Новости – Люди
Люди
«Страшнее Бухенвальда, Освенцима и ада»
Колонна людей, освобожденных из концлагеря «Озаричи» войсками советской 65‑й армии, направляется в родные места. Март 1944 г. Фото: vsr.mil.by
Как пермячка выжила в фашистском лагере смерти, где за 10 дней погибли 20 тысяч узников
2 июля, 2016 04:00
7 мин
Во время Великой Отечественной войны 3 июля 1944 года советские войска освободили Минск от фашистских захватчиков в ходе операции «Багратион». Это памятная дата стала Днем независимости Белоруссии. Еще раньше, 19 марта 44-го, 65-я армия генерала-лейтенанта Павла Батова освободила узников концентрационного лагеря «Озаричи», который находился на территории Белорусской ССР. Он просуществовал всего 10 дней. 10 марта 1944 года фашисты огородили глухое белорусское болото колючей проволокой по периметру, расставили вокруг вышки с пулеметами, заминировали территорию за оградой, а потом согнали туда более 53 тыс. стариков, женщин и детей. Красная Армия освободила 33 тыс. выживших. Свыше 20 тыс. человек погибли.
Жительнице Перми Валентине Ивановне Демидовой удалось выжить. Дни, проведенные в «Озаричах», она запомнила на всю жизнь. Своими воспоминаниями узница лагеря смерти поделилась с «Русской Планетой».
«Мы сбивались в кучу, чтобы согреться»
— В «Озаричи» нас с мамой пригнали в самый первый день, 10 марта 1944 года. Это был день моего рождения — мне как раз исполнилось 11 лет. Такой «подарок» преподнесла мне судьба. По дороге, пока нас гнали колонной от теплушек до лагеря, погибла моя младшая сестра, Анютка. Она подвернула ногу и не могла идти. Когда села на землю, конвойный ее застрелил. Анютка даже понять ничего не успела, сразу умерла. Вообще всех, кто падал по дороге, тут же расстреливали, безо всяких разговоров.
«Озаричи» оказались страшнее Бухенвальда и Освенцима, и даже ада. Помню, как мне все время хотелось есть. Это было такое мучительное ощущение в животе… Нам ведь вообще не давали еды, совсем никакой. Даже в Бухенвальде и Освенциме хоть какой-то похлебкой кормили, а здесь вообще ни-че-го! Поэтому мы жевали сосновые иглы, чтобы хоть как-то набить живот.
Один раз приехала машина, и фашисты стали бросать с нее хлеб, смешанный пополам с отрубями. Но там была страшная давка, люди дрались, чтобы им достался кусок. Несколько человек затоптала толпа. Нам с мамой хлеба не хватило.
Помню, что один мальчик, Алешкой его звали, увидел, как охранник сидит и ест тушенку из банки прямо на крыльце казармы. Он к нему подошел, умолял оставить хоть немного. Немец разозлился, пнул мальчика сапогом так, что тот аж в сторону отлетел. А потом доел все до самого конца и банку выбросил. Алешка ее подобрал. Думала, что сам ее вылижет, а он ее своей маме отнес. Та уже совсем слабая от голода и тифа была, почти не двигалась. И Алешка ей губы этой тушенкой мазал, чтобы она их облизывала: пытался ее спасти.
Все время хотелось пить, а нормальную воду взять было негде. Туалетов на территории лагеря не было, все справляли нужду, где могли. Поэтому вода в лужах была пополам с фекалиями. Приходилось пить и такую. Подойдешь к проталине под трупом — пока тело остывало, снег под ним успевал подтаять — отодвинешь его в сторону и пьешь. Некоторые сначала брезговали, пытались высасывать воду изо мха или жевать снег, но потом не выдержали и тоже начали пить из-под мертвых тел.
Не меньше мучений, чем голод, доставлял холод. Это фашисты жили в казармах, а мы прямо на улице, на болоте. Ночью было очень холодно, температура минусовая, и чтобы не замерзнуть, мы, дети, сбивались в кучи. Однажды по телевизору показывали, как пингвины греются в морозы в Антарктиде. Стоят, плотно прижавшись друг к другу. Периодически те, кто в центре, переходят во внешний круг. И так они все время меняются. Я как этот фильм увидела, сразу вспомнила «Озаричи». Вот так мы и спасались. Сбивались в плотную стаю и по очереди грелись в ее центре.
Разжигать костры, чтобы согреться, нам не разрешали. Один старик попробовала это сделать, и его сразу застрелили. Нельзя было и к колючей проволоке близко подходить, стреляли сразу, без предупреждения. По периметру целые горы из убитых лежали.
Валентина Демидова
Валентина Демидова. Фото из личного архива
«Меня спасла вера, что нас спасут»
Страха почему-то не было. Люди вокруг тысячами умирали — трупы на каждом метре, никто их не убирал, но страшно уже не было. Только в первый день. Наверное, потому что ребенком была, а дети быстро ко всему привыкают.
Меня спасала слепая, детская вера в Красную Армию, в то, что скоро нас освободят. Нужно просто продержаться — и все будет хорошо. Если бы не это, я бы, наверное, сломалась, перестала бороться за свою жизнь.
Одну девочку лет 15–17 увели в казарму охранники, а потом выкинули ее изуродованное тело. Люди умирали целыми семьями. Лежит мертвая мать, а у нее на руках грудной ребенок кричит, еще живой. Потом какому-нибудь фашисту надоедят его крики, он подойдет, пристрелит. Одна женщина сошла с ума, когда один за другим умерли несколько ее детей. Начала приплясывать, что-то петь… Ее тоже убили.
Немцы заразили всех в лагере сыпным тифом. Они специально свозили в «Озаричи» всех больных из окрестных деревень и больниц, целыми грузовиками разгружали и выбрасывали прямо на землю. Расчет был простой: придут наши солдаты и заразятся, вот наступление и остановится. Так, кстати, потом и вышло: страшная эпидемия тифа была в части, что нас освобождала, многие солдатики умерли.
За день до того, как появились первые разведчики, вышедшие к нашему лагерю, от тифа умерла моя мама. Я просила ее не умирать, не бросать меня, но… Не хочу этот день вспоминать, до сих пор мамино лицо перед глазами стоит. Я легла рядом с нею, уже мертвой, прижалась, но какая-то женщина меня оттащила. Мамино тело уже остыло, об него нельзя было больше согреться.
18 марта охрана куда-то исчезла. Когда люди поняли, что можно сбежать, многие пытались это сделать. Но большинство из них подрывались на минах.
«Молюсь, чтобы не было войны»
Нас освободили 19 марта 1944 года. Солдаты из армии генерала Павла Батова расчистили узкий проход среди минного поля. Помню, как одна девочка спасла свою маму. Ее не хотели брать, сказали, что она уже мертвая. Тогда эта девочка нашла осколок стекла, поднесла к маминым губам и он запотел. Только после этого женщину положили на носилки и понесли.
Тех, кто еще держался на ногах, посадили в грузовики, и вывезли в какую-то деревню. А там стоит домик, из него пар идет. Людей всех раздевают, бреют налысо и заводят туда. Я была постарше, к тому же деревенская, знала, что такое баня и не испугалась. А многие дети младше меня начали плакать — они решили, что это газовая камера. Одна девчушка, Верочка, зашла в баню, остановилась, и начала глубоко так дышать, полной грудью. Я у нее спрашиваю: «Что ты делаешь?» А она отвечает: «Мама научила перед смертью, что когда меня в газовую камеру поведут, нужно глубоко дышать. Тогда быстрее умрешь».
Все время хотелось есть, но нам давали только рисовый отвар. Объясняли, что нам нужно постепенно привыкать к еде, иначе можем умереть. Потом только стали понемножку давать обычную еду. И все равно примерно половина детей, которые были в том же госпитале, что и я, умерли. Одни от тифа, другие от истощения.
Меня нашла, забрала к себе и вырастила сестра моего отца, в детдом я не попала. Ни в школе, ни в институте про концлагерь не рассказывала — тетя Тося наказала обо всем молчать. Тогда ведь ко всем, кто побывал в плену, относились как к предателям.
После пережитого за эти 10 дней, каждый новый день я воспринимаю как подарок. Всегда помню: его могло и не быть. И это чувство заставляет иначе относиться ко всему. Как ни странно это звучит, но, наверное, если бы не «Озаричи», моя жизнь не сложилась бы так удачно. Я бы не понимала, какое это счастье — жить. Любимая работа, любимый муж, двое детей, пять внуков, правнучка. И я каждый день молюсь, чтобы не было войны.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
