Психологи «русского» терроризма

«Отказ от исповеди перед казнью», художник Репин Илья, 1879 - 1885 годы

Кто стоял у истоков большевистского переворота 1917 года

Николай Лысенко

17 марта, 2015 18:29

14 мин

После большевистского переворота 1917 года все так называемые борцы с царским режимом, включая отъявленных убийц, грабителей и маньяков, которых, кстати, в рядах «пламенных революционеров» было немало, приобрели ореол мученичества и легендарные биографии, не имеющие по большей части ничего общего с реальностью. Предельно идеологизированный агитпроп, отрицающий все тысячелетние установки христианской морали, делал из клятвопреступников, отцеубийц, насильников и палачей новых «святых» коммунистического государства.

«Народная воля» психологических отщепенцев

Не избежала обретения нимба «святости» и нелегальная организация «Народная воля», возникшая в 1879 году после распада своих предшественников — революционного общества «Земля и воля» и террористической группы «Свобода или смерть». Усилиями большевистских агитаторов от исторической науки такие революционные персонажи, как Андрей Желябов, Софья Перовская, Вера Фигнер, Сергей Халтурин и другие, стали рассматриваться только через призму возвышенных чувств патриотизма, жертвенности, общечеловеческого альтруизма. В условиях большевистского режима не могли появиться в широком доступе книги и научные исследования, в которых феномен терроризма и его адептов подвергался бы всестороннему объективному изучению.

Между тем на Западе еще до октябрьского переворота 1917 года был хорошо известен фундаментальный труд известного французского психолога и антрополога Гюстава Лебона «Психология социализма». В этой работе, а также в специализированной статье, посвященной психологическому портрету русских террористов, Лебон убедительно доказал, что страсть к навязыванию обществу нового социального идеала через террор и кровь лежит не только в области идеологической парадигмы.

Практика террора обусловлена прежде всего другим фактором: серьезными дефектами психики революционеров — их хроническим девиантным психологическим состоянием. Проще говоря, революционер становится террористом и с радостью льет кровь своих сограждан отнюдь не потому, что он такой невероятно идейный, а потому, что он латентный психопат, побуждаемый к кровавому насилию патологическими дефектами своей психики.

Первая страница выпуска газеты «Народная воля», 1880 год

С психоделической теорией Лебона можно, вероятно, не соглашаться в отдельных аспектах, однако изучение конкретной деятельности участников революционного подполья в России неизбежно приводит к выводу о правомерности основных положений французского психолога.

Невозможно не заметить, в частности, что в полном соответствии с теорией Лебона весь сумеречный сонм русских революционеров отчетливо подразделяется на три потока.

В первом оказываются случайные люди, примкнувшие на короткий срок к лагерю террористов под влиянием друзей, личной бравады или неблагоприятных внешних обстоятельств. Эти случайные люди, психологически вполне нормальные, никогда не участвовали в акциях террора, соглашались в основном на рутинную, бытовую работу, а при первой возможности сразу же возвращались к обычной жизни. Таким персонажем в «Народной воле» была, например, Татьяна Меркульева — молодая русская женщина, написавшая впоследствии любопытные записки о быте и нравах народовольцев. Как только на Меркульеву обратил серьезное внимание какой-то инженер-путеец, так немедленно ценности нормальной семейной жизни стали для этой дамы неизмеримо важнее «идеалов» террора против самодержавия.

Второй поток народовольцев составляли разной степени амбициозности и таланта говоруны. Идеологически мотивированные, но психологически не испытывающие потребность к насилию, эти люди по возможности старались не покидать нивы сугубо идеологической работы: писали прокламации, статьи и книги, охотно участвовали в публичных дискуссиях, методично вели пропаганду в среде неофитов. Однако за револьвер или бомбу могли взяться, причем обычно на вторых ролях, только в тех случаях, когда их настоятельно побуждала к этому террористическая организация. К категории говорунов относились, бесспорно, такие видные народовольцы, как Николай Тютчев (родственник известного поэта), Вера Фигнер и даже, по-видимому, Степан Халтурин, долгое время сознательно уклонявшийся от участия в акциях террора.

Третью группу народовольцев составляли люди, которые не только были готовы проливать кровь, но и безотчетно хотели этого. Психопатология этих деятелей революции несомненна. Только некоторые из них, в основном польского происхождения, могли считаться националистами, то есть имели, кроме прочего, еще и идеологическую доминанту. В эту группу входил, по-видимому, и Игнатий Гриневицкий — этнический поляк, католик по вероисповеданию, фанатичный сторонник кровавых форм террора. Именно он бросил под ноги Александра II бомбу, от взрыва которой император скончался.

Николай Тютчев, Италия, 1910 год

Фурии революции

Весьма любопытным по психологической девиантности деятелем террора была Софья Перовская, одна из центральных фигур «Народной воли». Исторические источники рисуют эту матрону террора очень противоречиво, однако при непредвзятом анализе некоторых странностей в ее поведении трудно не прийти к выводу, что главным в жизни Перовской было преодоление симптомокомплекса «отложенного оргазма».

Психофизиологический комплекс «отложенного оргазма» подробно описан в специальной медицинской литературе и сам по себе не является каким-то запредельным сексопатологическим отклонением. Однако у части людей преодоление этого комплекса становится возможным только в результате патологических «накрывающих» эмоций, вызываемых подчас только экстраординарными действиями — самоистязанием или истязанием других, лицезрением пролитой крови, убийством.

Прорыв за границу «отложенного оргазма» обрушивает на людей, страдающих этим симптомокомплексом, буквально лавину оргазмических ощущений. Очень скоро эта психопатическая реакция делает таких индивидуумов буквально «наркозависимыми», заставляя вновь и вновь предпринимать преступные (или патологические) действия для прорыва к фантастическому по силе сексуальному чувству.

Патологией «отложенного оргазма» обладала, бесспорно, заместитель председателя Совета Народных Комиссаров СССР Розалия Землячка (Залкинд) — кровавое чудовище в женском образе, лично истязавшая в Крыму в 1920-1921 г.г. солдат и офицеров армии Врангеля. По воспоминаниям известного советского писателя Леонида Леонова, «политработой в армии ведала знаменитая большевичка Розалия Землячка, далеко не юная дама ежевечерне выбирала себе партнера на ночь из красноамейцев». Отказ от «большевистского уединения» мог очень скоро привести несчастного избранника в застенки ВЧК с последующими специфическими пытками, которые неизменно лично проводила товарищ Землячка.

«Сходка (При свете лампы)», художник Репин Илья, 1883 год

Софья Львовна Перовская — дальняя родственница графа Разумовского и дочь петербургского градоначальника — до садистских «высот» Розалии Землячки, конечно, не дотягивала. Невысокого роста, с сутулой фигурой, с рябым старообразым лицом и очень близко посаженными глазами, Перовская смотрелась очень невзрачно — особенно на фоне своего гражданского мужа, террориста Андрея Желябова.

Выходец из семейства дворовых крепостных, Желябов был красивым, высокого роста, хорошо формулировал свои мысли глубоким приятным баритоном и в среде революционных женщин, весьма далеких от пуританских нравов, пользовался бешеной популярностью. Видимо, поэтому Перовская, как отмечает один народоволец, «полюбила Желябова всей душой и стала его рабой». По воспоминаниям революционерки Анны Эпштейн, когда Софья узнала, что Желябов арестован, она «не плакала, но, казалось, отдала бы весь Исполнительный комитет («Народной воли») на спасение любимого».

Анна Эпштейн, возможно, неверно определила подлинный объект страсти Софьи Перовской. Желябов был арестован полицией 27 февраля (ст. ст.) 1881 года, то есть за два дня до убийства Александра II, и непосредственного участия в этом акте террора не принимал. Максимальное наказание, которое мог понести Желябов за формальное участие в террористической организации, привело бы его в Сибирь, но никак не на виселицу. Если бы Перовская, как это мнилось Эпштейн, действительно хотела спасти любимого, для этого не нужно было жертвовать Исполнительным комитетом «Народной воли», достаточно было просто лечь на дно — отменить уже подготовленное покушение. Соня Перовская была вполне правомочна «объявить паузу» — с арестом Желябова организация лишилась фактического руководителя Исполнительного комитета, и все бразды управления перешли к его «жене». Вместо этого матрона русского террора вывела на улицу свое главное убойное оружие — поляка-фанатика Игнатия Гриневицкого.

Анна Эпштейн подробно описала, как именно отреагировала Софья Перовская на варварский акт убийства царя и многих людей вокруг. Трудно избавиться от ощущения, что это психофизиологическая картина неожиданного прихода оргазмических чувств.

«Она дрожала всем телом, — вспоминает Эпштейн. — Потом она схватила меня за руки, стала нагибаться все ниже и ниже и упала ничком, уткнувшись лицом в мои колени. Так оставалась она несколько минут. Она не плакала, а вся была как в лихорадке. Потом она поднялась и села, стараясь оправиться, но снова судорожным движением схватила меня за руки и стала сжимать их до боли…»

Картину лихорадки, падения ничком и даже утыкания лицом в колени (правда, на сей раз в свои) почти в тех же выражениях, что и Эпштейн, описывает Татьяна Меркульева. Эта молодая девушка из мещанской среды, на словах разделяя революционный пафос, время от времени исполняла у Перовской обязанности экономки.

Кадр из фильма «Софья Перовская», режиссера Лео Арнштама, 1967 год

«Софья Львовна очень горячо рассказывала мне о произошедшем, — вспоминает Меркульева, — как будто бы вновь видела всю эту ужасную картину: разбитую взрывом карету, хрипы лошадей и всюду кровь. Голос ее непривычно гремел, лицо покрылось красными пятнами, глаза горели. Вдруг она резко наклонилась вперед, почти прижавшись к своим коленям, и упала на оттоманку. Я бросилась к графину с водой, который как нарочно куда-то запропастился. На Перовскую было страшно смотреть — ее трясло в лихорадке. Однако, когда я вбежала со стаканом воды, приступ уже прошел. «Не волнуйтесь, Татьяна, — тихо сказала Софья Львовна, — все хорошо».

Софья Перовская не покинула Санкт-Петербург после удачного, с точки зрения террористов, покушения на императора. Все окружающие ее народовольцы советовали ей немедленно бежать за границу, однако она осталась в городе и, более того, несколько раз посещала место цареубийства на набережной Екатерининского канала. В один из таких визитов ее опознали полицейские филеры и вскоре арестовали.

В советской историографии утверждалось, что революционерка надеялась лично участвовать в освобождении арестованных по делу цареубийства. Эта версия не выдерживает ни малейшей критики. «Народная воля» не обладала, говоря военным сленгом, достаточными силами и средствами для сколько-нибудь заметного выступления. Фактически это был замкнутый кружок заговорщиков, способный только на эпизодические акты террора. Даже так называемое воззвание к революции народовольцы сумели выпустить только на третий день после убийства Александра II, причем этот документ не содержал призыва к конкретным действиям.

Действия Софьи Перовской в последующие после теракта дни — очень нелогичные для профессиональной революционерки — становятся вполне объяснимыми в свете предположения о ее очень сильном, но тщательно скрываемом психопатическом синдроме. Желание вновь и вновь вызвать сексопатологический кризис — сорваться в обрыв необузданного сексуального чувства — властно влекло «серую мышку» Перовскую на место кровавого преступления. Только там, зримо восстанавливая в памяти все жуткие подробности произведенной с ее участием бойни, Перовская могла вновь почувствовать себя удовлетворенной женщиной.

Вместо эпилога

16 февраля 1881 года Особое государственное совещание, в присутствии императора Александра II и цесаревича Александра, будущего царя Александра III, утвердило проект создания законосовещательного органа — Государственного совета Российской империи. Формировать новый Госсовет должны были выборные представители от всех сословий, причем право законодательной инициативы сохранялось за монархом. Фактически это был проект постепенного превращения России в конституционную монархию, поскольку предполагалось участие выборных представителей всего народа в законодательном процессе государства.

1(13) марта, в день убийства, император сообщил министру внутренних дел Михаилу Лорис-Меликову, что проект конституционной реформы им одобрен, а через четыре дня будет вынесен на обсуждение Совета министров. Тогда же, обернувшись к своим сыновьям Александру (будущему монарху) и Владимиру, император твердо добавил: «Я не скрываю от себя, друзья мои, что мы идем по пути конституции». В тот же день через два часа император Александр II был убит.

Сразу же после событий 1(13) марта полиция арестовала наконец-то основной боевой костяк петербургской ячейки «Народной воли». За решетку были брошены Тимофей Михайлов, Гельфман, Перовская, Кибальчич, Исаев, Суханов, Якимова и другие адепты террора. По настоянию нового царя Александра III уголовное дело «Народной воли» рассматривалось не судом присяжных, а Особым присутствием Сената. Главным обвинителем на процессе выступил товарищ прокурора судебной палаты Петербурга, друг детства Софьи Перовской Николай Валерианович Муравьев.

29 марта 1881 года (ст. ст.) суд вынес свое решение: Желябов, Перовская, Кибальчич, Гельфман, Михайлов и Рысаков приговаривались к смертной казни на виселице. Беременной Гесе Гельфман, ввиду ее положения, казнь заменили на бессрочную каторгу. В свете массовых «расстрельных» приговоров большевистской ЧК, приговор русского Сената убийцам из «Народной воли» — особенно ввиду огромного числа убитых и пострадавших посторонних людей — никак нельзя считать чрезмерно суровым.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе