Максим Гребенюк: Три года назад меня пытали

В мае 2018 года нескольких воронежских студентов вызвали в отдел полиции для дачи показаний по поводу украденного телефона их подруги.

На месте стало ясно, что показания сотрудников не интересуют. Они пытались получить от студентов признания в краже, по очереди надевая молодым людям на голову пакеты с нашатырным спиртом.

24 мая Центральный районный суд Воронежа взыскал с МВД миллион рублей компенсации морального ущерба в пользу одного из пострадавших Максима Гребенюка. Публикуем рассказ молодого человека об издевательствах, внезапно справедливом суде и смене жизненного курса.

Ровно три года назад меня пытали

Все началось 18 мая 2018 года. В тот день мы с друзьями ходили в гости к знакомой. Поговорили, немного выпили, разошлись. Через неделю мне позвонили из полиции. Оказалось, что у одной из девочек в тот день украли айфон. Нас с друзьями пригласили в отдел якобы свидетелями, я даже обрадовался. Учился тогда на третьем курсе юрфака. Думал, поучаствую в следственных действиях. Помогу разобраться в случившемся.

Когда мы пришли в полицию, у нас тут же забрали телефоны и паспорта. Первым в кабинет к оперативникам зашел я, в хорошем настроении. Они сидели хмурые, говорят мне: «ты украл телефон». Я, улыбаясь, отвечаю «нет».

Улыбка им не понравилась, мне заехали по лицу. Тут я понял,что диалога у нас не получится, сослался на 51 статью, потребовал защитника. Они мне в ответ «ага, щас тебе будет адвокат», и ставят стул посередине комнаты.

Меня посадили на стул, надели наручники. На голову надели пакет, в который заливали нашатырный спирт. В первый раз меня пытали около 20 минут, периодически снимая пакет и требуя сознаться в краже. Говорили: «если украл не ты, то кто? Говори, кто?».

После этого отпустили и позвали следующего. Никто из находившихся в здании силовиков на происходящее не реагировал, словно это было рутиной, обыденностью. Я слышал как за стеной по очереди кричат от боли мои друзья. Через три часа пытка надо мной повторилась.

Так мы провели в отделе шесть часов. Перед тем, как нас отпустить, силовики сказали: «можете хоть обжаловаться, нам ничего не будет, это наша работа, так мы ее делаем».

Я не знал, что делать. Я просто пришел домой и лег спать. После этого я понял, что оставлять эту ситуацию просто так нельзя, но обращаться в государственные организации или ведомства смысла особо тоже нет. Я написал своей знакомой, она тогда в местном штабе Навального* (признан в РФ иноагентом) работала, рассказал о случившемся. Она предложила записать видео.

Было страшно, конечно, ведь раз сотрудники полиции пытают просто за телефон, что может произойти, если придать их зверства огласке, а общественного резонанса не произойдет? Они [полицейские] ведь за такое и убить могут. Ролик сделали на свой страх и риск. На следующий день, в понедельник, пошли снимать побои [кровоподтеки на руках], и написали заявление в Следственный комитет.

На ролик сначала обратили внимание местные журналисты, затем подключились федеральные. Звонили корреспонденты «Дождя» и, не поверите, журналисты городских «Вестей». Правда несмотря на все это, дело стояло на месте месяц. Пока не случились пытки в Ярославской колонии.

Многолетние пытки заключенных в ИК №1 под Ярославлем — один из наиболее резонансных случаев пыток в российских исправительных учреждениях. Широкую огласку происходящее получило после того, как «Новая газета» опубликовала видеозапись жестоких пыток Евгения Макарова. ФСИНовцы снимали ролик для своего начальства, однако он попал в руки к правозащитникам. Они и передали запись журналистам. Общественный резонанс привлек внимание многих международных организаций. Дело закончилось арестом сотрудников колонии.

Как только поднялся шум в СМИ - звонок из СК.

«Максим Владимирович, мы вообще-то после вашего видео дело возбудили, даже письмо вам отправили, разве вы не получали?». Не исключаю, конечно, что весточка эта могла потеряться где-то на почте. Но охотнее верится, что дело завели задним числом, испугавшись возможных последствий за бездействие.

Дальше - как в сказке.

До суда дело дошло быстро. Весь процесс пытавшие меня и моих друзей полицейские - Сергей Косьяненко и Олег Соколовский - вели себя очень уверенно. Казалось, они даже не допускали мыслей о том, что их могут как-то наказать за содеянное, не то что посадить.

Они врали под присягой, уверяли, что ничего со мной не делали. Конечно, показания силовиков легко разбивались о факты. Были же записи, где они заносят в «пыточную» эти пакеты с нашатырем, были противоречивые показания их коллег по цеху. Сотрудники отдела утверждали, что мы в конце мая были в пуховиках (нет), что среди нас были девушки (тоже нет). Думаю, судья быстро встала на нашу сторону, потому что все было очевидно. Осенью следующего года они сели.

Коминтерновский районный суд Воронежа приговорил Косьяненко и Соколовского к трем годам и двум месяцам колонии общего режима и трем годам лишения свободы в конце сентября 2019 года. Оба были признаны виновными в превышении должностных полномочий с применением насилия и спецсредств (пункты «а», «б» части 3 статьи 286 УК).

Сразу после приговора мы с адвокатом Сергеем Локтевым, которого мне после публикации видео на канале Навального предоставила правозащитная организация «Зона права», обратились в ЕСПЧ с требованием о возмещении морального ущерба в размере четырех миллионов рублей - усредненная компенасация по похожим «пыточным» делам. Правда я тогда думал, что мне дадут максимум тысяч тридцать и скажут «иди гуляй».

Пока дело о компенсации рассматривалось, защитник Соколовского настаивал, что ничего мне платить не надо, ведь если посмотреть в УК, то можно увидеть, что превышение должностных находится в разделе преступлений против государства, а значит пострадал не Максим Владимирович, а Россия. Это очень смешно Других аргументов у защиты Соколовского, вроде, и не было.

Когда на последнем заседании прокурор заявила, что мне, по ее мнению, нужно выплатить 250 тысяч рублей, я уже напрягся. Это очень много для подобных дел в России. Когда же судья зачитала решение о выплате в миллион - это был самый настоящий шок. У меня в самом деле появилось ощущение, что в нашей стране еще остались судьи, выполняющие свой долг в соответствии с законом, из соображений совести. Хотя никаких планов я на этот миллион пока не строю - во время апелляции он легко может превратиться в тридцать тысяч и «иди гуляй». Но на юрфаке этому не учат.

Его я, кстати, несмотря на случившееся, окончил. Но все это - пытки, беспринципность представителей власти, внутренняя кухня судебных процессов - отбило мое желание работать по специальности. Я переучился на разработчика. Правда, при виде полицейских участков меня до сих бросает в дрожь: а вдруг там сейчас кого-то пытают?