Новости – Общество
Общество
«Жизнь в заповедном лесу русского авангарда была обречена»
Виктор Шкловский. Фото: East News, архив
Биография литературоведа Шкловского — авантюрный роман о русском XX веке
22 мая, 2014 09:01
10 мин
Журналист Владимир Березин написал первую подробную биографию писателя и литературоведа Виктора Шкловского. Сам автор в предисловии удивляется этому факту. Действительно, жизнь Шкловского — одного из ключевых персонажей литературной жизни 1920-х годов — сама по себе, как пишет Березин, авантюрный роман. Посудите сами: георгиевский кавалер Первой мировой войны, участник Гражданской войны на стороне красных; эсер, бежавший от большевиков по льду Финского залива. Его описывали в качестве персонажа в романах, например, Булгаков в «Белой гвардии». А в старости он стал всемирно известным литературоведом — последним свидетелем-участником эпохи русского революционного авангарда.
«Русская планета» с разрешения издательства «Молодая гвардия» публикует фрагмент книги Владимира Березина «Шкловский», посвященный «Левому фронту искусств» (ЛЕФ).
В довольно искренней и очень несправедливой книге Юрия Карабчиевского «Воскрешение Маяковского» (1983) говорится: «Трое самых главных, самых деятельных и самых шумных поэтов-футуристов, по отдельности так живо описанных Чуковским, сегодня представляются нам чем-то усредненным, чем-то вроде почетного караула на встрече великого Маяковского, где мелькают лишь светлые пятна лиц и перчаток. А порой и совсем уж из другой области: вроде урок-телохранителей вокруг большого пахана... Кто из нас с сегодняшнего расстояния отличит Каменского от Крученых и обоих вместе — от Бурлюка? Кто, не будучи специально уполномоченным, добровольно захочет этим заняться? Совершенно очевидно, что те различия, которые нам удалось бы выявить, проделав неимоверно скучную работу, ничего не изменили бы в нашем отношении к этим безвозвратно забытым авторам». Это утверждение неверно, оно исходит как раз из официального образа Маяковского.
Есть одна история, которую, повторяясь, мне рассказывали еще в юности. В Рязани находилось овеянное легендами воздушно-десантное училище. В него было довольно трудно поступить, и вот не прошедшие по конкурсу юноши не уезжали сразу домой.
Вернее, не все уезжали, а некоторые из них поселялись в лесу близ учебного полигона и вели жизнь военного лагеря. Наиболее отчаянные доживали в этом лагере до снега — и все потому, что иногда к ним приходили офицеры из училища и зачисляли в штат.
Историю эту рассказывают по-разному, иногда с фантастическими деталями, но суть одна: доказать отчаянной преданностью свою нужность.
В случае с будущими парашютистами что-то подсказывает мне, что это не бессмысленный ход.
Но я хочу рассказать о другом.
История Левого фронта искусств, история ЛЕФа, чем-то мне напоминает юношей в рязанском лесу.
Группа людей декларировала идеи революции и хотела быть частью революции. Они хотели быть в революции, а ее время кончалось. Призывники раздражали своим жаром и желанием продолжать эксперименты. Время стремительно работающих социальных лифтов кончалось. Оно, собственно, уже кончилось, когда ЛЕФ был создан — справочники спорят — в 1922 или 1923 году.
Обложка книги «Шкловский».
Обложка книги «Шкловский»
Люди, создавшие литературно-художественное объединение, декларировали революции свою преданность. Но революции уже не было. Прием был закрыт.
А когда они захотели декларировать преданность власти, ничего не вышло. У власти уже было много преданных слуг — талантливых и не очень, с командирскими знаками различия и без оных. Поэтому их жизнь в заповедном лесу русского авангарда была обречена.
Но в таких случаях всегда остается надежда, что еще чуть-чуть, и вот тебя заметят и примут в семью. Но дни проходят за днями, ты сидишь на выставке «Двадцать лет работы», а знакомых лиц нет. А пока есть еще лет семь на эксперименты.
В книге «Жили-были» Шкловский писал об этом так:
«Чтобы хоть как-то представить, что это было за время, расскажу, как мы печатали "Поэтику" и "Мистерию-буфф" Маяковского. Был 1919 год. Юг России был захвачен белогвардейцами. У Петербурга не было окрестностей. Когда мы издавали газету, у нас не было муки, чтобы заварить клейстер, и мы газету примораживали водой к стенке. Такое годится только для зимы. Летом ищите другой способ.
Говорю об этом, понимая, что, возможно, кое-что не имеет отношения к теории искусства, но имеет отношение к теории времени. Это время, когда люди ходят по проволоке, когда надо, и перейдут, и не упадут, и гордятся работой, гордятся умением.
В журнале "ЛЕФ", журнал толстый, был один рабочий, один журналист, а редактором был Маяковский. И хватало. Напутали мы достаточно. Но сделали мы больше, чем напутали».
Кроме журнала — их, кстати, было два: «ЛЕФ» (1923—1925) и «Новый ЛЕФ» (1927—1928) — объединение содержало еще много чего. Структура этого объединения напоминала писательские союзы.
История ЛЕФа, как ни странно, не описана. Существуют тысячи книг и, наверное, сотни фильмов, посвященных его членам, а спроси обывателя, что такое был ЛЕФ, так скажут, что это — Маяковский.
Оно, конечно, верно — говорим «Ленин», а подразумеваем «Партия».
И про Маяковского — верно.
Обыватель чуть более просвещенный назовет имена Брика и Шкловского, Родченко и Степановой. Но классический путь литературного течения, которое собирается преобразовать мир или, на худой конец, перевернуть искусство, требует художественного описания.
Классический путь — это всегда начало в узком кругу, группа единомышленников, что собирает в гараже автомобиль, самолёт или компьютер. Потом одни поднимаются выше и случаются первые ссоры.
Затем вокруг них формируется армия сторонников, и вот они уже — сила.
Потом армия терпит поражение. Или нет, она не терпит поражение, а просто вожди покупают себе новые мундиры и зачищают приближенных. Волнами ложится в волчьи ямы комсостав, а вожди канонизируются после похорон. Мемуары становятся похожими друг на друга, потому что сладкий хлеб победы общего дела сплачивает бывших врагов. «Благо было тем, кто псами лег в двадцатые годы, молодыми и гордыми псами, со звонкими рыжими баками» — если армия разбита, то пришедшие из плена пишут оправдательные и обвинительные мемуары.
Современники же записывают в дневник:
«Разговор со Шкловским по телефону:
— Скажите, пожалуйста, Виктор Борисович, почему Маяковский ушел из ЛЕФа?
— Чтоб не сидеть со мной в одной комнате.
— А вы остались в ЛЕФе?
— Разумеется, остался.
— А кто еще остался?
— А больше никого».
Это из записных книжек Лидии Гинзбург 1920-х годов.
Виктор Шкловский (4-й справа во втором ряду) на вечере, посвященном возвращению Маяковского из Америки, 1925 год. Источник: feb-web.ru
Виктор Шкловский (4-й справа во втором ряду) на вечере, посвященном возвращению Маяковского из Америки, 1925 год. Источник: feb-web.ru
Участников группы, в разной мере приближенных к ее центру и по-разному участвовавших в литературном процессе, было множество. Пастернак и Крученых, Шкловский и Каменский, Кассиль и Незнамов, а также Родченко со Степановой, Татлин и Эйзенштейн, Кулешов и Вертов, Козинцев и Юткевич. Близки ЛЕФу были и архитекторы. В его рамках было образовано Объединение современных архитекторов. Про ЛЕФ, как говорилось, написано множество книг — процесс его изучения начался еще при его существовании и приобрел невиданный размах в момент послевоенного возрождения авангарда — сперва на Западе, а потом и на родине объединения.
…В сказочный мир ЛЕФа, к его землянкам пришли не официальные люди за рекрутами, доказавшими свою преданность. Нет, пришел новоназначенный хмурый лесник и разогнал всех — и романтиков, и карьеристов.
Причем разогнали их с такими формулировками, что хуже волчьего билета.
Энциклопедия сообщала:
«Несомненна мелкобуржуазная природа революционности раннего русского футуризма, вернее, того крыла, которое было представлено и возглавлено Маяковским. <...> Неспособный подняться до обобщений, вскрыть глубокие связи явлений, лефизм таким образом стремится создать не столько осмысляющую, сколько регистрирующую литературу — "литературу факта". "Фактография" Лефа — это бессилие, возводимое в добродетель, бессилие подняться от восприятия явлений к познанию их сущности, законов их движения, не ограничивающегося конечно одним настоящим, как хотелось бы лефовцам.
<...> Теоретическая концепция лефов в настоящее время в основном разоблачена. Однако никак нельзя утверждать, что ликвидирована опасность лефовских влияний на пролетарское литературное движение».
Вот что нам сообщил Марк Бочачер, автор статьи «ЛЕФ» в Литературной энциклопедии.
Маяковского, когда он стал валютой, — ревниво делили. «Книга его Шкловского о Маяковском, — говорил А. Фадеев, — получилась обывательской книгой. В ней Маяковский вынут из революции, он даже вынут из поэзии, он заключен в узкую сферу кружковых, семейно-бытовых отношений. Получается, что Маяковского сформировали чуть ли не двое-трое его ближайших друзей. А между тем можно по-разному относиться к бытовому окружению Маяковского, но этим никак и ни с какой стороны нельзя определить и охарактеризовать его поэзию».
На школьных зданиях старого времени история русской культуры изображалась просто и доходчиво — в гипсовых белых кругах поверх красной кирпичной кладки. Естественные науки представлял Ломоносов (впрочем, он представлял и начало литературы). Затем был представлен профиль с бакенбардами, а с другой стороны от входа были представлены Горький и Маяковский. Гипсовый Маяковский был образец искусственных посадок, та картошка, которой было разрешено спасаться в эпоху посадок настоящих.
Метафора гипсового Маяковского преследует мир много лет.
В. Березин. В. Шкловский. — М.: Молодая гвардия, 2013.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
