Новости – Люди
Люди
«Русский язык стал глобальным ресурсом»
Гасан Гусейнов. Фото: личная страница в Facebook
Лекция филолога Гасана Гусейнова о социокультурном феномене языка
3 сентября, 2013 13:14
11 мин
«Русская планета» продолжает обзор лекций открытого лектория ВШЭ в Парке Горького. На этот раз филолог Гасан Гусейнов выступил с темой «Русский язык как глобальный ресурс и новые технологии».
Гусейнов, выступивший на прошлогоднем круглом столе «Свобода и творчество после социальных сетей: Киберскептики и кибероптимисты» в Политехе как закоренелый киберпессимист, неожиданно для аудитории прочел лекцию, полную кибероптимистических тезисов в контексте сосуществования русского языка и новых технологий.
«Русская планета» делала обзор предыдущей лекции Гасана Чингизовича «Глобальный язык и теория заговора». «Мы, как носители русского языка, оказались не готовы к свободе», — напомнил Гусейнов итог той лекции.
Критики настолько радикального вывода осудили Гусейнова за то, что он объявил абсолютно несвободными всех носителей русского языка. На самом деле это не так: просто есть языки и поколения носителей языка более либо менее готовые к свободе. Сегодня самым «свободным» оказался английский, поэтому он в полной мере является глобальным языком.
«А нам, носителям русского языка, живущим в разных частях этого мира, приходится постоянно приспосабливаться к свободе», — говорит филолог.
В своей лекции Гусейнов опирался на коллективную научную работу «Русский язык как глобальный ресурс и новые технологии», соруководителем которой является. В рамках этого проекта исследовательская группа изучала русский язык в интернете, современные топонимы, соседство русского и других языков на территории экс-СССР и другие социокультурные аспекты языка как ресурса.
Что такое язык как глобальный ресурс? Лектор заметил, что сейчас ресурсом называют интернет-страницу с некоторым архивом, где можно искать и пополнять данные. Кроме того, «ресурс — это то, чего мало; то, что может кончиться». В этом смысле может кончиться и язык, если «сокращается, скукоживается группа людей, которая языком пользуется».
Например, сегодня греческим пользуется 15 млн человек. А во времена Александра Македонского все восточное Средиземноморье общалось на тогдашнем греческом. Потом этот ресурс стал сокращаться, говоривших по-гречески становилось все меньше. Сегодня греческий встроен в другие языки (в том числе в глобальные — английский, русский, французский), является фундаментальной частью научной и медицинской лексики. Однако самих носителей современного греческого очень мало и, тем более, они не владеют тем языком, на котором некогда говорило все восточное Средиземноморье.
«Так что это очень редкий ресурс. Когда-то это было железо, а сейчас как золото», — сравнил лектор.
Что значит ресурс в применении к русскому? Как изменилось состояние этого сырья? Он был регионально-глобальным на территории Советского Союза до 1991 года. Глобальным — в странах соцлагеря Восточной Европы, где преподавался принудительно, а также в странах Азии, Африки и Латинской Америки, откуда, как говорит Гусейнов, «ехали в Советский Союз изучать науки, искусство террора и партизанской войны или получать юридическое образование».
С концом Советского Союза свойство русского как ресурса, который постепенно заполняет мир, изменилось. Значительная часть людей, владевшая этим ресурсом как родным, оказалась за пределами России, а сама Россия перестала быть государством, которому этот ресурс принадлежит.
«Оказалось, нет государства, к которому привязан русский язык», — заметил профессор. Известны другие такие же языки. Например, у Германии нет никаких прав на немецкий, потому что есть немецкоязычная Швейцария, Австрия, часть Бельгии — на немецком говорят в разных странах.
Итак, с распадом Союза русский стал более глобальным ресурсом, так как вышел из политического подчинения одной страны. Он не является источником, которым может распоряжаться исключительно Министерство образования России. Русский язык жив на Украине, в Белоруссии, в государствах Южного Кавказа, в странах Балтии. Четыре миллиона носителей русского языка как родного живут в Германии, полтора миллиона — в Израиле. Русский стал глобальным не потому, что его принудительно изучают, как когда-то в странах соцлагеря, а потому что носители знают его как родной и он распространен во многих странах в качестве миноритарного языка.
Ветераны Великой Отечественной войны из бывшего СССР во время празднования Дня Победы в Израиле. Фото: Tara Todras-Whitehill / AP
Ветераны Великой Отечественной войны из бывшего СССР во время празднования Дня Победы в Израиле. Фото: Tara Todras-Whitehill / AP
Государственным он остается лишь в России. Однако объявив русский государственным, государство не обеспечило носителям русского языка никаких условий, при которых они относились бы к своему языку как к ценному ресурсу.
«В современной России нет авторитетных институций, к которым прислушивались бы люди для того, чтобы определять способ и характер пользования языком», — сетует лектор.
Вместо условий и авторитетных институций, наоборот, существует множество запретов. Например, на матерный язык. Гусейнов отметил, что раньше мат был связан не столько с языком, сколько с феноменом хулиганства, а сейчас запрет на него — уже серьезная законодательная норма. Но вместе с этим запретом уничтожена и возможность изучать русский матерный язык.
«Мы живем в чрезвычайно интересных условиях. Значительная часть носителей русского повсеместно пользуется определенным сегментом языка как родным. Употребляет его повсюду. Мало того, даже не воспринимает его как матерный. Это просто мощная речевая смазка, сопровождение мыслительной и коммуникационной деятельности. И при этом матерный язык официально нигде не изучается», — удивляется Гусейнов.
Десятки миллионов человек используют определенный сегмент языка в качестве главного коммуникативного средства, а авторитетные институции языка в стране, где он является государственным, не могут его изучать, потому что он запрещен.
«Это абсурдная ситуация, которая дезавуирует саму идею объявления русского языка государственным. Государство, объявив свой язык государственным, одновременно таинственным и загадочным образом определенную часть этого языка засекречивает. При этом это секрет Полишинеля, который всем известен», — возмущается лектор.
В таких мрачных условиях существования языка подход к его изучению радикально меняют новых технологии. Они отличаются от прежних технологий трансляции, изучения, распространения языка тем, что «ничего не забывают». Новые технологии не позволяют людям забыть сказанное или написанное пять минут назад, час назад, десять лет назад, двести лет назад, две тысячи лет назад.
Люди, уезжавшие из России в эмиграцию в XX веке, во втором поколении начинали терять язык. Возможно, они еще могли на нем говорить, но уже не читали или не писали.
Мы живем в новое время, когда человек может оказаться в стране, где рядом с ним нет никого, говорящего по-русски, и тем не менее не потерять язык. Эмигрант может взаимодействовать с русским и его носителями с помощью новых технологических средств, например Skype или соцсети.
«Он слушает, видит артикуляцию и даже может не оторваться от новых лексических явлений, которые каждый день вспучиваются в метрополии», — обрисовал Гусейнов языковой опыт эмигранта.
Эта новизна обеспечивает носителей русского «совершенно невиданными возможностями».
Когда постоянно жалуются, что сейчас никто не читает (например, школьники), это только полуправда. Правда в том, что люди читают, но не обширные тексты, не разом и не большим куском. Читают небольшими порциями, зато «на очень большую глубину». Могут параллельно читать что-то из «Домостроя», оцифрованную литературу XVIII века, сегодняшнюю газету и издание, раньше хранившееся в спецхране, а теперь доступное в формате PDF, который можно распечатать. Таким образом, современный носитель русского «может обратиться на очень большую глубину в прошлое своего языка».
Гусейнов отметил рост интереса к текстам, написанным с использованием старой орфографии. Существуют сообщества, отказывающиеся писать в упрощенной реформированной орфографии 1918 года, из которой выкинули Ѳ, Ѣ и другие кириллические буквы. Любители восстанавливают старую орфографию, обогащают графику, вводят новые буквы, например ѢѢ (дабл ять) и «пипец». Другие свободно пишут по-русски, используя латинскую и цифровую графику.
С одной стороны, говорит Гусейнов, это всего лишь языковая игра, но с другой — «совершенно новое раскрытие возможностей традиционной письменности в новых условиях, в которых мы живем».
Возможности новых технологий значительно расширяют кругозор носителей русского. Почти каждый худо-бедно овладевает началами других языков. Запомнить несколько выражений и слов на другом языке — это уже что-то, небольшое достижение. Потому что некоторые носители русского (особенно матерного) подчас знают не больше слов на своем собственном языке, чем «продвинутый» носитель — на чужом.
Всюду, куда бы ни попал современный носитель русского, он фотографирует что-то на свой смартфон и «постепенно заполняет этим колоссальным визуальным материалом не только страницы соцсетей, но и память».
«В памяти современного человека отложено множество быстро меняющихся, калейдоскопически прыгающих, перепрыгивающих друг через друга картинок, которые постоянно вербализуются, словесно обслуживаются и припечатываются словом. Это новая функция слова, которая оживлена технологиями, делает носителей любого языка, в особенности русского, более богатыми в смысле возможностей коммуникации и познания мира, в котором мы живем», — говорит Гусейнов.
У пользователей заведомо более значимой в современности латинской графики нет подобных возможностей для расширения языкового опыта. Языковое обогащение посредством новых технологий — привилегия людей, которые традиционно пользовались кириллической графикой. Пользователи кириллицы находятся на периферии мира современных технологий, созданного англо-американской цивилизацией. Они являются его «восприемниками и пользователями», пришедшими, однако, с собственной традицией письма.
Лектор привел в пример Гофмана, шутя писавшего немецкие слова греческими буквами. Знаменитый немецкий писатель «имел в виду, что для немецкого языка была бы гораздо сподручнее кириллица, а не латиница». Чтобы передать некоторые немецкие звуки, требуется четыре латинские буквы, а кириллической хватило бы одной, что удобно с точки зрения экономии языка.
Ситуация с русским иная. Порой необходимо изгаляться, чтобы передать русское слово с помощью латинского. Однако сама возможность переноса звука, фонемы, слова с одной графики на другую, возможность перебрать несколько вариантов графики и в нескольких вариантах произвести запись — «означает новое упражнение для ума, которое в перспективе одного, двух, трех поколений обеспечит носителям русского языка новые открытия».
«Ум натренируется на что-то. Мы еще не можем сказать, в чем смысл этой тренировки. Мы не понимаем, что из этого выйдет. Но из этого несомненно что-то выйдет! Из этого выйдет новый способ общения и познания», — триумфально заключил Гусейнов.
У языка есть четыре основные функции: выразительная или экспрессивная, познавательная (когнитивная), коммуникативная (общенческая) и кибернетическая или управляющая. Носитель языка балансирует между четырьмя функциями (некоторые максимально упрощают свое речевое поведение, доводя его до минимальных единиц — например, в случае с матерным). Соблюдение равновесия между функциями в значительной степени обеспечивается умением носителя языка осваивать незнакомое, непонятное слово, которое он в состоянии локализовать и сделать более понятным.
Именно этим умением владение родным языком отличается от владения выученным. На выученном мы знаем исключительно то, что выучили, и никак не можем справиться с полностью незнакомым словом: «У тебя нет достаточного внеязыкового ассоциативного фонда, дословесного, визуального, акустического, неречевого, в который ты мог бы поместить неизвестное тебе слово».
В этом смысле перенастройка собственного языка на разные виды графики — крайне полезное интеллектуальное упражнение.
«Человек, который владеет своим языком как письменным и постоянно перенастраивает его на разные, в том числе, совершенно чужие формы графики, постоянно расширяет поле владения языком. И он способен действительно освободить себя от каких-то стереотипов и ложных представлений, которые его окружали прежде», — говорит Гусейнов.
Есть еще одно свойство современных технологий, которые превращают сообщество носителей русского языка в сообщество нового типа. Когда в семидесятые годы прошлого века в Москву приезжали учиться люди из разных республик Союза или других городов, они старались привести свой говор в соответствие с московским. А если не получалось, испытывали затруднения. Например, совершенно точно они не могли получить работу на радио.
«В советское время среди столичной интеллигенции говорящий с акцентом считался чуть-чуть умственно отсталым», — вспомнил Гасан Чингизович времена «идеологии чистого говора».
Что дают новые технологии в этом плане? Во-первых, если в адресной строке браузера сделать ошибку, он просто не выдаст нужную страницу. Поэтому нужен «очень высокий уровень точности владения языком», который постоянно фиксирует ухо. Во-вторых, люди сейчас вообще стали в большей степени «лингвистами» и постоянно определяют, откуда взялось то или иное словечко или обозначение.
«Иначе говоря, на что раньше реагировали эмоционально, воспринимали экспрессивную функцию языку, теперь реагируют когнитивно. Мы хотим понять, познать, увидеть. Современные технологии обеспечивают нас инструментом для чрезвычайной дробности в восприятии чужого слова и воспроизведении своего», — говорит лектор.
Речь не только об акцентах, но и вариациях одного и того же слова. У нас есть инструменты для определения местожительства человека по тому, как он называет маршрутное такси (например, в поволжском варианте или северо-западном), родной город или район. В интернете содержится информация о неофициальных народных топонимах. Говорить о размерах подобных словарей бессмысленно, «потому что они скорее не велики, а всепроницающе-всепронизывающи».
«Они находятся в огромном гипертексте, из которого мы в любую минуту можем их вызвать и каким-то образом закрепить в своей памяти, представив себе собственное сознание в качестве сетевой машины, которая может, обратившись к этим словам, воспроизвести совершенно неизвестную нам информацию о человеке, который это слово произнес», — говорит Гусейнов.
В современной России многие люди, которые принимают решения, связанные с преподаванием языка и созданием условий для жизни детей и подростков внутри языка, «подобны стеариновым свечкам, которые обучают лампочки накаливания, как надо светить».
«Свечка не может учить лампочку гореть. А происходит именно это. И это трагическая ситуация. Потому очень плохо, когда электрическая лампочка горит по правилам свечки», — говорит лектор.
В частности, любой запрет (на использование какого-то языка или слов) «по условиям нормального человеческого общежития» требует объяснения, что именно запрещается. Запретить сегмент языка или высказывания каких-то идей или мыслей — «исключительно трудная, невыполнимая задача».
«Потому что как только человек слышит такой запрет, он начинает производить в своем сознании операции по реконструкции запрещаемого», — объясняет лектор.
Подобного рода использование «неизвестного как бы в качестве известного страшно затрудняет существование людей».
Гусейнов вспомнил реплику Генри Миллера по поводу обсценной литературы, ломавшей в пятидесятых традиционные перегородки, выходившей на широкую сцену и пугавшей публику. Это единственный способ, писал Миллер, сделать интерес к этой стороне жизни в академический: сделать ее доступной всем.
«Раскрыть глаза школьнику на мир, который вы хотите ему запретить, значит сначала объяснить ему этот мир, сделать его понятным», — говорит Гусейнов.
В качестве примера лектор привел историю с запретом на Достоевского в школьной программе. Его сочинения разрешили только в 1955 году. С тех пор школьники знают все подробности убийства старухи-процентщицы.
Портрет Федора Достоевского работы художника М.А. Щербатова. Репродукция: Фотохроника ТАСС
Портрет Федора Достоевского работы художника М. А. Щербатова. Репродукция: Фотохроника ТАСС
«Мы знаем все об убийстве, мы знаем все об орудии убийства, мы знаем мельчайшие подробности, существуют маршруты для туристов, как он шел, как он ударил... Мы знаем... об убийстве!» — трагично вскричал Гусейнов.
Недавно среди школьников провели опрос «Кого из авторов в школьной программе надо запретить?». И школьники выступили единогласно за запрет Достоевского: «Они говорят, что его надо выкинуть из школьной программы к чертовой матери. Он депрессивный, шизофреник, читать это невозможно, жизнь и так собачья, а от него одноклассники мрачные ходят, наверное, в поисках старушек».
Такими же мыслями, как у школьников, оперируют люди, запретившие употребление матерного языка, предположил лектор. В результате дети слышат, как матерятся взрослые, сами ругаются с младых ногтей, их учителя тоже в сердцах ругаются, но объяснить ничего не могут: «Запрещено! Мы не знаем!» Хотя ребенок, может быть, всего лишь хочет спросить: «А что означает это слово? Оно же очень красивое! Но почему же нельзя его употреблять?». Но понять он ничего не сможет, потому что в России это запрещено: запрещено изучать, запрещено знать.
«Мы сталкиваемся с удивительной ситуацией, когда, несмотря на крупнейшие технологические достижения современного мира, русский язык, единственный из всех славянских обладающий развитой системой сквернословия — обсценной не только лексики, но и синтаксиса! масса богатств! — но все это спрятано, сакрализовано как какая-то страшная чертовщина», — негодует профессор ВШЭ.
Матерному не учат детей, взрослых тем более поздно учить — они это воспринимают как «ад и ужас». И даже новые технологии не помогают в столь безвыходной ситуации. Так происходит, потому что существует представление, что не язык старше нас, а мы, знающие, как «правильно». Не язык диктует нам (как оно и происходит), как думать, чувствовать и говорить, а набор идеологических представлений, руководящих нами.
«Поэтому для кого-то печальное, для кого-то веселое, для кого-то нейтральное речевое богатство, внутри которого живут десятки миллионов людей в этой стране, официально не существует», — говорит Гусейнов.
Ситуацию более-менее спасает разве что Lurkmore и некоторые другие сайты и редкие исследования, без которых современные россияне ничего толком не знали бы о целом пласте матерного языка.
«Политическая свобода несет с собой много очистительного и в этой области самопознания, которое может успокоить общество большой страны, разрозненные сообщества языка, и дать им в руки новый инструмент, который обогатит наше сознание», — заключил лектор.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
