Литературе дали год

Фото: Александр Демьянчук / РИА Новости

28 января на церемонии в Московском художественном театре в присутствии Владимира Путина будет дан торжественный старт Года литературы; на его проведение выделяется 300 миллионов рублей

Андрей Кротков

28 января, 2015 16:29

11 мин

Минувший 2014-й в России был Годом культуры. Начавшийся 2015-й объявлен Годом литературы.

По правде говоря, не совсем понятно, почему в прошлом году приоритет культуры был обозначен столь общо, а в наступившем году литература получила отдельный приоритет — словно бы она не включена в сферу культуры и стоит особняком. Видимо, потому, что в нашем массовом сознании культура до сих пор понимается как нечто, объединенное в выражении «культура и отдых», и обозначающее места массового скопления людей, в которых люди коллективно и организованно предаются культурному отдохновению от праведных трудов. А литература — феномен хоть и массово ориентированный, но не предполагающий коллективного наслаждения его продуктами.

Однако не будем доискиваться сути неудачных определений и вернемся к предмету разговора.

Известный пропагандистский тезис прежних времен «СССР — самая читающая в мире страна» нуждается в справедливом уточнении. СССР был не самой читающей страной в мире, а всего лишь одной из самых читающих в мире стран. И был таковой не очень продолжительное время — примерно с начала 1960-х до начала 1990-х годов. Ситуация усугублялась тем обстоятельством, что неподдельный массовый интерес к чтению существовал в атмосфере жесткой предварительной цензуры публикаций и полностью огосударствленного книгоиздания. Иначе говоря, мы много читали именно тогда, когда значительная часть мирового и некоторая часть отечественного литературного наследия были нам недоступны по критериям идеологической неприемлемости.

В современной России ситуация куда хуже. Результаты социологических опросов показывают, что примерно 50% взрослых грамотных россиян в возрасте от 20 до 60 лет вообще ничего не читают. Приверженность традиции повального книгочейства, которой мы в недавнем прошлом так гордились, не унаследована. Что нисколько не удивительно.

На протяжении названного срока чтение книг и журналов было единственным, как сейчас говорят, познавательно-образовательным ресурсом. Советская действительность тех лет была погружена в весьма своеобразную информационную среду. С одной стороны, информации было полным-полно. Все основные технические средства информационного обеспечения и пропагандистского воздействия (телевидение, радио, печатные СМИ) в СССР имелись и работали на полную катушку. Государство никому не полагало никаких препятствий в повышении образовательного уровня, в усвоении общедоступных фундаментальных знаний — особенно в областях точных, естественных и технических наук. С другой стороны, специфика социально-политического устройства СССР порождала и поддерживала специфическое отношение к сфере общественно-гуманитарной информации. Идеологический прессинг в этой сфере был весьма ощутим на всех уровнях. Контролировалось почти все — от содержания школьных учебников литературы до концептуального наполнения вузовских курсов общественных наук, от репертуара утренников в детских садах до программной сетки общесоюзных телеканалов и годовых издательских планов. Этот информационно-идеологический перекос был не очень заметен на общем социальном фоне огромной страны, но легко обнаруживался в межличностном общении: в стране было много начитанных гуманитариев, но среди начитанных гуманитариев было мало людей подлинно компетентных.

А главный недостаток всей тогдашней информационной среды оставался тот же, что у всей социальной действительности советской эпохи: она была предельно обобществленной. Не принималось во внимание, что наиболее просвещенные социальные группы советского общества к 1960-м годам уже устали от постоянной жизни на миру, от давления общественного мнения, диктата коллектива, предписанных вкусов и назначенной шкалы эстетических ценностей. Принудительный коллективизм исподволь, инициативой снизу, заменялся индивидуализацией бытия и интимизацией частной жизни. К 1970-м годам эти процессы закономерно привели к почти полному распаду заединщины и к фактической атомизации общества. На таком фоне основным кладезем знаний, источником премудрости и средством досуга неизбежно сделались предметы личного обладания (домашние книжные полки) и фонды ближайшей библиотеки — единственного учреждения культуры, пользование которым не предполагало коллективных форм.

Вот почему в начале 1990-х внезапная сдача позиции «самой читающей в мире страны» не вызвала ни у кого особого беспокойства. Последние бастионы обобществленного социального уклада окончательно рухнули. Закономерно, что в условиях объявленных свобод и сопутствующей деидеологизации сфера изящной словесности тоже перестала быть предметом государственного интереса. Запретный плод не сделался менее сладким. Понятие запретного плода просто упразднилось, отчего интерес к запретным плодам сразу и резко снизился.

И вот, четверть века спустя, объявлен Год литературы.

Председатель Правления Союза писателей Якутии Софрон Данилов дает автографы своим почитателям, 1981 год. Фото: В. Яковлев / РИА Новвости

Само это название ассоциируется с неделями, декадами и месячниками национальных литератур, которые регулярно проводились в СССР, и отношение читающей публики к которым было в целом такое же равнодушное, как ко всем тогдашним официальным мероприятиям. Но сравнение очевидно некорректное: длительность мероприятия велика, никакие национальные акценты не выставлены, упор сделан на поощрение книжности и возвышение престижа чтения в целом.

И все же некоторые знакомые черты прошлого в облике грядущего Года литературы просматриваются. Прежде всего, отчетливо видится возрождающаяся традиция патернализма — отечески заботливого интереса умной и всесильной власти к занятиям и времяпрепровождению детски неразумного, наивного и доверчивого народа. Государство вновь дает понять: раньше ему было все равно, а теперь опять небезразлично, что, как и зачем читают его граждане. Даже если этот интерес пока что праздный — не исключено, что со временем он сделается пристальным и точечным. В известной степени Год литературы можно сравнить с так называемыми «проработочными кампаниями» прошлого. С той существенной разницей, что кампании придан обратный знак: она не политизирована, не имеет репрессивного характера и не предусматривает формулирование печально известного «социального заказа».

С какими объективными литературными фактами современности встретится Год литературы?

С точки зрения условий для литературной работы — современная русская литература давно вошла в русло нормального существования, не ангажированного и не маргинального. Никто не посягает на свободу творчества авторов — в полном соответствии со старым либеральным принципом: «Всякий волен сочинять все, что ему угодно — поскольку никто не обязан читать сочиненное им».

В рейтингах популярности абсолютно лидируют отечественная и зарубежная массовая беллетристика (бульварный соцреализм, если так можно выразиться), научная фантастика и фэнтези. В затылок им идут гуськом научно-познавательная литература, детская литература, русская и зарубежная классика. Эти приоритеты распределились естественным образом и отражают реальную картину читательских интересов, в целом аналогичную общеевропейской.

Международная ярмарка интеллектуальной литературы Non/fiction, Москва, 2014 год. Фото: Кирилл Каллиников / РИА Новости

Почти утратили свои позиции былые властители дум — толстые литературные журналы. Почти — но не совсем, поскольку за ними сохраняются ниши в литературном пространстве и небольшие контингенты преданных читателей. Эта тенденция объективна и ни в коем случае не является катастрофической.

В неопределенном положении пребывает так называемая сетература — огромный корпус новейших текстов, выложенных на специализированных ресурсах Интернета. Некоторое время назад сетературе предсказывали большое будущее. Однако это предсказание упорно не сбывается, поскольку сетературный массив жестоко страдает от паразитирующих на нем графоманов — немногочисленные достойные внимания тексты тонут в море внелитературного хлама и обнаруживаются с трудом. Проблемы сетературы и сетераторов не могут быть разрешены никакими инструментальными средствами, поскольку сама сетературная деятельность абсолютно стихийна.

Давно ушли в прошлое многотысячные и миллионные тиражи книг, издаваемых традиционной полиграфией; в тиражировании и чтении текстов все большую роль начинают играть электронные формы и средства. Тем не менее, традиционная книга сдает позиции заметно, но не критично. Во-первых, за ней сохраняется авторитет материальной ценности и произведения искусства. Во-вторых, тираж — пусть небольшой традиционной книги продолжает высоко цениться авторами независимо от любой степени их, авторов, электронно-сетевой популярности, и служит наглядным свидетельством их профессиональной состоятельности. В-третьих, ценителей традиционной книги — от умеренных читателей и серьезных библиофилов до заядлых библиоманов — все еще достаточно много, и их интересы нельзя игнорировать.

А теперь о том единственном, против чего хочется предостеречь.

Как уже было сказано, культурная кампания под названием Год литературы — это знак покровительственного внимания к литературе со стороны властей. Не исключено, что в рамках кампании часть литераторского сообщества и примкнувшая к нему часть читательской аудитории могут начать настаивать на возрождении государственного патронажа литературной деятельности. Подобные призывы раздавались на протяжении последней четверти века, но не встречали понимания — по причинам, которые названы выше.

Если в наши дни такие призывы будут встречены благосклонно — то попытка воплотить их в жизнь неизбежно выльется в возрождение советской литературы и в неизбежное восстановление порядков и нравов советской литературной среды. Иного просто не может быть, поскольку пластичные формы недавнего прошлого опустели, но не разрушились, и легко могут быть наполнены вновь. Печальная история советской литературы, считавшей себя первой литературой мира и обанкротившейся в одну ночь, может повториться в сжатом изложении — как кратковременный фарс-пародия на предшествовавшую трагедию. Но даже кратковременная реанимация чего-то вроде «министерства правды», пусть ограниченного пределами литературы, самым пагубным образом повлияет на российское общественное сознание и интеллектуальный потенциал общества. Времена государственной монополии на истину миновали безвозвратно.

Автор — писатель, публицист

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе