Дар равноапостольных Кирилла и Мефодия

Памятник святым Кириллу и Мефодию. Фото: Александр Легкий / ТАСС

24 мая православный мир отмечает день создателей церковнославянского языка

Григорий Шугаев

24 мая, 2016 19:15

10 мин

Равноапостольные Кирилл и Мефодий жили и творили в IX веке. Родились братья, судя по всему, в богатой и влиятельной греческой семье в городе Солуни (Фессалоники), где в ту пору были чрезвычайно распространены южнославянские наречия, и каждый житель города вне зависимости от национальности превосходно владел и греческим, и славянским. Оба брата получили самое лучшее по тем временам образование. Современники отмечали их исключительную память и глубину познаний в разных науках. Мефодий затем сделал успешную военно-административную карьеру, но позже постригся в монахи. А брат Кирилл сразу пошел по духовно-научной дороге. В 859 году Мефодий стал игуменом монастыря Полихрон около горы Малый Олимп, куда и отправился его брат Кирилл вместе с группой своих учеников. Там- то и зародилась идея создать азбуку для славян.

Около 863 года от князя Великой Моравии Ростислава в Константинополь прибыло посольство с просьбой «прислать епископа и учителя, который бы им «въ свои языкъ истую вѣру съказалъ». Великая Моравия — государство, существовавшее в то время на территории современных Чехии, Словакии, Южной Польши и части Венгрии, — была самой могущественной из славянских стран и переживала расцвет. Князь Ростислав боролся против экспансии Восточно-Франкского королевства и связанных с ним баварских епископов, служивших на латинском языке. Император послал братьев в Моравию, ибо, по его мнению, более никто не мог выполнить эту миссию.

Около 863 года была закончена не только азбука, но и переведены на болгарский язык с греческого основные богослужебные книги: Евангелие, Апостол и Псалтырь, а также Октоих. В более поздние времена, проживая в иных местах, братья продолжали свой переводческий труд. Надо отметить, что моравская миссия братьев непосредственно способствовала крещению Болгарии в 864 году. Прибыв в Рим в 867-м, братья подверглись нападкам западных богословов, которые утверждали: служить Богу можно только на трех языках, на которых была сделана надпись на Кресте Господнем: еврейском, греческом и латинском. Но в 868 году папа римский Адриан II утвердил богослужение на славянском языке и более того, велел положить священные книги на славянском во всех церквях Рима.

Азбука Кирилла и Мефодия довольно быстро распространилась среди славянских народов, попав и на Русь. И когда в 998 году Киевская Русь крестилась, восприняв константинопольскую восточную традицию православия, то она приняла и всю богослужебную и богословскую литературу, переведенную святыми Кириллом и Мефодием. Русская церковь обрела церковнославянский язык. И нужно хорошо помнить: он не был идентичен древнерусскому, как и древнеболгарскому, и древнесербскому, — он был изначально таким, каков он практически есть сейчас, каким его, можно сказать, придумали солунские братья, — языком богослужения для славян. Это очень важное обстоятельство.

Михаил Васильевич Ломоносов считал, что одна из важнейших заслуг церковнославянского языка состоит в том, что он содействует поддержанию единства и духовной неразрывной связи как в самом русском народе, так и во всех славянских племенах православного вероисповедания. Такую же прочную связь представляет церковнославянский язык и в историческом отношении. Именно благодаря принятому нашей Церковью для богослужения и богослужебных книг церковнославянскому языку «российский язык от владения Владимирова до нынешняго веку» понимается современниками так же хорошо, как и людьми, жившими, например, 400 лет назад. При этом у других народов понять написанное столько столетий назад невозможно без специального обучения. Церковнославянский язык служит неиссякаемым источником обогащения живого литературного русского языка, содействуя развитию русской мысли и русского слова и слога.

Фото: tatarstan-mitropolia.ru

«Церковнославянский язык принадлежит не только собственно церковной истории, — пишет филолог, философ и поэт Ольга Седакова, — но всей истории русской культуры. Многие черты нашей культуры и, как это называют, национального менталитета можно связать с тысячелетним сильным присутствием этого второго, "почти родного", "почти понятного" языка, "священного языка", употребление которого ограничено исключительно богослужением».

Многие замечали, что когда священник или просто человек, знающий Писание, в русской своей речи цитирует священные тексты по-церковнославянски, то значимость его слов повышается до необыкновенных эмоциональных высот. «Любая, самая краткая цитата на церковнославянском языке, — подтверждает мысль Ольга Седакова, — сразу же привносит с собой всю атмосферу храмового богослужения; эти слова и формы приобрели как будто особую вещественность, уподобившись храмовой утвари, предметам, изъятым из бытового пользования».

Как же так получилось, что церковнославянский стал неким «высшим» языком по отношению к современному русскому? Почему так трудно переводить церковнославянские богослужебные тексты на русский, хотя такая же работа сделана в английском, французском, финском языках, и они используются на литургии в православных церквях этих народов? Невозможно представить, чтобы дома мы стали вдруг говорить по-церковнославянски, — это было бы самым настоящим кощунством. И наоборот — богослужение на русском, кто его слышал, сразу «принижается», «упрощается» и даже выхолащивается.

«Без церковнославянского, бытовавшего в Древней Руси, трудно представить развитие русского литературного языка во все эпохи его истории, — пишет доктор медицинских наук, профессор Ивановской государственной медицинской академии, заведующий кафедрой древних и новых языков Свято-Алексеевской Иваново-Вознесенской православной духовной семинарии игумен Агафангел (Гагуа). — Церковный язык был всегда опорой, гарантией чистоты и источником обогащения русского языка. Мы и сейчас, порой подсознательно, несем в себе частицы священного общеславянского языка и пользуемся им. Употребляя пословицу "Устами младенца глаголет истина", мы не задумываемся над тем, что чисто по-русски следовало бы сказать: "Ртом ребенка говорит правда", — а ощущаем лишь некоторый архаизм, книжность этого речения. Необходимо возродить интерес к церковнославянскому языку именно как к родному, которым владели наши предки. Нельзя русский и церковнославянский считать разными языками. Это две ветви на одном корне».

«Когда речь идет о переводе богослужебных текстов на русский язык, прежде всего важно уяснить, действительно ли нашей Церкви необходима "облегченная" и "общедоступная", так сказать, "русифицированная" служба? — задается вопросом игумен Агафангел. — И вместо того, чтобы сознательно отсекать современную Россию от необозримого живоносного пласта ее духовной культуры, не лучше ли и не проще ли усовершенствовать саму систему начального православного образования и принципиально расширить катехизаторскую деятельность Церкви? Религия означает связь человека с Богом; связь эта и является языком. Нам для осуществления такой связи Бог даровал церковнославянский язык. В нем ярко выражена идея христианского вероучения. Он создавался для духовного просвещения славян, то есть для просветления их душ светом Истины. Идея перевода церковнославянских богослужебных текстов возникла только в обновленческой (инспирированной большевиками) среде».

«Представим себе переводческую задачу равноапостольных Кирилла и Мефодия, — размышляет Ольга Седакова. — Им нужно было передать смыслы, для которых еще не было слов! Славянские говоры не выработали всех тех значений, которые были необходимы для передачи богослужебных текстов и текстов Писания. Братья брали греческое слово, которое совпадало с каким-то славянским в своем "нижнем", вещественном значении, и как бы сцепляли два этих слова "на вырост". Так, славянское "дух" и греческое pneuma соединены в своем "нижнем" значении — "дыхание". И дальше в славянском слове как бы нарастает вся смысловая вертикаль, то содержание "духа", которое развито греческой цивилизацией, греческим богословием».

«У нас в русском литературном, культурном и религиозном пространстве образовалась так называемая ситуация диглоссии — это такая ситуация, в которой есть два языка, но носителями они воспринимаются как один, — считает исследователь. — В их восприятии это один и тот же язык в двух формах ("высшей" и "низшей", нормированной и свободной), причем употребление двух этих форм — взаимоисключающее. И те средства, те возможности, которыми располагал церковнославянский, русский у себя не развивал. Он передоверил славянскому языку всю область "высоких" слов, всю область высоких, отвлеченных и духовных понятий. И затем, при создании литературного русского языка, церковнославянский словарь просто заимствовался для его "высокого стиля"».

Интересной оказалась ситуация, когда в начале XIX века возник современный русский литературный язык. Он оказался в непростом положении. Над ним веял, существовал и оказывал на него влияние церковнославянский, порой сходясь в области «возвышенных» слов. А внизу бушевало море разных русских простых говоров — и литературный язык для них стал таким же «возвышенным», как церковнославянский для литературного. Эта появившаяся вдруг система имеет проблемы, но она же и является нашим огромным богатством. Вряд ли у какого другого народа мы сможем найти такие щедрые языковые дары и возможности.

Есть еще одна важная причина хранить церковнославянский и обучать ему. «Так получилось, что язык, на котором сегодня говорит наша страна, утерял многие понятия Православной церкви, — сетует игумен Агафангел. — Люди сейчас или не понимают таких простых слов, как, например, покаяние, грех, ересь, таинство, молитва, спасение и т.п., или вкладывают в них совершенно иной смысл. Зато по телевизору говорят о карме, энергетике, чакрах, медитации, и эти слова падают на хорошо удобренную почву. А вот когда священник говорит, что нужно покаяться, нужно обратить взор внутрь себя, нужно молиться и участвовать в таинствах, — это непонятно, это намного труднее и далеко не так "комфортабельно". Поэтому изучение и использование церковнославянского языка хотя бы в церкви и воскресных школах даст истинные понятия событий, развеет вражеские смыслы вполне литературных слов, даст основу для логического мышления и отрезвления ума».

«Церковнославянское слово обладает этой силой как бы само по себе, без своего Пушкина или Блока. Почему, откуда? — вряд ли мы ответим на этот вопрос. Это тема бесконечная, — завершает Ольга Седакова. — Это разговор о великом сокровище нашей культуры, утратив которое, мы потеряем связь не только с церковнославянскими текстами, но и со светской русской словесностью трех последних веков».

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе