возможны только в одном случае: если бы руководство, по крайней мере средний инженерно-технический персонал, «было в курсе» этих игр и дало на них свое негласное «добро». Почему? Да все по той же причине: нужен план, необходимо обеспечить непрерывность производства, уголь «на гора» должен поступать постоянно, без сбоев. Шахтер-ГРОЗ (горный рабочий очистного забоя) шел, безусловно, на огромный риск — но он не мог обеспечить себе его самостоятельно; ему разрешила система.
Так что, правы коммунисты?
И вот тут мы подходим, пожалуй, к самому главному — тому, ради чего я и пишу этот материал. До этого момента, соглашусь, я не говорил ничего особо нового. Все, о чем я веду речь, в рамках привычного всем в России левого дискурса — о закабаленных людях труда, о буржуях-кровопийцах и так далее. Та же «Распадская» — это, как считается, чуть ли не исконно-посконная «территория коммунистов», их база, ключевая тема, с которой их не собьешь и откуда они могут пачками извлекать свои лозунги. С их объяснениями согласится любой средний российский читатель, даже если он «в целом» коммунистам не очень сочувствует.
Как объяснят взрыв коммунисты? Ну, конечно же, дело тут в том, что «таков капитализм». «Вы этого хотели — вы это получили». Безусловно, «буржуям сто раз наплевать на простых людей». Да, «они отправили на смерть сотню шахтеров, оставили сиротами их детей и вдовами их жен — а почему? Да потому что им наплевать на жизни рабочих (как и учили нас Маркс, Энгельс, Ленин), им главное — прибыль!» Разве нет?
Конечно, буржуи и олигархи — владельцы «Распадской» — проигнорировали соображения безопасности, им ведь важен только план, этот их проклятый уголь. Миллионы — что по сравнению с ними сотня простых русских людей?! Такие риторические вопросы — при полном сочувствии аудитории — коммунист может задавать часами. Горе огромно, катастрофа ужасающа, сотни семей действительно лишились кормильцев... И виновато, безусловно, в том числе и руководство шахты. С чем тут спорить?
Можно лишь обратить внимание на одно бесспорное обстоятельство. А именно — на то, что некий неведомый управленец, группа управленцев или сам хозяин, решившие рискнуть жизнями шахтеров «ради своего бабла» — как раз бабла-то и не получили. Мы можем легко допустить, что некто «пошел на сознательный риск» ради сохранения непрерывности добычи угля — но несомненный факт, что в итоге добыча угля все ж таки прервалась. Причем — на неопределенный срок.
В вагоносборочном цеху Тверского вагоностроительного завода. Фото: Евгений Биятов / РИА Новости
Шахта не просто встала: при взрывах погибло новейшее оборудование на десятки миллионов долларов, оказались сорваны долгосрочные договоры о поставках кокса с ведущими металлургическими комбинатами России и зарубежных стран, «курица, несущая золотые яйца» — то есть сама шахта, ценнейший актив — получила почти смертельный удар...
Миллиардные неустойки, угроза банкротства, необходимость вести дорогостоящие спасательные и поисковые работы, необходимость новых миллиардных вложений в восстановление шахты — вот итог «риска ради непрерывности добычи». И что самое должно быть печальное для «буржуя» — никакой непрерывности!
Система, заставлявшая шахтеров идти на риск «ради плана», закономерно привела к краху — и плана прежде всего. Выходит, что наш гипотетический «буржуй» не только крайне жесток, но и крайне при этом глуп?
Обратная сторона риска
Самое главное, что под этим дамокловым мечом катастрофы работают сегодня большинство производственных предприятий. Да иначе при работе на износ и не может быть. Мы начали с того, что долго бились над вопросом — что же заставляет рисковать работника? Однако, по всей видимости, куда важнее вопрос другой: что же заставляет так рисковать предпринимателя?
Все те факторы оптимизации, о которых мы говорили выше, — это ведь факторы риска еще и хозяина. Не стоит думать, будто бы «Распадская» какое-то исключение. На грани взрыва, обрушения, пробоя сегодня — масса заводов, электростанций и так далее. Мы можем допустить, наученные марксистско-ленинской идеологией, что «буржуям-капиталистам на людей плевать». Но почему им плевать также на капитал? Чем объясняется такое дикое легкомыслие?
Я не знаю точного ответа, могу предложить лишь несколько гипотез.
Первый вариант, народный. Собственностью в РФ владеют в основном через подставных лиц или напрямую бандиты. Версия на вид примитивная, но я бы не стал ее отвергать с порога. Уровень проникновения криминала в собственность должен быть очень глубок — просто потому, что в насквозь коррумпированном государстве с мафией бороться некому, и серое владение собственностью распространяется беспрепятственно.
В чем — теоретически рассуждая — должна быть основная особенность «бандитского владения»? Тем, что оно не персонифицировано, бандит не рассчитывает и не стремится к легализации владения, его интересует в основном «кэш». То есть та самая интенсификация сегодня, без особых планов на будущее. Почему бы бандиту не выжать предприятие досуха? Я не вижу причин.
Второй — политэкономический. Чрезвычайно низкий — практически для всех в РФ — горизонт планирования. Даже вполне себе законные собственники предприятий сегодня не могут быть уверены в том, что будут владеть своей собственностью и завтра. При разгуле рейдерства и полной деградации судов кто может поручиться за сохранность собственности? Никто. Оттого люди стараются планировать на короткие сроки, стараются извлечь максимум прибыли уже сегодня. Очевидно, что сверхэксплуатация, стремление убрать все издержки сразу и выжать из железа и рабочих максимум — отсюда.
Наконец, третья гипотеза чуть более сложная. Причина многих описанных перекосов — в «вертикализации собственности». Огромные холдинги, поглотившие десятки и сотни предприятий по всей России, просто не в состоянии «чувствовать риски». Опасаясь воровства и мошенничества со стороны «провинциалов», сегодня владельцы холдингов концентрируют в своих руках — то есть фактически в руках московских клерков-экономистов — практически все нити управления производством. Такой «экономический» подход ведет к тому, что клерк из московского управления, который по должности старше любого директора провинциального комбината, просто не в состоянии услышать тикание часового механизма стремительного износа, который он же и запускает своими оптимизациями и «напряженными планами».
И сегодня не видно, кто бы мог в ближайшем будущем исправить эту дикую систему управления производством.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
