«По телевизору объявили, что я убит около Останкино»

— Несомненно одно: 3 и 4 октября 1993 года залпами из танковых орудий была убита российская демократия. Пусть там не п***ят либералы, это совершенно точный факт. Прожила она всего ничего: с 1989 года по 1993-й и скончалась в юном возрасте. Это самое главное, что нужно знать всем об этой дате.

— Геннадий Зюганов говорит обратное: что он, не участвуя в событиях, вывел из-под удара коммунистическую партию, можно сказать, спас будущий парламентаризм.

— Зюганов для меня не авторитет. Он злой гений, который похоронил российское коммунистическое движение, к нему огромные счета у потомков будут. А потом он заинтересованное лицо — он все дни тогда подстрекал, подстрекал, а потом за два дня до штурма исчез. Он и меня подстрекал: «Эдуард, а почему вы не выступаете, выступите перед народом с балкона Дома Советов». — Я ему ответил: «А я совесть имею, вижу, чем это все закончится. Не могу людей звать, вот и не выступаю». Я тогда уже знал, к чему все это ведет.

— У меня есть некоторый дар предвидения. Я сегодня специально посмотрел свою книгу «Анатомия героя» о тех событиях. Там есть цитата из моего интервью того года: «Если проявим слабость, нам не встать. Наступит безраздельное господство диктаторского режима, и будут репрессии. Ночь ляжет на Россию надолго». Легла и не встает, уже 20 лет прошло.

— Вы поддерживали Александра Руцкого или Руслана Хасбулатова?

— Мне было нелегко с самого начала, я активно выступал против Руцкого. Его еще до событий сентября-октября 1993 года активно двигали в лидеры всей оппозиции. Через 20 лет мы видим почти то же самое — опять продвигают в лидеры бог знает кого. Я не поддерживал и Хасбулатова, потому что он был ставленником Бориса Ельцина на посту председателя Верховного Совета. За его кандидатуру переголосовывали семь раз, пока не избрали. Сергей Бабурин был его конкурентом. Потом Хасбулатов поссорился с Ельциным, и началось противостояние двух ветвей власти. Оно никак не было столкновением патриотов и коммунистов с либералами и Ельциным. Они выясняли, кто будет доминировать: ВС или исполнительная власть.

— Руцкой и Хасбулатов в последних интервью утверждают другое: что они противостояли приватизации и условной группе Гайдара — Чубайса.

— Это не соответствует действительности. Им хочется сейчас, чтобы выглядело так. Я не был в этих событиях главным действующим лицом, и даже второстепенным не был, я смотрю на события объективно и говорю как историк. Я тогда только вернулся в СССР и не видел ни у Руцкого, ни у Хасбулатова никаких взглядов: ни коммунистических, ни националистических, ни патриотических. Это была разборка двух ветвей власти. Постепенно народ превратил эту склоку в противостояние между либералами и патриотами, «красно-коричневыми», анархистами. Комсомольцы Малярова там бегали. Публика безалаберная, но честная.

— Но, несмотря на это, вы были защитником Дома Советов.

— Да, я вместе с журналистом Владом Шурыгиным был в первом десятке добровольцев, прибывших к Дому Советов. 21 сентября я услышал выступление Ельцина по ящику, собрал свой рюкзачок, положил туда бульонные кубики, шоколад, тетрадки, как бывалый солдат. Позвонил Шурыгину в редакцию газеты «День»: «Капитан, где собираемся? Надо идти в Белый дом». Оказалось, что они тоже собрались и выезжают на двух машинах. В Белый дом нас не пустили, мы отказались уходить и потребовали нас взять добровольцами; пришли два генерала и записали нас, распределили по подъездам. Мне достался подъезд № 1, который как раз выходит к реке, и пост № 1. Когда меня спросили, какое у меня звание, я сказал, что звания нет, но опыт есть, и перечислил. Они ужаснулись и сказали: «Тогда вы будете старшим». Мне дали в подчинение двух ментов и одного добровольца, хромого парня.

— Выдали оружие?

— Оружейная комната была недалеко от поста. Я говорю им: «Стволы-то давайте». Они говорят, мол, когда начнется, тогда выдадим. Я им: «Вы не успеете». Но там еще долго ничего не происходило. Хотя были времена, когда выдавали оружие по спискам. В основном пистолеты, 11 автоматов и несколько пулеметов, один из которых с*****ли баркашовцы. Они, кстати, там много на*****ли, а потом исчезли, до штурма.

— Куда исчезли баркашовцы, до сих пор толком никто не знает — они же вооруженные позировали перед телекамерами всему миру.

— А я вам расскажу, чуть позже. Все по порядку. Баркашов появился в Доме Советов 22 сентября — помню, видел его, когда ходил к Владиславу Ачалову, мы с ним были знакомы. Баркашов был в черном кожаном плаще, дремал в кресле у кабинета Ачалова. Его соратники охраняли комплекс помещений Ачалова, который можно было назвать штабом всего восстания или сопротивления. Там же были приднестровцы; главным телохранителем Ачалова был Миша, здоровый такой парень, я его знаю с войны в Приднестровье — были вместе под обстрелами.

— Что в это время происходило у депутатов?

— Депутаты голосовали. Отменяли постоянно каких-то министров. Снимаем такого-то, голосуем, голосуем... И так все время. Полный п****ц. Помню, сидел у Ачалова с военными, когда обнаружилось, что Ачалова выбрали на пост министра обороны. Все обрадовались и сказали: «Надо выпить!» Ачалов сказал: «Нельзя», и все завяли. Потом пришел решительный Альберт Макашов и сразу заявил, что так сидеть нельзя, надо действовать. «Раз вас назначили министром обороны, вам надо занимать свое место там, в министерстве», — обратился Макашов к Ачалову.

Тот согласился, и они начали звонить в министерство. Забавный разговор был: «Алло, это полковник такой-то? Это говорит генерал Ачалов, вы знаете, что у вас теперь новый министр?» Там отвечают: мол, да, слышали. — «Ну вот, он сейчас приедет».

Смешно, но никто не сказал, мол, не приезжайте, не надо — согласились. В штабе у Ачалова было много самообмана, постоянно говорили: к нам на помощь идет такая-то бригада, такая-то дивизия. Смотрим на часы: час прошел, другой-третий, а она все идет, идет, идет... Обещаний военными давалось много, особенно если выпьют. Потом протрезвеют, вспоминают жену с большой жопой, детишек сопливых и сраных и забывают об обещаниях. Какое там восстание!

— Когда в Министерство обороны поехал Станислав Терехов из Союза офицеров, там был убит милиционер. Сейчас его обвиняют в провокации, говорят, что это все привело к эскалации конфликта.

— Кто так говорит, выгораживает себя. Тогда никто не знал, что может принести успех. 27 сентября я ушел из Дома Советов. Я честно нес службу у себя на посту, несколько дней, но потом смотрю — ничего не происходит. Туча ментов на улице враждебных стоит, но они не наступают. И я решил забить на это дело, тем более что через несколько дней там было и без меня достаточно людей.

— Почему вы ушли?

— Это была забавная история. У меня было назначено две встречи в райкомах компартии по поводу помещений для только что созданного московского отделения НБП. Пришел я в Дзержинский райком на Алексеевской, помню, там сидит такой усталый старик, говорит: «Вы из Белого дома вышли ради меня?» — Я говорю: «Мы же договорились, я пришел». — А он мне: «Чудак-человек, ведь если победите — а все идет к тому, — все будет ваше, все возьмете».

Фото: «Русская планета»

Такие события, а я пришел комнатку с телефоном просить — вот такой вот я был и остаюсь. Потом мы с Шурыгиным пытались вернуться в Дом Советов, там было уже четыре оцепления вокруг здания, мы прошли три цепи, а на четвертой нас поставили к стенке — извлекли из люка, мы пробирались по канализации.

Но повезло, что нас узнали: Шурыгин был известен как военный корреспондент, а я писал тогда в популярной «Советской России» и «Известиях». Отпустили. Шурыгин говорит: «Дальше пойду один, ты тут замаскируйся пока».

Я так замаскировался, что до сих пор горжусь: вскрыл какой-то автомобиль (гнилой, старый) и спрятался. Мимо ходили менты, но никто не заметил, да и сам Шурыгин, когда вернулся, не нашел меня. Пройти дальше не удалось, и мы заночевали в подъезде жилого дома на газетах. Влад сказал, что спецназ все время в газеты заворачивается, мол, не холодно. Ни **я. Очень холодно. Короче, в ДС мы не попали, удалось это только 3 октября.

— Это когда брали мэрию?

— Да. Тогда мы вышли из метро «Октябрьская» вместе со всеми, было море людей — весь Крымский мост и дальше. Были попытки ментов нас остановить, один начал стрелять из пистолета, но был схвачен, его хотели скинуть с моста на дорогу, но тут же нашлись доброхоты, которые начали говорить: «Отпустите его, его будет судить трибунал». Повалили вперед, смяли всех, кого можно. Это прекрасная иллюстрация к тому, что когда идут сотни тысяч людей, их ничто не может остановить. Всюду по Садовому кольцу валялись каски, фуражки, дубинки, щиты, где-то была кровь... Мы снесли оцепления у Белого дома и захватили мэрию. Все это было с криками, вытащили из здания за шкирку заместителя мэра Москвы. Все старались его ударить, но и тут его спасли совестливые мужичонки с криками: «Его будет судить народ!»

— Кто участвовал в шествии и штурме мэрии? Политические активисты? Как тогда говорили, «красно-коричневые»?

— Какие политические активисты? Обычные москвичи, толпа рассерженных, в основном небогатых людей. Уже тогда было понятно, что есть люди, как говорится, well-to-do (зажиточные. — РП) и те, кому ничего не досталось в жизни. Вот они и составляли большинство восставших. Со здания гостиницы «Мир» открыли по нам огонь. Влад Шурыгин успел перебежать дорогу у Девятиновского переулка, а я с одним из отцов-основателей НБП Тарасом Рабко — нет. Залегли, дождались, когда выстрелы прекратились, перебежали дорогу. Нам навстречу уже тащат капитана Шурыгина, у него опалены брюки, а в ляжке ноги торчит хвостовое оперение гранаты со слезоточивым газом — она ему въ*****сь прямо в ляжку. Дальше с балкона выступил Руцкой с Хасбулатовым. Они перепугались, увидев столько народу и решили от нас избавиться, послали народ на Останкино.

— Почему вы считаете, что они испугались людей?

— Это мое мнение. Я уверен, что количество людей их испугало, они не знали, что с ними делать, где их размещать, а еще больше боялись, что придется их куда-то вести, возглавить их. И отправили захватывать «империю зла». Люди — кто своим ходом, кто на машинах, кто на автобусах — отправились в Останкино. И вот я подошел к моменту, о котором вы спрашивали: куда же исчезли баркашовцы.

— Да-да, я только хотел напомнить.

— У меня, когда садились в автобусы, было два варианта: сеть в автобус к ребятам из охранного агентства (туда сели Шурыгин и Рабко) или в автобус к РНЕ («Русское национальное единство», баркашовцы. — РП). Они, кстати, были очень хорошо вооружены и должны были ехать в Останкино. Я сел к Шурыгину. Автобус РНЕ уехал неизвестно куда — больше их никто никогда не видел. К Останкино эрэнешники не приехали. А мы приехали. Мы пересеклись с отрядом «Витязь» на проспекте Мира, но мы не знали, что это были они. Хорошо экипированные ребята на шести БТР. Они нас приветствовали и показывали знак «виктори». А дальше известно, что происходило: подожгли технический корпус Останкино, был открыт огонь.

— Выходит, что «Витязь» подъехал позже и Останкино можно было взять?

— Да. Судя по всему, «Витязь» выдвинули против нас, но сначала у них не было точного приказа. Да и было их мало, всего 83 бойца. Но люди, прибыв к Останкино, вместо того чтобы быстро вломиться внутрь, вступили в переговоры. Началась интеллигентщина, начали просить пустить в эфир. А надо было ломиться, менты внутри даже если бы начали стрелять, то были бы смяты. Кто-то бы погиб, но что сделаешь — народное восстание. Люди внутрь не вошли, остались на улице, но все равно погибли.

«Витязь» вмешался только часа через два. Сейчас эту историю подают неверно: говорят, что это было столкновение двух равновеликих вооруженных групп. На самом деле толпа восставших была безоружна. Только когда прибыл Макашов, у его соратников было то ли 11, то ли 15 автоматов — и все. Я подошел к нему и говорю: «Альберт Михайлович, дайте автомат». — А он мне ответил: «Эдуард, ваше дело поднимать интеллигенцию...» — Я рассмеялся: «Ее надо сначала создать, а потом поднимать». Больше оружия не было.

Помню, я стоял с Ильей Константиновым, председателем «Фронта национального спасения», на чьего сына Даниила сейчас повесили убийство. К нам подошел мужик на костылях и говорит: «Давай закурим за победу» — Я говорю: «Да победы никакой нет». — А он все равно: «Ну, такой день, давай». Я закурил, и тут сверху начали стрелять из пулемета, прямо по толпе. Я бы точно был мертв, но повезло. Охотящиеся за хорошим кадром фотографы, телеоператоры и журналисты просочились сквозь первые ряды людей, было много иностранцев, вот по ним прошлась пулеметная очередь. Стреляли с третьего этажа. 16 человек тогда журналистов погибли. Я-то знал, что нужно делать, — немедленно бросился на асфальт и начал отползать. Оказалось, что «Витязь» прошел по подземному ходу и установил на здании два пулемета, это они открыли огонь. Я отполз в итоге за трансформаторную будку. Лежу, вижу, по мне двигается красненькое пятнышко, сразу откатился в сторону, повезло. Видимо, они там кого-то вместо меня сняли. Потом работники телевидения, которые вышли со смены, расстроенные говорили нам: «Что же вы к нам не заслали человека, мы бы вам открыли запасные выходы, вы бы без проблем прошли...»

— Еще стреляли из БТРов.

— Это было после. Подъехали БТР и какой-то полковник или майор в мегафон призвал всех разойтись. «А если не разойдетесь, — говорит, — откроем огонь на поражение». Люди подумали, что он шутит. Но он не шутил. На головы людей посыпалась листва с деревьев — такое количество пуль летело. А народ не понимает, почему листья падают. Только потом забегали. Это была ужасная ночь, они покосили немало людей. Ужасная, но одновременно сюрреалистическая: кто-то продолжал играть на баяне и петь: «Осенний дееень». Кто-то поджег бензовоз между останкинскими корпусами на Королева: дым, пламя, и в этом пламени какой-то сумасшедший носится на велосипеде кругами. Выглядело это совершенно невероятно. Где-то в четыре утра появился Макашов с ребятами и говорит, почему-то обращаясь ко мне: «Эдуард, мы больше ничего не можем сделать, мы уходим: у них пулеметы, пушки, а у нас ничего». Он военный человек, он понимал ситуацию.

— Кстати, сейчас главные действующие лица октября 1993-го говорят, что штурм Останкино был ошибкой.

— Так говорить нельзя: никто тогда не знал, какой стратегии надо было придерживаться, какой тактики. Но, то, что нельзя было просто так сидеть, нельзя было дать себя окружить, это совершенно очевидно. Надо было доносить до людей, что происходит. Извините меня, «Эхо Москвы» рядом было. Нужно было пойти туда и захватить радиостанцию. Но они были абсолютно беспомощные. Вот пример: отключили телефоны в ДС, я им говорю: «Внизу журналисты, у них радиотелефоны, пойдемте, отберем у них». Они перепугались: «Ну это же журналисты, мы не можем». Я пошел один, пока ехал в лифте, подумал, что любой журналист даст свой телефон сам за право взять интервью у того же Ачалова. Так и вышло, я отловил журналиста из «Би-би-си». То же самое было, и когда отключили электричество: они никого не послали восстановить его подачу. Рохли. Хотя людей храбрых там было немало.

— Руцкой говорит, что сейчас, анализируя спустя годы ситуацию, он пришел к выводу, что ни одного шанса на победу тогда не было. Вы как считаете?

— Возможность была. Надо было только вести себя более решительно. Я уже говорил, что они совершили ошибку, когда дали себя окружить. Надо было распространять свою власть, ехать в военные части, уговаривать солдат, а не командиров по телефону, которые напились в эти дни, а многие уехали и спрятались. Надо было прийти к солдатам в части и сказать: «Смотрите, что делается! Богатые берут страну в свои руки, а вы сидите тут».

Фото: «Русская планета»

— Разве это было реально?

— В Доме Советов было достаточно офицеров, надо было их распределить по военным частям в Подмосковье. Все бы послушались. Менты, гаишники на улицах Москвы тогда прижимались к стенам, когда группы восставших мимо них проходили — боялись, что их угрохают. Мы тогда пытались достать оружие, заехали в какое-то отделение милиции, ввалились туда толпой, перепугали ментов, они заверещали: «Мы уже сдали оружие, у нас его забрали». Я сожалею, конечно, что у меня не было тогда никакой власти.

— Представим себе, что победил Верховный Совет. Но исходя из вашей логики, выходит, что все равно победил не народ, а ельцинский ставленник — Хасбулатов.

— Был бы буржуазный Верховный Совет у власти, но там была бы внушительная часть честных патриотов. Была бы демократия, и был бы взят под давлением победившего народа антилиберальный курс. Из этого был бы толк, это точно. Пути назад к советскому уже не было, был уже 1993 год. Был бы режим социалистического толка, скорее всего.

— Что было после штурма Останкино?

— Началась расправа. Расстрел Верховного Совета из танков, аресты. 4 октября мне позвонил Александр Проханов, сказал: «Эдик, уходи, готовится арест. Вся наша редакция уходит на дно». В городе было страшное зрелище: КПП, вооруженные люди проверяли прохожих. Мы добрались до площади трех вокзалов, я с Тарасом Рабко решил ехать в Тверь. У поезда заметили гражданских с автоматами. Это, я вам скажу, было самое неприятное. Когда видишь военного с оружием, знаешь, что он тебя без приказа не расстреляет. А когда штатского, это совсем другое, неприятное ощущение. Мы прыгнули под состав и сидели там до отправления, а потом влезли в поезд. Полмесяца я отсиживался под Тверью. По телевидению объявили, что я был убит около Останкино. А потом вдруг Ельцин разрешил участвовать в выборах ЛДПР и КПРФ Зюганова. «Фронту национального спасения» не разрешили, «Союзу офицеров» тоже, «Трудовой России» Анпилова тоже. Там был перечень организаций.

— Это похоже на сговор.

— Да это он и был. Мне известны его условия — рассказали те, кто сидел после событий октября 1993-го. Все должны были поддержать референдум по конституции в обмен на свободу. Все поддержали, даже Бабурин. Мое глубокое убеждение, что там среди них не было ни одного настоящего пассионарного лидера, который был бы способен пойти до конца и погибнуть. Ни один депутат даже ранен не был. Им повезло, что здание Верховного Совета оказалось очень крепким, и его не удалось обрушить. А они хотели.

— У Александра Коржакова в книге «Борис Ельцин: от рассвета до заката» написано, что они хотели сначала газом выкурить депутатов из здания. Эта идея очень понравилась Ельцину.

— Они потом это осуществили, в «Норд-Осте». Не пропала идея.