Новости – Общество

Общество

О чем говорят исследователю кладбища и похороны

Фото: Кирилл Брага / РИА Новости

Кто такие плакальщицы, как складывается фольклор вокруг надписей на надгробиях и рынок ритуальных услуг в современной России как индикатор социального неравенства

Сергей Простаков

16 февраля, 2014 14:10

19 мин

В Институте этнологии и антропологии РАН 13—14 февраля состоялась международная конференция «Танатолические практики и нарративы в современной культуре: советский и постсоветский период». Антропологи, социологии, фольклористы, историки рассказывали об отношении россиян к проблеме смерти, к тем функциям, которые она выполняет в современном обществе, а также о связанных с кладбищами традициях.

«Русская планета» публикует избранные доклады участников конференции.

«Ходить по покойникам»

Доклад доктора филологических наук Елены Левкиевской был посвящен вопросу существования в советском обществе людей, которые выполняли (замещали) роль священника, число которых в СССР не соответствовало нуждам жителей, особенно на периферии. Филолог акцентировала внимание на плакальщицах — женщинах, которые читали Псалтырь и погребальный канон над усопшим. По ее словам, подобная практика замещения священника стала активно распространяться среди славянских народов, проживавших в Советском Союзе, и продолжает бытовать среди них и после распада союзного государства.

«Меня интересовало, прежде всего, как информация о ритуалах передается из поколения в поколение. Погребальный обряд, как один из наиболее важных в обществе, является одним из лучших примеров для того, чтобы понять, как наследуются и осуществляются религиозные традиции», — пояснила Левкиевская.

До сих пор до конца не ясно, как широко были распространены плакальщицы, но они были и в городах, и в сельской местности. Их задачей было замещение священников при выполнении православных таинств. Они с одинаковым успехом крестили детей, отпевали покойников, освящали воду на праздник Крещения Господня, а иногда вели богослужения в подпольных церквях.

Кто и при каких обстоятельствах начинал замещать священников в советском обществе? Мужчины выполняли весь спектр обязанностей священника гораздо чаще женщин, но их было меньше. Они не были священнослужителями, но имели доступ к богослужебным книгам, по которым и выполняли православные обряды.

Чаще встречаются женщины, основная обязанность которых был отпевать покойника — плакальщицы. Они делились на читалок — тех, кто читал Псалтырь, — и певчих, которые оплакивали покойника. Основным преимуществом читалок было наличие самого священного текста и умение читать по-церковнославянски. Певчие же должны были петь религиозные фольклорные песни, которые передавались из поколения в поколение. В советское время из-за дефицита религиозных текстов большинство из этих песен были зафиксированы в тетрадь. Эта деятельность получила название «ходить по покойникам».

По словам Левкиевской, современные плакальщицы считают, что их профессия берет начало еще в дореволюционное время. Она не согласна с этим и считает плакальщиц советским явлением.

Плакальщицы существуют и сегодня, их приглашение на похороны является в некоторых местах более важным, чем приглашение священника на отпевание. И на этой почве возникают конфликты между плакальщицами и священниками, которые пытаются привести к православным нормам то разнообразие практик отпевания и похорон, которое возникло в советский период. Левкиевская привела пример священника, служившего в поселке Самойловка Саратовской области, который вел с плакальщицами активную борьбу. Однажды он даже пытался проклясть одну из наиболее активных женщин в деле «нелегального» отпевания. Таким образом, возникла ситуация, когда плакальщиц жители Самойловки все равно приглашали, но так, чтобы они не состыковывались со священником по времени. В итоге его вынудили уехать, а его место занял более лояльный к плакальщицам церковнослужитель.

Фото: Владимир Вяткин / РИА Новости

Существование института плакальщиц у восточных славян можно разделить на три периода. Первый — это 1920—1930 годы, когда в этих целях еще использовались ресурсы, оставшиеся от дореволюционной церкви, то есть плакальщицами становились люди, неплохо знакомые с православными традициями. Зачастую это были монахини из разогнанных монастырей или люди из семей священнослужителей. Второй период, с 1940 по 1980 годы, — время существования плакальщиц, которые уже никак не были связанны с прежней церковной традицией, а во многом ей уже противостояли. В постсоветское время кто-то из плакальщиц примкнул к церкви, а кто-то так и остался независимым ритуальным работником.

5 тысяч ритуальных компаний, 50 тысяч кладбищ, 14 крематориев

Доклад доктора социологических наук из Саратовского университета Марины Елютиной был посвящен стратифицирующей функции ритуально-похоронного дела.

За последние 20 лет структура ритуальных услуг в России и модели взаимодействия друг с другом различных участников похоронного процесса значительно изменились из-за коммерциализации.

«Если в советское время, чтобы получить какие-либо ритуальные услуги, нужно было выстаивать огромные очереди, а чаще всего использовать „блат“, то сегодня картина обратная: ритуальные конторы вынуждены вести жесточайшую конкуренцию за клиентов», — пояснила она.

Сейчас официальными участниками этого рынка являются пять тысяч ритуальных компаний, 50 тысяч кладбищ и 14 крематориев с разной формой собственности.

Большинство респондентов, которых опросила Елютина в ходе своего исследования, относится к этому факту положительно. «Большое количество компаний, оказывающих ритуальные услуги, позволяет значительно сэкономить время, и тем самым оказать психологическую поддержку людям, потерявшим близкого», — объяснила она логику ответов респондентов.

Самым негативным побочным эффектом у такого количества ритуальных компаний, по ее словам, является коррупция. Информация о смерти, которую могут предоставить врачи или сотрудники полиции, обходится саратовскому похоронному агенту в 7—8 тысяч рублей. Десять лет назад она стоила 2 тысячи.

В рамках борьбы с этой проблемой федеральное правительство занялось разработкой поправкок к закону «О погребальном деле», одна из которых запрещает контактировать сотрудникам похоронных агентств с медиками и полицейскими, а другая — вводит статью об этике похоронного дела. Елютина такую инициативу поддерживает.

Еще одна негативная тенденция в похоронном деле связана с распределением участков под захоронения. Этим сейчас занимаются муниципальные структуры, которые идут на злоупотребления, продавая участки заинтересованным гражданам по завышенным ценам. Муниципалитеты зачастую мешают работать частникам, если те не согласовывают свою деятельность с органами местного самоуправления.

Среди современных российских похоронных агентств существует множество неофициальных соглашений, связанных с разделом кладбищ и жилых районов для сбора информации о смерти. Но периодически такие соглашения нарушаются, и между участниками рынка начинается открытый конфликт, который может разрешаться и криминальным путем.

Ситуация в похоронном деле обостряется из-за того, что церковь демонстрирует желание контролировать рынок, как это было в дореволюционное время. Во многих городах созданы православные ритуальные службы. Церковь также разрабатывает проект создания на современных кладбищах конфессиональных участков, где хоронили бы представителей только той или иной религии, и предлагает восстановить институт вероисповедальных кладбищ.

Другой важной проблемой является низкий уровень профессионализма задействованных работников, что не позволяет российским компаниям выйти на международный уровень. Только в последние годы стали открываться программы дополнительного образования по оказанию похоронно-ритуальных услуг. Тем не менее Елютина считает положительной тенденцией.

Фото: Александр Кожохин / РИА Новости

Александр Кожохин / РИА Новости

В похоронном деле сильнейшим образом проявляется социальная стратификация российского общества.

Каковы же индикаторы, позволяющие говорить об этом? Первое — цена смерти. В России она составляет примерно $830 долларов — это одна из самых низких цен на подобные услуги в развитых странах.

Но обычно она растет до бесконечности в зависимости от требований клиентов или намерений похоронного агенства. Большинство россиян пытаются уложиться в еще более низкую сумму — 5 тысяч рублей, которые с этого года входят в обязательный пакет, выделяемый государством на похороны. Но это мало кому удается.

В последнее время пожилые граждане стали заключать прижизненные контракты с ритуально-похоронными компаниями. В такой форме ведения дел есть большая выгода для клиента, так как можно будет в любой момент поменять пакет оказываемых услуг. А главное — это гарантирует человеку достойные похороны.

Самые богатые граждане могут воспользоваться такими услугами, как создание кристалла из праха умершего, запуск собственного праха на земную орбиту, создание следов ступней покойника.

Крайне сильно стратифицирующая функция ритуально-похоронного дела сказывается в выборе места захоронения человека и его дальнейшего благоустройства. В советское время были преимущественно однотипные захоронения с одинаковыми надгробиями. Сейчас в выборе не существует никаких серьезных ограничений. Так, в постсоветское время была восстановлена традиция создания на кладбищах склепов.

На российских кладбищах сильно развито неофициальное ранжирование мест захоронений. До революции официально существовало семь рангов захоронений на кладбищах: от самых престижных до самых бедных. В советский период места на кладбище часто распределялись по номенклатурной и производственной линии. Сейчас официально никакого ранжирования нет, но кладбища обязаны иметь «карты героев», где хоронят ветеранов войны и погибших при выполнении служебных обязанностей. Именно эти места наиболее престижные, за них ведется большой торг.

«И так получается, что в последнее время рядом с героями войн активно хоронят и криминальных авторитетов. Показательный случай произошел в Саратове, когда на „карте героя“ похоронили милиционера, убитого одним из известных бандитов. Через некоторое время убили самого бандита и похоронили прямо напротив убитого им милиционера, так как он еще раньше зарезервировал это место», — привела пример Елютина.

«Сегодня кладбище становится уникальным исследовательским полем для социолога, которое позволяет прочитать процессы, происходящие в нашем обществе и не очень заметные за оградой некрополя», — резюмировала она.

Нет надписи — нет легенды

Фольклорист из Института антропологии и этнографии РАН Михаил Алексеевский представил доклад, посвященный мемориалу на Дружинниковской улице в Москве в память о событиях сентября-октября 1993 года, и находящийся в непосредственной близости от Белого дома — бывшего Дома Советов.

Свой доклад ученый посвятил не всему мемориальному комплексу, который на его взгляд заслуживает того, чтобы быть внимательно исследованным, а кенотафу (памятное надгробие без могилы. — РП), которого уже там нет.

Речь идет о кенотафе, который был известен как «могила отца Виктора» — священника, считавшимся погибшим во время штурма Дома Советов 4 октября. Свой доклад Алексеевский вначале так и планировал назвать: «Могила неизвестного священника».

Подробнее всего его история описана в статье Гарифуллиной «Раздавленная икона» в газете «Советская Россия», вышедшей 18 декабря 1993 года. Автор статьи рассказала каноническую версию гибели священника, который вышел навстречу БТР на улице Дружинниковской с иконой, но был расстрелян и раздавлен. В других источниках уже уточнялось, что он был представителем Зарубежной русской православной церкви. Когда его убили, то вокруг его головы было видно сияние, сообщали другие источники. Хасбулатов в своих мемуарах «Великая российская трагедия» тоже описал гибель священника.

Первоначальный вид кенотафа «Могила отца Виктора», ноябрь 1993 года. Фото: 1993.sovnarkom.ru

«В итоге эпизод с гибелью отца Виктора стал общим местом во многих мемуарах, посвященных событиям сентября-октября 1993 года. Но всех их роднило и то, что ни один из авторов не был знаком или не видел гибели священника, а описывает этот эпизод с чужих слов», — подчеркнул Алексеевский.

В скором времени после событий октября 1993-го эта история стала частью фольклора. Существует легенда, что когда на девятый день после штурма Дома Советов на улицу Дружинниковскую впервые пришли помянуть погибших, на месте предполагаемой гибели священника появилась кровь.

«В народных поверьях считается, что на месте гибели праведников на девятый день появляется его кровь», — указал ученый. Уже на 40 день на предполагаемом месте гибели священника возник первый кенотаф. Тогда он помещался прямо на проезжей части улицы.

Но в декабре 1993 года выяснилось, что отец Виктор не погибал. Он пришел в редакцию газеты «Завтра» и опубликовал там большую статью. В ней он ничего не пишет о спасении, но намекает, что не раскрывал информацию о том, что он жив, из-за боязни гнева своего церковного руководства.

Тем не менее почитание так называемой Могилы отца Виктора на Дружинниковской улице продолжилось. Про «погибшего» священника стали сочиняться стихи и легенды. Так, на старой, снесенной стене стадиона «Красная Пресня» была надпись, обращенная к патриарху Алексию, которого обвиняли в том, что на нем кровь героев-патриотов и святого отца Виктора. В оппозиционной публицистике тех лет активно публикуются материалы о раздавленном священнике. Появляются и песни.

Алексеевский процитировал текст песни барда Александра Крылова «Я не погиб в горящем Белом доме»:

«И тихо падал маленький священник,
Прижав к груди иконку и гармонь...
Мерцало небо — в блестках луж осенних,
И крестик стиснула нетвердая ладонь».

Автор доклада указал, что в процитированных строках соединилось два события. В начале штурма Белого дома действительно один из его защитников вышел с гармонью навстречу наступающим правительственным войскам и запел «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“».

Почему же, когда стало известно, что отец Виктор жив, люди продолжили почитать его «могилу»? Прежде всего потому, что очень быстро возник его кенотаф, который в своем каноническом виде существовал уже не на проезжей части. Этот факт стал активно поддерживать существование почитания отца Виктора.

Когда в 2012 году Алексеевский заинтересовался этим вопросом и решил собрать фольклор, связанный с почитанием кенотафа отца Виктора, то выяснилось, что его больше не существует — памятник демонтировали. Виновником этой исследовательской неудачи он считает только себя, так как еще в 2008 году изложил историю о почитании непогибшего священника в своем «Живом Журнале». Текст стал популярен в интернете и, по мнению ученого, именно он послужил причиной демонтажа «Могилы отца Виктора».

Тем не менее в 2010—2013 годах ему удалось записать фольклор, связанный с гибелью священника у Дома советов. В эти годы, когда кенотафа уже не существовало, многие опрошенные во время памятных мероприятий продолжали воспроизводить легенду об отце Викторе, но интересно, что ни один не смог показать, где она раньше существовала.

Ученый объясняет этот парадокс следующим образом. Пока существуют памятные места, на которых написаны слова «трагически погиб», люди принимаются сочинять истории того, как человек «трагически погиб» на самом деле. Когда этой надписи нет, и нет места памяти, то необходимость в подобных историях отпадает и фольклор постепенно сходит на нет.

В завершение Алексеевский рассказал, что теперь бывший кенотаф находится уже в другом месте мемориала на Дружинниковской улице, и на нем расположены иконы. С легендой о погибшем священнике монумент теперь никак не связан.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе