Новости – Люди
Люди
О национальной идентичности в послевоенной Германии
Ворота концлагеря Аушвиц. Фото: Stanislaw Mucha / AP
Немецкие интеллектуалы предлагали ликвидировать национальное государство, чтобы преодолеть тоталитарное прошлое
26 декабря, 2013 05:08
5 мин
В издательстве «Новое литературное обозрение» вышел сборник докладов, представленных на XIX Международном симпозиуме «Пути России», который прошел в марте 2012 года. Цель симпозиума – релевантное описание действительности. Для этого не подходят классические определения модернизма, и поэтому авторы ставят перед собой задачу поиска новых объяснительных категорий в таких сферах, как регионализм, федерализм, гендерная политика и этнополитические процессы.
«Русская планета» с разрешения издательства «Новое литературное обозрение» и автора публикует фрагмент статьи Евгении Лёзиной «К проблеме национальной идентичности» из сборника «Пути России. Новые языки социального описания».
Вопрос о том, должна ли стадия национального строительства непременно предшествовать наднациональной интеграции, или же эти процессы могут проходить одновременно, является довольно спорным. Скорее всего, ориентация на вхождение в наднациональную европейскую общность и воля к строительству демократического государства тесно взаимосвязаны. По крайней мере, опыт восточноевропейских стран свидетельствует, что процессы национального строительства, с одной стороны, и интеграционные процессы, с другой, вполне могут совпадать по времени. В более широком европейском контексте интенция достижения наднациональной интеграции явилась предельным выражением воли к демократизации, универсализации, вхождению в единое ценностное сообщество, именуемое «западной цивилизацией». Наиболее яркий пример — послевоенная Федеративная Республика Германия, одной из первых продемонстрировавшая стремление к интеграции и сыгравшая ключевую роль в объединении Европы.
Хотя после окончания Второй мировой войны тема национализма существенно утратила в Германии былую значимость, споры о национальной идентичности продолжались здесь долгие годы и не утихают по сей день. Принципиально важно, что суть и содержание полемики вокруг проблемы национального самоопределения в западногерманском контексте были связаны с осмыслением национальной истории, прежде всего истории Третьего рейха и Холокоста.
Если находившиеся первые два послевоенных десятилетия у власти в ФРГ немецкие консервативные элиты, политически представленные в первую очередь блоком Христианско-демократического союза/Христианско-социалистического союза (ХДС/ХСС), стремились защитить и сохранить целостность национального идеала, настаивая на нормализации, дестигматизации немецкой идентичности, выступая с призывами стать наконец «нормальной нацией» и преодолеть «проклятое» прошлое, то носители альтернативных идей (прежде всего леволиберальные интеллектуалы и активисты, близкие Социал-демократической партии Германии (СДПГ)) считали немецкую национальную идентичность непоправимо испорченной, призывали к очищению от национальных идеалов и ценностей, предлагали взамен концепцию постнациональной идентичности, основанной на уважении универсальных ценностей и норм.
cover
Леволиберальные интеллектуалы пытались убедить сограждан в том, что после Второй мировой войны и Холокоста немцы не могли более полагаться на историческую преемственность в своей национальной ориентации, что они «лишились права строить свою политическую идентичность на иных основаниях, чем универсалистские принципы гражданства, в свете которых национальные традиции уже не остаются без критического рассмотрения, но принимаются только в результате критического осмысления и самокритики». В основе идентичности, которую, по мнению Юргена Хабермаса, должны были сохранять немецкие граждане, — «конституционном патриотизме» — лежало двойственное отношение к любой традиции. Восприятие национального прошлого конституционным патриотом должно было быть непременно критическим: им могли присваиваться лишь традиции, согласующиеся с демократическим конституционализмом. Только конституционный патриотизм с его отказом от немецкой идеи «особого пути» (Sonderweg) позволил бы обеспечить восстановление связи страны с западным сообществом ценностей. Подобный вид патриотизма, в свою очередь, мог быть реализован лишь в случае перемещения осознания Катастрофы в центр коллективной идентификации. Это осознание было призвано стать своеобразным «жалом в плоть», провоцирующим критическую рефлексию и разложение коллективного «мы». Руководствуясь принципом «Никогда снова!», немцы должны были принять Холокост как «элемент распавшейся национальной идентичности», как символ постоянного разлада, как клеймо-предупреждение.
Подобные взгляды разделяли многие представители леволиберальной западногерманской общественности. Так, Гюнтер Грасс утверждал, что Аушвиц лишил Германию права на национальное государство, а кандидат в канцлеры ФРГ от Социал-демократической партии Оскар Лафонтен полагал, что этот идеал был исторически аннулирован.
Молодые коллеги Хабермаса Хайо Функе и Дитрих Нейгауз и вовсе были убеждены, что «немецкая идентичность после Аушвица может быть только неидентичностью».
В известной книге 1967 года «Неспособность скорбеть» («Die Unfähigkeit zu trauern») психоаналитики Александр и Маргарете Мичерлих связывали преодоление идеалов нацистского режима прежде всего с преодолением самообмана, обретением способности «вспоминать» и «скорбеть» о многочисленных человеческих потерях, выработкой сострадания и интернализацией травм жертв. «Чувство вины за свершенные ужасы, за убийства, о масштабах которых мы можем знать только объективно, но не в состоянии реконструировать их в нашем воображении, — писали авторы, — не может более исключаться из немецкого бессознательного, как и стыд потери лица в качестве цивилизованной нации». «Мы, немцы, должны настолько расширить наш самоанализ, чтобы обрести способность узнавать себя <...> в таких страшных ситуациях, когда сто, пятьсот или тысяча тел лежали перед нами, тел убитых нами людей». Лишь подобное «узнавание» стало бы «означать сострадательное и острое признание жертв долгое время спустя после времен ужаса».
Поскольку послевоенное западногерманское государство основывалось на общеприемлемых универсальных нормах совместной жизни, а не являлось политическим воплощением «народа» (Volk), государство, по мнению сторонников концепции постнациональной идентичности, не должно было ставить в привилегированное положение ни одну культурную форму жизни. Целью государственной политики должна была стать помощь гражданскому обществу в его воспроизводстве, а не защита, пестование и содействие дополитическим этнокультурным общностям (даже тем из них, которые на начальном этапе это государство создавали). Как область спонтанной, самоорганизующейся деятельности, гражданское общество должно было регулироваться законами, с которыми могли бы согласиться все без исключения: наличие подобного универсалистского измерения сделало бы возможным высокую степень культурной автономии. В политическом процессе гражданам таким же образом следовало сохранять лояльность институтам, воплощающим универсально легитимные принципы процессуальной справедливости, а не исторической судьбе немецкого народа.
«Идентичность политической общности, — писал Хабермас, — держится прежде всего на укорененных в политической культуре правовых принципах, а не на особой этнически культурной форме жизни в целом».
Поэтому от иммигрантов, переселенцев следовало «ожидать лишь готовности усвоить политическую культуру их новой родины, не отказываясь при этом от культурных форм жизни, существующих в тех странах, откуда они родом. Необходимая политическая аккультурация не распространяется на всю целостность их социализации». По мнению Хабермаса, «демократическое право на самоопределение включает право на сохранение собственной политической культуры, которая формирует конкретный контекст для гражданских прав, но оно не включает права на самоутверждение некой привилегированной культурной формы жизни. В рамках конституции демократического правового государства могут равноправно сосуществовать многообразные формы жизни».
Итак, государство должно было стать гарантом демократической универсалистской политической культуры, а различные общины могли свободно преследовать свои собственные цели, если эти цели не вступали в противоречие с правовыми принципами, заложенными в конституции. Граждане, приехавшие в Германию из других мест, должны были взять на себя обязательство соблюдать лояльность конституции, освоить демократические процедуры и отказаться от каких-либо культурных практик, несовместимых с индивидуальной автономией и достоинством. Общество было вправе требовать только политической интеграции, а не культурной ассимиляции.
Со временем концепция «конституционного патриотизма» получила в ФРГ широкое распространение. Свидетельством утверждения подобного подхода — антинационалистического, с одной стороны, и постнационалистического, интеграционного, с другой стороны, стало формирование с конца 1960-х годов гражданского общества и «общества прав человека», приверженных демилитаризации, принципу многосторонних отношений, антинационализму. Немецкая идентичность постепенно стала означать приверженность демократическим институтам, принципам демократического конституционализма и прав человека, закрепленных в Основном законе и обладающих универсальным потенциалом. Стоит подчеркнуть, что в основе подобного типа самоопределения лежал общественный консенсус относительно необходимости критического осмысления национальной истории, сохранения в публичной сфере памяти о преступлениях нацистского режима. Это позволяло поддерживать универсалистскую правовую политическую культуру и облегчало вхождение послевоенной ФРГ в Европейское сообщество и шире — в западную цивилизацию.
Лёзина Е. К проблеме национальной идентичности // Пути России. Новые языки социального описания. М.: Новое литературное обозрение, 2014. Том XIX.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
