Новости – Люди

Люди

Как следует читать «Повесть временных лет»

Скульптура «Нестор Летописец» работы Марка Антокольского, 1890 год. Источник: dic.academic.ru

Самый авторитетный источник сведений об истории России нуждается в критическом переосмыслении

Георгий Степанов

20 ноября, 2014 06:43

17 мин

В конце лета — начале осени 1749 года в стенах Петербургской академии наук стали разгораться нешуточные страсти отнюдь ненаучного свойства. На 6 сентября, день, следующий после тезоименитства императрицы, была назначена первая в истории ведомства «ассамблея публичная». Ожидалось, что на торжественном собрании свой доклад «О происхождении народа и имени Российского» зачитает профессор Герард Фридрих Миллер. Одновременно с ним получил предписание выступить с похвальным словом Елизавете Петровне Михаил Ломоносов. Как отмечалось в определении академической Канцелярии, оба сочинения «требуют великого осмотрительства, так как новое дело».

В связи с этим еще в августе президент Академии граф Кирилл Разумовский и асессор Григорий Теплов «апробовали» обе речи. Ломоносовскую одобрили и разрешили к печати. А вот доклад Миллера цензоров смутил, и текст был передан для ознакомления коллегам ученого, чтобы «освидетельствовать, не сыщется ль в оном чего для России предосудительного».

Разумеется, таковое сыскалось. Ломоносов назвал труд Миллера «ночи подобным», выразив общий настрой. Как заметил писатель Штрубе де Пирмонт, Академия вправе сомневаться, «пристойно ли чести ея упомянутую диссертацию публично читать и напечатавший в народ издать».

Миллер обвинил оппонентов в пристрастности, и в итоге, после объявленной президентом Академии и продлившейся до марта 1750-го года дискуссии, работу немецкого исследователя постановили уничтожить. Но для потомков она не пропала: годы спустя благодаря историку Августу Людвигу Шлёцеру дубликат оказался в Геттингене, где, по словам Миллера, был напечатан «уже вторым тиснением».

По основной идее Миллера, чье имя обычно фигурирует в числе «основоположников норманизма», наравне с востоковедом Готлибом Зигфридом Байером и тем же Шлёцером, первые государства восточных славян — Новгородская, а затем Киевская Русь — основаны варягами скандинавского происхождения. По мнению ученого, в финно-угорских языках слова, обозначающие шведов, имеют корень, близкий по звучанию к слову «Русь».

Миллеру мы обязаны первыми публикациями летописей — в 1732 году он запустил в Петербурге немецкоязычный журнал по русской истории Sammlung russisher Geschichte. В одном из первых номеров был дан подробный пересказ текста «Повести временных лет» на немецком языке с авторскими пояснениями. В дальнейшем на страницах издания регулярно появлялись сборники древнерусских литературных памятников, хотя и отрывками, выдержками. Когда же 1734 году Академия обратилась к Сенату за разрешением на издание летописей в полном объеме, последний переадресовал прошение ученых Синоду, а тот запретил, постановив: «Летописи полны лжи и позорят русский народ».

Заявляя, что «история и родословная наука так между собою связаны, что одна без другой быть не может», Миллер систематически собирал данные по генеалогии русских великих князей, царей и императоров, сводя их в таблицы. Но и здесь не обошлось без политического вмешательства. В 1748 году Разумовский запретил Миллеру под угрозой штрафа заниматься генеалогическими изысканиями. Уникальные таблицы остались неопубликованными.

«Компиляция сочинений»

Идеологически-запретительный подход к летописям господствовал в России вплоть до прихода на царствование Екатерины II, когда с ее одобрения и стараниями Новикова, Мусина-Пушкина, Щербатова, Болтина и других просветителей памятники письменности стали издаваться в своем исходном виде. В XX веке функционеры компартии ограничили издание летописей несколькими наименованиями. Да и то, что разрешалось, подвергалось чудовищному сокращению. Сегодня ситуация немногим лучше: то, что выходило и выходит со времен Екатерины Великой, сводится к микроскопическим тиражам, к репринтам на церковнославянском языке.

Екатерина II с княгиней Дашковой и другими вельможами в кабинете Ломоносова, художник Алексей Кившенко, 1764 год

Между тем эти тексты являются опорными для реконструкции и истолкования событий первых веков русской истории. Таковы, прежде всего, «Повесть временных лет», «Сказание… о Борисе и Глебе», «Патерик Киево-Печерского монастыря», «Слово о полку Игореве».

Как отметил публицист и археолог Андрей Никитин, уже к середине 30-х годов, вместе с потерей лучших представителей исторической науки, «были утеряны самые принципы научного исследования, требовавшие… внимания к альтернативным взглядам и гипотезам, широты охвата привлекаемого материала и объективности выводов».

«Эти принципы, — продолжает исследователь в монографии "Основания русской истории: мифологемы и факты", — были заменены «партийностью», требованиями соответствия получаемых результатов марксистско-ленинской идеологии и методологии, а позднее еще и обязательной «патриотичностью» выводов. Все это открывало широкий простор для квазинаучных спекуляций партийных функционеров и администраторов от науки».

Блистательный труд Никитина о «Повести временных лет» увидел свет в 2001 году. Прежде чем обратиться к некоторым его тезисам, напомним непреложные факты. Итак, «Повесть временных лет» — наиболее ранний из известных нам древнерусских летописных сводов. Существует в нескольких редакциях и списках с рядом отклонений в текстах, внесенных переписчиками. Был составлен в Киеве.

Охваченный в памятнике период истории начинается с библейских времен в вводной, не датированной части. Датированный отрезок истории древнерусского государства берет начало в 852 году от Рождества Христова и заканчивается 1305 годом, в Лаврентьевской летописи.

Слово «повесть» в оригинале стоит во множественном числе: «Се повести времяньных лет» — «Вот повести минувших лет».

«По сути, "Повесть временных лет" не является летописью, то есть анналами, из года в год описывающими события, — пишет польский историограф Анджей Поппэ. — Это продуманная компиляция разного рода и типа исторических сочинений: годовых записей, житий, сказаний и рассказов, не всегда удачно вкомпонованных в рамки отдельных годов хронологической сетки произведения».

В редакциях текста присутствует масса логических несоответствий, разрывающих связное повествование вставок, откровенных несуразностей, таких как упоминание «пути из варяг в греки» по Днепру, тогда как в реальности он проходил по Дунаю. В этом попытался разобраться академик Алексей Шахматов, доказывавший, что «Повести» предшествовали четыре летописных свода. Представленная им концепция до сих пор играет роль «стандартной модели», на которую исследователи опираются, или с которой полемизируют. К 1039 году, по Шахматову, относится первый свод, названный лингвистом Древнейшим киевским сводом, к 1050 году — Древнейший новгородский свод. Два более поздних свода — Первый Киево-Печерский и второй Киево-Печерский, или Начальный, — восходят соответственно к 1073 и 1095 годам.

Непосредственным предшественником «Повести временных лет» считается Начальный свод.

Общепризнанно, что изначальная редакция «Повести» утрачена и до нас дошли лишь доработанные версии. Вторая редакция читается в составе Радзивиловской летописи первых лет XIII века и Лаврентьевской летописи 1377 года, обнаруженной Мусиным-Пушкиным в груде книг и бумаг, которую граф купил у внука историка петровской эпохи Крекшина. Третья содержится в Ипатьевской летописи; старейшие списки — Ипатьевский, XV века, и Хлебниковский, XVI века.

Составитель «Повести временных лет» указан в Хлебниковском списке как Нестор, видный агиограф рубежа XI–XII веков. По версии Шахматова, именно он в 1110–1112 годах создал первую редакцию, переработав Начальный свод, дополнив текст договорами Руси с Византией, преданиями, сохраненными в устной традиции, и уложив русскую историю в рамки традиционной христианской историографии.

Нестор

Некогда к Нестору относили все те места в памятнике, где повествование ведется от первого лица. Получалась довольно обстоятельная биография: указывали точно год и место рождения, время прибытия в монастырь, год смерти и общий возраст. Но сегодня, когда принадлежность Нестору первой редакции «Повести временных лет» или Начальной летописи, оспаривается, эти подробности лишены смысла. Несомненно, это был инок Киево-Печерского монастыря, куда поступил при игумене Стефане, который его принял, постриг в черноризцы и возвел в сан диакона.

Очевидно также, что Нестор написал «Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпцю Бориса и Глеба» и «Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского». Эти произведения, с их выдержанным церковно-славянским стилем, обладают весомыми литературными достоинствами, говорят о выдающейся образованности автора, знавшего Священное Писание, греческий и латинский языки, философию античности, византийские сборники хроник и сказаний, монастырские записи.

Все разнообразие мнений по вопросу о Несторе как составителе «Повести временных лет» сводится к трем категориям. Первая: перу этого монаха принадлежит вся «Повесть». Вторая: к Нестору относятся лишь те статьи в летописи, где идет речь о Киево-Печерском монастыре. Третья: Нестор, создатель «Чтений о Борисе и Глебе» и «Жития Феодосия», и Нестор Летописец — два абсолютно разных лица.

Никитин убежден: инок Печерской обители по имени Нестор не причастен ко многим сюжетам «Повести временных лет», резко отличным от его собственных новелл как по лексике и стилистике, так и по освещению одних и тех же фактов. Для составителя летописи исследователь находит собственное условное определение — «краевед-киевлянин». Этот человек насытил «Повесть» киевскими топонимами, привязками событий к современным ему ориентирам, начиная с «гор Киевских», и кончая церквами Святого Николая и Святой Ирины. Именно на его счет Никитин относит ключевой сюжет о приходе Рюрика с братьями Синеусом и Трувором в Новгородскую землю.

Формат журнальной статьи позволяет лишь пунктирно обозначить те несколько положений, без которых разговор о «Повести» несостоятелен. Один из них — топология Руси.

«Аксиоматическое представление о "Руси" как обитателях Среднего Поднепровья с центром в Киеве, развернутое в "Повести", — пишет Никитин, — за последнее столетие было поколеблено обнаружением этой же лексемы в разных точках Центральной и Восточной Европы, запечатленной документами и нарративными текстами X–XI веков. Нельзя сказать, что это оказалось совершенной новостью. О «Руси» в Северной Германии, Фризии, в Подунавье, Трансильвании и Закарпатье, на берегах Черного и Азовского морей, на Днепре и на Каспии в IX–XI веках было известно еще в прошлом столетии, когда обсуждался пресловутый «варяжский вопрос».

По результатам археологических исследований слоев Новгородской земли IХ-ХII веков найдены предметы военного снаряжения и одежды викингов. Источник: Института истории материальной культуры РАН

По результатам археологических исследований слоев Новгородской земли IХ–ХII веков найдены предметы военного снаряжения и одежды викингов. Источник: Института истории материальной культуры РАН

Тогда «Русь» еще не решались признать интерэтническим субстратом, схожим с социумом викингов Северной Европы. Древнейшим памятником, который засвидетельствовал появление на исторической сцене Юго-восточной Европы русов, остаются Бертинские анналы — летописный свод Сен-Бертенского монастыря, охватывающий историю государства франков с 830 по 882 годы. Там под 839 годом зафиксировано прибытие в Ингельгойм на Рейне к Людовику I Благочестивому в составе посольства византийского императора Феофила людей, называвших себя представителями «народа Rhos».

Варяги и Рюрик

Сам факт существования подобного интерэтнического социума росов, жившего за счет поборов, набегов, грабежей и работорговли, кое-что проясняет в вопросе по поводу многочисленных Росий и Русий. Сентенция Синода о позорящих русский народ летописях отнюдь не голословна, в определенном смысле, конечно. Норманнская фактология происхождения первого новгородского князя Рюрика большей частью основывается на сведениях из «Повести временных лет», на которые Байер и Миллер лишь указали.

В Лаврентьевской летописи говорится: «Варяги из заморья взимали дань с чуди, и со славян… Изгнали варяг за море, и не дали им дани. И начали сами собой владеть. И не было в них правды, и встал род на род. И сказали себе: "Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву. И пошли за море к варягам, к руси — назывались эти варяги русью, как ныне зовутся свеи, другие же урмане, англяне, другие готы, так и эти. Сказали руси чудь, и словене, и все кривичи: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, придите княжить и владеть нами"».

Вот, кстати, одна из вопиющих несообразностей «Повести»: вначале платили дань варягам, потом выгнали, но тотчас вслед за этим попросили «владеть нами». Между тем речь идет о 862 годе, о точке отсчета, о краеугольном камне российской государственности.

Цитируем далее: «И пришли: старший Рюрик сел в Новгороде, другой Синеус на Белоозере, а третий в Изборске Трувор, и от тех варягов прозвалась русская земля. Новгородцы суть люди от рода Варяжского, а прежде были словене».

Фрагмент Радзивиловской летописи, иллюстрирующий призвание новгородцами Рюрика, 862 год

Ипатьевская же летопись сообщает о Рюрике иное: «…придоша к словеном первое и срубиша город Ладогу, и седе в Ладозе…» Это выглядит более логично: Ладога — город, основанный в VIII веке, уже в самых древних его слоях археологи находят скандинавские вещи, например фибулы — застежки женских платков. А Новгород возник лишь в середине X века. Российский и советский историк-антинорманист Аполлон Кузьмин доказывал, что Сказание о призвании варягов было местным ладожским преданием, записанным, вероятно, около 1118 года.

«Варяг» — не этнический, а профессиональный термин. Применительно к событиям X–XI веков летописец употребляет это слово в значении, близком к исходному: варяги для него — скандинавские наемники. Что касается основателя правившей Русью до 1597 года великокняжеской династии, то насчет его этнической принадлежности есть как минимум три точки зрения. Первая и главная: Рюрик — швед, точнее, свей — выходец из Средней Швеции, из окрестностей торгового города Бирка. Вторая: Рюрик — датчанин, известный европейским источникам под именем Рерика Фрисландского, правителя города Дорестад. Третья версия: Рюрик — славянин с южного берега Балтики.

Современный историк Всеволод Меркулов убежден, что Рюрик никак не связан с киевской династией Игоревичей: «Имена Олега и Игоря становятся традиционными у русских князей уже в конце X века, в то время как имя Рюрик мы находим в генеалогиях лишь во второй половине XI века. Можно предположить, что на юге, в Киеве, нуждались в определенном обосновании знатности правящей династии, для чего вспомнили о знатных предках на севере, в Новгороде, возможно, намекая на более далекие корни на Балтике. Вероятно, многое здесь сможет объяснить более пристальное обращение к персоне жены Игоря Ольге, которая была родом «от Пльскова», то есть из Пскова. Исследователь призывает не путать два вопроса: о происхождении Руси и о корнях династии Рюриковичей.

Критик норманнской теории Дмитрий Иловайский, равно как Шахматов, считал сюжет о Рюрике поздней вставкой, включенной в готовый текст «Повести» в ходе очередного редактирования. Летописцы на Руси, заметим, никогда не работали просто так, для собственного удовольствия. Это были исполнители чьей-то высокой воли, заказа. Их труды рождались исключительно в монастырях или при кафедрах иерархов русской церкви: киевского митрополита, архиепископов и епископов. До XVI века в русской хронографии отсутствуют следы частного летописания, столь характерного для европейцев и даже для арабского мира.

Как пишет Никитин, в российской историографии сложилась порочная традиция: приравнивать «Повесть временных лет» чуть ли не к юридическому документу: «Это в одинаковой степени касается прихода Рюрика в Новгород, похода 907 года на Константинополь, мести Игоря древлянам, походов Святослава, братоубийственной резни, устроенной якобы Святополком, и многих других событий вплоть до конца 60-х годов XI века, когда в тексте "Повести" впервые появляются точные даты».

Охранительный подход к этому произведению, «патриотическое упрямство», отмеченное Ключевским в отношении позиции Ломоносова по варяжской теме, подмена научной аргументации доводами политического окраса, отголоски борьбы с преклонением «перед иностранщиной» конца 1940-х годов — все это мешает раз и навсегда установить грань между вымыслом и истиной, мифом и фактом.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе