Новости – Общество

Общество

Флибустьеры и авантюристы русской революции

Участники Февральской революции, Петроград, 1917 год. Фото: ТАСС

Акашев и Фишман: сравнительное жизнеописание

Ярослав Леонтьев

8 ноября, 2014 12:51

40 мин

В августе 1910 года в только что открытую летную школу инженера Джованни Капрони в Милане поступил новый ученик, приехавший из Франции. Он был русским эмигрантом и его звали Константин Акашев. Школа Капрони тогда еще только создавалась. Параллельно с ней строился знаменитый завод. В единственном еще ангаре механики собирали моноплан французского изобретателя Блерио. Первые тренировочные полеты начались только в декабре. Ученики повторяли действия инструкторов, и, как говорят в России, прежде чем научиться летать, им пришлось набить немало шишек. И не только в переносном смысле. Незадолго до Рождества 22-летний Акашев потерпел аварию в воздухе, но, к счастью для него, на небольшой высоте. Он остался невредим, а «воздушный корабль» требовал ремонта. Починку и регулировку аэроплана произвел сам Акашев. Тем временем Капрони уже заканчивал строительство нового летательного аппарата собственной конструкции. В мае 1911 года его русский ученик, который был только на два года моложе учителя, сдал экзамен на самолете Капрони и одним из первых в Италии получил диплом пилота-авиатора, выданный итальянским аэроклубом.

Годом позже Акашева в Италию морскими путями добрался другой беглец из того же Туруханского края Яков Фишман, подавший в качестве удостоверяющего его личность документа для поступления в Неаполитанский университет тюремное свидетельство.

Ровно через десять лет бывший секретарь Петроградского клуба анархистов-коммунистов, первый комиссар красной авиации и экс-начальник Главвоздухфлота (Главного управления рабоче-крестьянского Красного воздушного флота) РККА Акашев отправился на два года в секретную загранкомандировку. Большую часть времени он провел в Италии, где принимал закупленные самолеты и моторы, контролировал их производство и испытания в воздухе. Туда же в феврале 1921 году в качестве советского военного атташе отправился видный деятель революционного движения Яков Фишман, в недавнем прошлом член ЦК двух партий — российских и украинских левых эсеров, и в скором будущем создатель и первый начальник Военно-химического управления РККА.

Из Туруханского края в небо над Европой

Остановимся теперь на их биографиях. Белорус по национальности Константин Васильевич Акашев родился в 1888 году в деревне Михалино Люцинского уезда Витебской губернии в семье богатого крестьянина. Начальное образование он получил в народной школе, а затем поступил в реальное училище в Двинске (ныне Даугава в Латвии). Овдовев, его мать вторично вышла замуж за помещика Володина, из-за чего в 17-летнем возрасте Костя ушел из дома. Еще раньше, в 1903 году, его исключили из училища за связь с революционерами. Он решил продолжить образование в Великих Луках Псковской губернии. Здесь юный бунтарь присоединился к Партии социал-революционеров. В разгар Первой русской революции, летом 1905 года он перебрался в Вильно, где вел пропаганду от имени эсеров. Во время начавшейся Всероссийской октябрьской стачки Акашев участвовал в захвате типографий, которые революционеры перепрофилировали на печатанье листовок. Затем он объявился на малой родине в Латгалии, где пропагандировал среди крестьян аграрный террор и лично участвовал в поджогах помещичьих усадеб.

В либеральной газете «Русь» было опубликовано такое сообщение из Вильно: «Сегодня в палате разбиралось дело крестьянина Акашева, обвинявшегося в участии в политической демонстрации в местечке Каман Ковельской губернии, где он обезоружил пристава, заставил его идти в процессии и нести красный флаг. Палата приговорила его к полугоду крепости».

После отсидки и того, когда при обыске его квартиры полиция обнаружила бомбы, Акашеву пришлось бежать из Вильно в Великие Луки. Здесь он вошел в состав боевой группы, которая организовала несколько террористических актов против председателя местного отдела Союза русского народа и офицеров полиции. После этого фигурой Акашева заинтересовались руководители Северного областного комитета ПСР, сделавшие ему предложение войти в состав знаменитого Летучего боевого отряда Северной области, возглавляемого одним из самых опасных боевиков в империи, латышом Альбертом Траубергом по кличке Карл. Этот отряд, в частности, совершил убийства главного военного прокурора генерала Павлова, начальника Главного тюремного управления Максимовского и ряд других громких и дерзких акций.

Акашев был задействован в ряде боевых акций, наиболее известной из которых стало убийство начальника одной из сибирских каторжных тюрем Бородулина (отдавшего приказание о применении телесного наказания к политзаключенному анархисту Латину) в Пскове. Однако к этому времени он начал высказывать несогласие с партийной программой и тактикой и установил близкие контакты с анархистами.

Решив к ним присоединиться, в начале 1907 года Акашев перебрался в Киев, где вошел в группу анархистов-коммунистов, созданную известным анархистским публицистом И. С. Гроссманом-Рощиным, став одним из ее руководителей. Примечательно, что именно в этой группе состоял Дмитрий Богров по кличке Митька-буржуй, застреливший спустя пять лет премьер-министра Столыпина. Одновременно Богров являлся полицейским сексотом, и вскоре не без его помощи начались провалы.

Константин Акашев Фото: airaces.ru

В киевской Лукьяновской тюрьме в жизни Акашева случилась серьезная перемена. Из Великих Лук к нему приехала невеста Варвара Объедкова, с которой его обвенчал тюремный священник. Хотя Акашева арестовали с фальшивыми документами на имя Миляева, полиция установила его настоящее имя. Его срочно затребовала столичная жандармерия для предания суду в связи с происходившим в это время большим процессом против эсеров. В июле 1907 года он был этапирован из Киева, однако в Петербурге выяснилось, что улик против него собрано совсем мало. Проведя около года в предварительном заключении, Акашев в административном порядке без суда был сослан на четыре года в Туруханский край.

Пока он туда добирается, поговорим о биографии Фишмана. Он был уроженцем Одессы, родился в семье мелкого служащего на год раньше Акашева, в 1887-м. Рано потеряв отца, он вместе со своим младшим братом Вениамином вступил в партию эсеров еще во время учебы во 2-й Одесской гимназии. Выпускные экзамены Якова Фишмана совпали с «Потёмкинскими» днями, не оставившими равнодушным никого в России. Фишман поступил на физико-математический факультет Новороссийского университета в Одессе, но ему явно было в тот момент не до учебы. В конце 1905 года его след был зафиксирован в Петербурге, где 18-летний студент каким-то образом (уж не без помощи ли земляка-одессита Льва Бронштейна?) вошел в состав Петербургского Совета рабочих (!) депутатов и стал членом столичного комитета эсеров и руководителем боевой дружины Порохового завода.

Уцелев при разгроме Петербургского совета, Фишман вернулся в родную Одессу, где в 1906 году приступил к подготовке теракта в отношении председателя Одесского отдела Союза Русского Народа графа Коновницына, по почину которого для противоборства революционерам с августа 1906 начала создаваться так называемая «Белая гвардия», разделенная на шесть сотен. Боевики Коновницына терроризировали не только еврейское население города и студентов Новороссийского университета, но и иностранных подданных. Консулы возмущались, однако у графа и его подручных нашелся влиятельный покровитель — командующий войсками Одесского военного округа барон Каульбарс. Соратники Фишмана несколько раз готовили покушения на Коновницына и Каульбарса, но каждый раз их удавалось предотвратить. В разгар подготовки одного из этих покушений Фишман был внезапно арестован, но, поскольку улик в отношении него не доставало, по суду он был оправдан.

Как много общего с Константином Акашевым было у юного Фишмана! Второй его арест последовал в 1907 году за участие в конференции эсеров в Москве. В итоге Фишман также оказался сослан в Туруханский край сроком на те же четыре года.

Местом ссылки Акашеву было назначено село Поповское на Ангаре. Но пробыл он там недолго. Буквально через несколько месяцев ему вместе с большевиком Яковом Шумяцким и еще двумя ссыльными удалось совершить удачный побег, после чего он эмигрировал сначала в Алжир (в марте 1909-го), а оттуда перебрался во Францию. Некоторое время пожил в Швейцарии, куда приехала рожать их первую дочь его жена. В Париже Акашев снова стал участвовать в анархистских кружках, одновременно всерьез увлекшись авиацией. Небо так манило его, что он даже своего сына назвал Икаром! Жили они с женой на деньги, которые остались от унаследованного им земельного надела, и которые ему регулярно пересылала мать. Этих средств вполне хватило на обучение в летной школе Капрони. Успешно сдав экзамен в Милане, Акашев возвратился в Париж и поступил в Высшее училище аэронавтики, которое окончил накануне Первой мировой войны в 1914 году с дипломом инженера-аэронавта-механика.

Ссыльнопоселенца Фишмана водворили в местечке Осиновке, лежавшем на маршруте группы ссыльных, пытавшихся совершить побег. Идейным вдохновителем «Туруханского бунта» поздней осенью 1908 года считался известный анархист Лев Черный. Хотя Яков Фишман в нем и не участвовал, его арестовали по подозрению в содействии бунтарям, которым удалось разоружить стражников и на несколько дней овладеть Туруханском, прежде чем начать пробираться к океану и погибнуть в бою с оружием в руках. Поскольку он дал беглецам кров в своем домике в Осиновке, Фишману пришлось провести год под следствием в Енисейской тюрьме, но при этом отделаться лишь испугом. (Выжившие участники Туруханского бунта приговаривались к пожизненной каторге.) Зато после освобождения он теперь уже сам пустился в бега. Учтя неудачный опыт побега казненных бунтарей, он предпочел бежать один и пробираться не к северным морям, а к Тихому океану.

В результате побег удался, и на пароходе через Китай беглец с рыбацкой фамилией добрался до Европы. (Поразительно, но спустя два года тот же маршрут проделал младший брат Якова Вениамин, отбывший за принадлежность к эсерам четыре года каторжных работ, бежавший с поселения в Иркутской губернии, добравшийся до Италии и поступивший на математический факультет Римского университета).

По окончании химического факультета Неаполитанского университета со степенью доктора естественных наук и Высшей магистерской школы с дипломом магистра химии Яков Фишман стал преподавать в Политехнической школе в Неаполе, состоя ассистентом по кафедре промышленной химии и товароведения. В это время Европа была уже ввергнута в Первую мировую войну, и взгляды на нее у братьев Фишманов и Константина Акашева, которые, впрочем, тогда еще едва ли были знакомы, кардинально разошлись.

Будучи убежденным последователем Петра Кропоткина, Акашев, по-видимому, разделял позицию главного идеолога анархо-коммунизма в отношении воинствующего германского милитаризма. С началом войны он поступил добровольцем в 1-й авиаполк Французской армии и участвовал в боях на Западном фронте. В мае 1915-го с согласия Акашева французское командование направило его в Русскую армию. Но на границе в Торнео его внезапно арестовали. Департамент полиции собирался снова водворить его в Сибирь для отбытия прежнего наказания без дополнительной кары за побег, как и полагалось в случае добровольного возвращения. Однако обращение Акашева к министру внутренних дел и заступничество депутатов Госдумы избавили его от этой участи. В то же время, как политически неблагонадежный человек, он получил отказ от зачисления в действующую армию.

Тогда, ближе к концу того же года, Акашев сумел устроиться летчиком-испытателем на аэропланный завод Владимира Лебедева. Впрочем, само слово «летчик» поэт Велимир Хлебников еще только придумал, и широко распространиться оно не успело. Поэтому правильно будет называть его авиатором.

Как рассказывает в книге «Воздушный казак Вердена» Юрий Гальперин, первооткрыватель фигуры Акашева в исторической литературе, Лебедев, хозяин и директор завода, сам был профессиональным летчиком. Его интерес к авиации вырос на базе увлечения также новыми тогда велосипедными гонками и автомобильным спортом. Как и Акашев, Лебедев получил авиационное образование в Париже, а 8 апреля 1910 года участвовал в рекорде Даниэля Кине, который 2 часа 15 минут продержался в воздухе с пассажиром (то есть Лебедевым). Получив диплом летчика, он вернулся из Франции в Россию и открыл собственный самолетостроительный завод, на котором выпускал аэропланы, гидросамолеты, винты и моторы для самолетов. Естественно, что столь яркий человек и прекрасный специалист оценивал людей не по принципу их политической благонадежности, а по профессиональным качествам.

В дальнейшем Акашев работал помощником директора по технической части на авиазаводах Щетинина и Слюсаренко. В то же самое время он возобновил связи с революционными кругами, в частности с поэтом-анархистом, другом юности Есенина Борисом Верхоустинским и социал-демократкой Екатериной Херсонской, принадлежавшей к меньшевикам-интернационалистам и контактировавшей с большевиками. Совместно с ними Акашев стал вынашивать планы бомбардировки Царскосельского дворца с аэроплана в момент начала вооруженного переворота. Прогнозы Департамента полиции о том, что революционер-авиатор будет опасен вдвойне, начали вдруг оправдываться. Однако стихийно начавшаяся революция разрушила планы леворадикалов в отношении авианалета на резиденцию царя.

Как отец Икара свергал Временное правительство, а Фишман не давал допить «романовские остатки»

После начала Февральской революции Константин Акашев стал секретарем Петроградского клуба анархистов-коммунистов и начал открыто выступать против политики Временного правительства. Как анархист он призывал к захвату предприятий рабочими. Он быстро становится одним из вождей рабочего движения в Петрограде, участвует в конференции Всероссийского союза металлистов, выступает на уличных митингах.

В это же время из эмиграции возвращаются браться Фишманы, стоявшие на антивоенных позициях. Вениамин Фишман обосновался в родной Одессе, а путь Якова лежал в Петроград. Оба брата присоединились к интернационалистскому крылу ПСР.

Яков Фишман Фото: supotnitskiy.ru

После столкновений сторонников левых партий с правительственными войсками в лице юнкеров и казаков в июле 1917 года произошло увольнение Акашева с военного завода. Прошел всего месяц, и во время провального похода Корнилова на столицу Акашев предложил свои услуги штабу Петроградского военного округа в качестве летчика-разведчика. В ответ на его обращение штаб решил направить его комиссаром в Михайловское артиллерийское училище, юнкера которого отличались реакционными настроениями. Он произвел ротацию некоторых офицеров, явных контрреволюционеров в артиллерийских расчетах заменил солдатами и левонастроенными юнкерами. Однако в октябре ситуация в училище вышла из-под его контроля, так как большинство юнкеров решило защищать Временное правительство, а солдаты во главе с комиссаром солидаризировались с большевиками. И все же Акашеву не удалось помешать отправлению двух училищных батарей на защиту Зимнего дворца.

Тогда он решил прибегнуть к хитрости, и ему удалось вернуть артиллеристов обратно в казармы, о чем он сам впоследствии поведал в журнале «Былое». Вечером 25 октября Акашев прошел во внутренний двор Зимнего дворца и передал командиру юнкеров несуществующий приказ начальника училища об их отводе в казармы. Командир догадался об обмане, но, не желая напрасно проливать кровь, решил подыграть комиссару. Вместе они скомандовали юнкерам сесть верхом на лошадей и с орудиями выдвинуться на Дворцовую площадь. А по прибытии туда — внезапно, не дав юнкерам опомниться, отдали приказ двигаться рысцой. Когда те на скорости пересекли площадь и спохватились, развернуться было уже не возможно, поскольку все прилегающие улицы со всех сторон были оцеплены красногвардейцами, просоветскими солдатами и матросами. Таким образом, своими решительными действиями Акашев лишил пытавшихся сопротивляться важнейшего элемента обороны.

При обсуждении вопросов защиты красного Питера от предполагаемого штурма верными правительству войсками у Акашева состоялась встреча с Лениным, после чего на дверях одной из комнат в Смольном, появилось объявление: «Штаб авиации». На собрании представителей военных частей и заводских рабочих была избрано Бюро комиссаров авиации из трех человек. Одним из них стал, конечно, Акашев. Когда же в процессе структурирования народного комиссариата по военным делам, приказом № 4 от 20 декабря была образована Всероссийская коллегия по управлению воздушным флотом, именно он стал ее председателем.

Что касается доктора химии Фишмана, то его пути в октябре вполне могли пересекаться с комиссаром авиации, поскольку он от левых эсеров входил в состав Петроградского военно-революционного комитета, переходного органа власти. После свержения Временного правительства Яков Фишман занял должность товарища (заместителя) председателя Комитета по борьбе с пьянством, азартными играми и погромами, во главе которого стоял еще не Дзержинский, а старый большевик, управделами Совнаркома Владимир Бонч-Бруевич.

Антонов-Овсеенко, командовавший в то время войсками Петроградского военного округа, вспоминал:

«...Никогда не виданное бесчинство разлилось в Петрограде. То там, то сям появлялись толпы громил, большей частью солдат, разбивавших винные склады, а иногда громивших и магазины... Никакие увещания не помогали. Особенно остро встал вопрос с погребами Зимнего дворца... Как только наступал вечер, разливалась бешеная вакханалия. "Допьем романовские остатки!" — этот веселый лозунг владел толпой. Пробовали замуровать входы — толпа проникала сквозь окна, высадив решетки, и грабила запасы. Пробовали заливать погреба водой — пожарные во время этой работы напивались сами». Действенные меры борьбы с погромами подсказали революционные массы, которые начали расправляться с пьяницами и грабителями. «Только когда за борьбу с пьяницами взялись гельсингфорсские моряки, погреба Зимнего были обезврежены. Это была своеобразная титаническая борьба. Моряки держались стойко, связанные свирепым товарищеским обетом — "смерть тому, кто не выполнит зарока"».

О том, как формировался Комитет по борьбе с пьянством, азартными играми и погромами Бонч-Бруевич поведал в мемуарах: «Подбор сотрудников у нас был таков, что принимали только рабочих, непременно партийных, и левых эсеров. Фабрика избирала, район утверждал...». На заседании Петросовета он докладывал:

«Петроград затоплен шквалом пьяных разгромов... Разгромы начинались с мелких фруктовых, а за ними следовали склады Келера и Петрова, крупный магазин готового платья. В одни полчаса мы получили 11 извещений о погромах и едва успевали отправлять на места воинские части... При опросе задержанных отдельных воинских чинов выяснилось, что их спаивали и сорганизовывали из них особый институт подстрекателей братьев к выпивке, за что платили по 15 рублей в день...».

6 декабря Комитет по борьбе с погромами ввел в Петрограде осадное положение и вынес грозный ультиматум: «Попытки разгромов винных погребов, складов, лавок, магазинов, частных квартир и проч. и т. п. будут прекращаемы пулеметным огнем без всякого предупреждения». После нескольких случаев применения огня на поражение погромы начали сходить на нет.

В январе — феврале 1918 года пути двух революционеров неизбежно должны были пересечься, поскольку Фишман в это время вошел в состав Всероссийского чрезвычайного штаба и бюро Комитета революционной обороны Петрограда ввиду ожидаемого наступления немцев. Также он дважды на всероссийских съездах Советов избирался во ВЦИК. В составе революционного парламента и правительства и Фишман, и Акашев эвакуируются в Москву.

Анархист в правительстве

Войдя в советское правительство, Константин Акашев по-прежнему оставался анархистом. Но чистая политика начала отходить для него на второй план. Из своей резиденции на Фонтанке, 22 Акашев управлял огромным хозяйством, в составе которого числилось 35 тысяч офицеров и солдат, 300 различных подразделений и полторы тысячи самолетов. Вдобавок в 1918 году он становится главным редактором первого в советской истории авиационного журнала «Вестник Воздушного флота».

Помимо прочего, советский анархист (как тогда называли активно сотрудничавших с властью анархов) занимался и вопросами поиска кадров для создания новой структуры управления воздушным флотом и авиационной промышленности. Так, инженер Руссобалта Николай Поликарпов был направлен Акашевым на завод «Дукс», прежде выпускавший велосипеды, но в годы Первой мировой переориентировавшийся на выпуск аэропланов. Как оказалось, не зря: именно под руководством Поликарпова команда специалистов спроектировала И-1 — первый советский моноплан, а позже и знаменитый У-2 (По-2).

В феврале 1918 года состоялась встреча Акашева с председателем Совнаркома Ульяновым-Лениным, а в мае Коллегия по управлению воздушным флотом была реорганизована в Главное управление рабоче-крестьянского красного военно-воздушного флота во главе с Советом в составе начальника и двух комиссаров. Одним из этих комиссаров опять стал Акашев, другим — член РСДРП с 1911 года Андрей Сергеев. Анархо-коммунист Акашев был лоялен Кремлю, и вскоре отбыл на Восточный фронт в Поволжье, где ему было поручено командование авиацией 5-й армии Тухачевского.

В отличие от советского анархиста Акашева, Яков Фишман наряду с другими левыми эсерами резко противился ратификации грабительского Брестского мира. С целью противодействия австро-германскому наступлению он в составе Южной делегации ЦК левых эсеров выехал Украину. Здесь в марте 1918 года Фишмана избирают членом Всеукраинского ЦИК. Затем он принимал участие в съездах Советов Дона в Ростове-на-Дону и Кубани в Екатеринодаре. Находясь в Екатеринодаре, он участвовал в обороне города от наступавших сил Корнилова, сложившего там голову. В момент открывшегося 4 июля V Всероссийского съезда Советов, который стал роковым в союзнических отношениях большевиков и левых эсеров, Фишман был секретарем партийной фракции. Но за этой внешней ширмой скрывалось его непосредственное участие в подготовке покушения на германского посла графа фон Мирбаха. Именно доктор химии Фишман изготовил в тайной лаборатории бомбы, которыми затем воспользовались террористы Блюмкин и Андреев.

Делегаты V Всероссийского съезда Советов у Большого театра, Москва, 1918 год. Фото: ТАСС

Но и роль в партийном представительстве на съезде в качестве человека, оформлявшего левоэсеровские мандаты, была весьма важной. В момент начавшихся вооруженных столкновений на улицах Москвы Фишман активно участвовал в совещаниях партийного руководства в штабе отряда под командованием Попова и выезжал для агитации в красноармейские части. После провала левоэсеровского выступления он скрылся в Пензенскую губернию, оттуда пробрался в дивизию левого эсера Киквидзе на Донской фронт. В октябре 1918 года он был переброшен ЦК через линию фронта на станции Готня на Украину. Прибыв в Харьков, Фишман входил в состав ЦК Украинской партии левых эсеров и Центрального (левоэсеровского) штаба партизанских отрядов. Пока он принимал участие в боях с белоказаками Краснова и петлюровцами, в Москве шло следствие по делу левых эсеров, закончившееся вынесением ему в числе прочих Верховным революционным трибуналом при ВЦИК 27 ноября заочного приговора ввиду трехлетнего тюремного заключения.

Тем временем Акашев тоже сражался на Волжском фронте. На посту командующего авиацией 5-й армии он проявил себя с самой лучшей стороны, сумев организовать бесперебойную поддержку красноармейских подразделений с воздуха. По его инициативе была предпринята бомбардировка аэродрома в Казани, фактически лишившая противостоявшею Красной народную армию авиации, поскольку их самолеты были разбомблены, не успев подняться в воздух. В числе других боевых заслуг Акашева была воздушная поддержка красноармейцев в боях за Ростов-на-Дону и Новочеркасск.

Еще более опытным стратегом Константин Акашев проявил себя на посту начальником авиации Южного фронта, который он занимал с декабря 1918 года. В разгар решающих боев с армиями Деникина, в августе 1919-го он командовал группой авиации особого назначения по ликвидации рейда кавалерии генерала Мамонтова. Белоказаки, прорвав оборону Красной армии, заняли Воронеж, Тамбов, Курск и ряд других городов и стремительно продвигались по направлению к Москве. В разгар боев Акашев лично совершал боевые вылеты на знаменитом «Илье Муромце», участвуя в бомбардировке белой кавалерии. А 25 марта 1920 года он получил новое назначение, на сей раз — на пост начальника Главного управления военно-воздушного флота. На этой должности он сменил бывшего царского полковника авиации Александра Воротникова, став главкомом ВВС Республики Советов. Впереди были организация нанесения ударов силами авиации в ходе советско-польской войны, борьба с Врангелем и взятие Крыма.

Итальянские увертюры и немецкая кантата

В начале 1919 года Фишман, член подпольного ЦК, под псевдонимом Я. Талин (читай: Иаков Талин или Италин — в честь ставшей его второй родиной Италии) вел партийную работу то в Харькове, то в Киеве, то в Москве. Однако 19 июля он был выслежен и схвачен чекистами, оказавшись в Бутырской тюрьме. Здесь к этому времени уже находилось несколько сотен его соратников по партии. Однако после того, как Фишман подписал «Тезисы ЦК» о единстве революционного фронта с большевиками, в начале 1920 года последовало его освобождение. Он присоединился к легалистскому крылу партии во главе с Исааком Штейнбергом и в октябре того же года вошел в состав Центрального организационного бюро, провозгласившего реорганизацию партии на платформе поддержки Советской власти в борьбе с «вооруженной контрреволюцией». Однако уже 4 декабря Фишман неожиданно опубликовал в центральных «Известиях» письмо о выходе из партии левых эсеров, «над созданием которой я работал с самого ее основания», мотивируя свой уход желанием «продолжать работу в рядах партии, символизирующей теперь революцию». Он был принят в компартию на основании постановления Оргбюро ЦК РКП(б) от 10 декабря и направлен на работу в Наркомат внешней торговли.

Вскоре он был включен в состав торговой делегации, направленной в Италию, и одновременно поступил в распоряжение Разведывательного управления Красной армии. Выехав в марте 1921 года в Италию через Ригу и Берлин в составе миссии В. В. Воровского, Фишман вместе с женой Н. М. Рычковой поселился на улице Диоклетиановых терм (Terme di Diocleziano). Известно, что Акашев тогда же выехал на Апеннины по линии того же Наркомата внешней торговли. Вместе с ним через Ригу и Ревель (нынешний Таллин) отправились известный русский и советский летчик Евгений Гвайта и крупный специалист по моторостроению, инженер Шухгалтер. В Риме Акашев поселился в доме по виа Систино (на той же улице жил некогда Гоголь, и здесь художником Моллером был написан самый известный портрет писателя), где располагался импортный отдел представительства НКВТ. Согласно анкете импортного отдела НКВТ, заполненной Акашевым в Риме 20 июля 1921 года, он получал оклад в 4500 лир и занимался официальными торговыми сделками.

Но это лишь одна сторона медали. Есть серьезные основания полагать, что в Италии Акашев работал в плотном контакте с резидентом военной разведки Яковом Фишманом. Известно, что одновременно с Акашевым в Италии находился его бывший заместитель (помощник начальника Воздушного флота действующей армии и флота по гидроавиации) Столярский. Интересно, что своего родившегося в 1923 году в Италии сына Станислав Столярский, как и Акашев, назвал Икаром!

По воспоминаниям советского дипломата-невозвращенеца Нагловского, опубликованным в нью-йоркском «Новом журнале», Фишман быстро обзавелся агентурой и при помощи итальянских коммунистов скупил ряд секретных документов и образцы нового оружия. Одним из этих агентов стал не кто иной, как будущий сталинский архитектор Борис Иофан, построивший знаменитый Дом на набережной для семей членов правительства и проектировавший строительство Дома Советов на месте взорванного Храма Христа Спасителя. С жившим в Италии с дореволюционных времен выпускником Римского института изящных искусств Иофаном Яков Фишман познакомился еще задолго до революции (скорее всего, еще в Одессе, уроженцами которой подобно братьям-революционерам Фишманам были братья-архитекторы Дмитрий и Борис Иофаны). Как поведал в своих воспоминаниях Борис Иофан, в родовой вилле его жены Ольги (в первом браке Огаревой, по отцу итальянской герцогини Руффо ди Саса, женатого на русской княжне Мещерской!), Антонио Грамши и Пальмиро Тольятти как раз в это время создавали Итальянскую компартию.

Иофан также вспоминал, как под руководством «героя Гражданской войны Столярского» были осуществлены закупки самолетов, изготовлявшиеся на предприятии «Фиат». Согласно воспоминаниям Нагловского, Фишман одновременно купил образцы автоматического ружья и новых итальянских пулеметов по 10 тысяч лир за штуку.

Дальнейший фрагмент этих разоблачительных воспоминаний, согласующихся с публиковавшейся в СССР мемуарной зарисовкой Иофана, стоит привести целиком. «Но если было легко отправить документы, то с доставкой в Москву моделей пулеметов Воровскому и Фишману приходилось чесать затылок. Наконец Воровский выдумал такой план.

Для доставки этих моделей Воровский купил у Фиата два аэроплана «Капрони», и из Турина (где расположена фабрика Фиата) эти «Капрони» должны были лететь в Москву. Пилотировать за большие деньги согласились четыре видных итальянских летчика из бывшей эскадрильи д’Аннунцио, двое из них, Гарронэ и Стратта, особенно прославились во время войны. Летчики, кроме прочего, ставили условием, чтобы Воровский застраховал их жизни и в случае гибели выплатил страховку женам. Предусмотрительность не лишняя, Воровский их застраховал. Модели погружены. «Капрони» ждут отлета. И в ноябре 1921 года четыре летчика, на двух аппаратах вылетели из Турина.

Гарронэ и Стратта опытные летчики. За перелет Воровский мог быть спокоен. Но таковы уж бывают «апельсиновые корки». Возле Гориции по необъяснимой причине аппарат Гарронэ и Стратта начал вдруг снижаться, а при посадке, задев крылом за угол дома, рухнул на землю. Оба летчика убиты на месте, аэроплан разбит.

Увидев катастрофу с первым «Капрони», второй аппарат решил тоже снизиться. Может быть, два других летчика, снизившись, попытались бы скрыть модели пулеметов? Неизвестно. Но и их снижение произошло неудачно. При посадке в открытом поле их аппарат оторвал нижний фюзеляж.

К месту катастрофы двух аппаратов сбежались жители. Приехали жандармы. В разбитом аппарате Гарронэ и Стратта жандармы нашли модели пулеметов. Летчики второго аппарата были немедленно арестованы. Шпионаж Фишмана-Воровского раскрыт. Но полпредство, разумеется, категорически отказалось от какого бы то ни было участия в похищении моделей, свалив все на разбившихся Гарронэ и Стратта. Над арестованными летчиками второго аппарата был назначен суд. Воровский нанял им адвоката Ферри. Суд приговорил летчиков к продолжительному тюремному заключению. А дело кое-как при помощи официальных и неофициальных ходов удалось замять«.

Безусловно, советский анархист Акашев (подобно другому анархисту, официальному сотруднику НКИД Герману Сандомирскому) мог еще выполнять в Италии и политическую миссию. Как известно, лидер Туринской секции металлистов, анархист Пьетро Ферреро с самого начала зарождения группы Грамши-Тольятти «Ордине Нуово» поддерживал с ней тесную связь и во время занятия предприятий «Фиат» в сентябре 1920 года активно участвовал в руководстве фабричными Советами. Возможно, что на Акашева были возложены секретные переговоры с итальянскими анархами на счет продолжения тактики единого фронта с коммунистами и синдикалистами. В случае начала революционного восстания Акашев и Столярский могли бы выступить в роли военных советников и оказать содействие в создании авиационных частей. Именно в это время итальянские коммунисты поручили организацию тайной авиационной школы студенту Миланского Политехнического института, барону Роберто Бартини, будущему известному советскому авиаконструктору и заключенному ГУЛАГа.

Константин Акашев находился в Италии до ноября 1922 года. По его словам, за это время он был представителем РСФСР на Международной дирижабельной конференции в Лондоне (февраль 1922-го), экспертом по вопросам воздушного флота при делегации РСФСР на Генуэзской конференции (апрель 1922-го) и на Международной конференции аэронавтики в Риме (октябрь 1922-го). По возвращении в Москву он работал старшим инженером авто-авиационного подотдела Военно-промышленного Управления ВСНХ (Всероссийского Совета народного хозяйства), а позже ненадолго возглавил авиационное отделение завода «Большевик» в Ленинграде.

Что касается Якова Фишмана, то в конце 1922 года он был переведен для работы в качестве помощника военного атташе в Германии. В Берлине он продолжал координировать работу военно-технической разведки и вновь оказался вовлечен в новый серьезный скандал. Все началось с того, что в мае 1924 года немецкая полиция раскрыла группу коммунистов-террористов, готовивших серию покушений на генерала фон Секта, вюртембергского министра внутренних дел фон Больца и ряд других высокопоставленных лиц. Заговорщиков курировал Горев-Скоблевский (разведчик-нелегал из Разведупра комбриг Вольдемар Розе), проживавший в советском посольстве в Берлине на Унтер-ден-Линден. Он же снабжал убийц ампулами со смертоносными бациллами и контейнерами с отравляющими веществами. Уверовавший в свою неуязвимость, Скоблевский все же совершил неосторожность: он покинул посольство в самый опасный момент и был арестован на конспиративной квартире боевиков. В руки полиции попал и его зловещий арсенал. Улики были на лицо, но в советской миссии от Скоблевского открестились. А в немецкой прессе стали появляться статьи о советских испытаниях газов на пленных белогвардейцах. Прокуратура провела расследование, а затем в Лейпциге начался процесс названный «Процесс-ЧК» (выдвигалось обвинение в создании обвиняемыми так называемой «Германской ЧК»). Процесс был шумным и привлек массу зрителей — дело в суде слушалось открыто. В этой связи 3 апреля 1925 года Яков Фишман регулярно сообщал о скандале главному герою газетных сенсаций — народному комиссару по военным и морским делам Михаилу Фрунзе. Дипломат-разведчик, специализировавшийся на военно-химическом шпионаже, пересказал Фрунзе суть публикации. Фишман был обеспокоен давлением немецких средств массовой информации. Раздосадованный он даже писал: «Не покушаясь совершенно на свободу их политических взглядов, мы хотим только, чтобы уже теперь германская военная пресса воспитывала в рейхсвере уважение к Красной армии, к ее строю, быту и мощи». Свои претензии Фишман изложил сотруднику Рейхсверовского бюро печати майору Фишеру, обещавшему оказать давление на строптивую прессу.

Химия и жизнь

Ввиду ли этого скандала или по иным причинам, но в середине 1925 года Яков Фишман вернулся в СССР, где его ждало серьезное повышение по службе. Когда приказом Реввоенсовета СССР от 22 августа 1925 года на базе химического отдела Артиллерийского управления было образовано Военно-химическое управление (ВОХИМУ) Красной армии при начальнике снабжений РККА и РККФ, работа по его созданию была возложена на профессионального химика Фишмана. ВОХИМУ получило комплекс строений на Лубянской площади в Москве, а также часть помещений 2-го дома Реввоенсовета СССР на Красной площади. Первоначально оно было построено по американскому образцу: снабжение военно-химическим имуществом и научно-исследовательские работы в области боевого применения отравляющих веществ, средств защиты, маскировки дымами и пиротехники. Также Фишман возглавил и созданный в рамках ВОХИМУ для координации с промышленностью опытно-конструкторских и научно-исследовательских работ Научно-технический химический комитет (Химком). Из-под его пера одна за другой выходят учебные и популярные работы: «Газовая война», «Химическое оружие», «Военно-химическое дело в современной войне», «Химия в народном хозяйстве и обороне» и др. Приказом РВС СССР от 26 августа 1927 года в состав Управления Фишмана включалась инспекция химической подготовки Главного управления РККА, и на него возлагались функции всей военно-химической подготовки РККА.

Один из лагерных пунктов Озерного исправительно-трудового лагеря № 7, 1951 год. Фото: ТАСС

В отличие от члена ВКП(б) Фишмана так и не вступивший в компартию Акашев уже больше не занимал высоких командных постов. Вернувшись из Ленинграда в Москву, он стал помощником авиационного завода № 1 и преподавал в Академии воздушного флота имени Н. Е. Жуковского. Как вспоминала его дочь Елена, в 1929 году его неожиданно арестовали (предположительно, в связи с арестами последних легальных анархистов), но быстро освободили. Однако уже 3 марта 1930 года последовал новый арест. Характер выдвинутых против него обвинений до сих пор не до конца ясен, но, очевидно, что на этот раз ему вменяли не обыкновенные контакты с анархистами. В таком случае его могли отправить в ссылку, не более того. Акашева же обвинили в шпионаже, и он оказался обречен. Следствие было на редкость коротким: 3 апреля 1931 года Коллегия ОГПУ приговорила героя Октябрьской революции к расстрелу. Спустя шесть дней его расстреляли, а труп тайно похоронили в общей могиле на Ваганьковском кладбище в Москве. Еще через несколько месяцев арестовали его супругу, она была отправлена в ссылку в Сибирь.

Тем временем Фишман продолжал делать карьеру. С 1 мая 1932 года возглавляемое им управление становится центральным органом Наркомвоенмора СССР по руководству боевой и технической подготовкой химических войск и по военно-химической подготовке частей РККА. По мере усложнения задач он рос в воинских званиях, продвинувшись до корпусного инженера, что соответствовало званию комкора. Но наступило время Большого террора. За ним пришли 5 июня, буквально за несколько дней до образования Специального судебного присутствия Верховного суда СССР под председательством В. В. Ульриха для слушания в закрытом заседании дела первой группы военачальников. В ходе следствия, по которому, кстати, проходили и недавние члены этого самого Специального судебного присутствия (!), он обвинялся в принадлежности к руководящему центру «разветвленной антисоветской военно-эсеровской организации, осуществлявшей свою подрывную деятельность в рядах РККА» и в шпионаже в пользу немецкой и итальянской разведок.

Но при столь тяжком обвинении расстрелян он не был, поскольку длительное время, вплоть до самого ареста, был негласным агентом госбезопасности. Тем не менее 29 мая 1940 года по приговору Военной коллегии Верховного суда Фишмана осудили на 10 лет ИТЛ. Вероятнее всего, он мог быть задействован в заключении во время войны в какой-нибудь «шарашке». Высокая квалификация и двусмысленная роль сексота НКВД делают это предположение более чем правдоподобным. По отбытии срока заключения он преподавал химию в сельскохозяйственных институтах Саратова и Умани, пока в апреле 1949 не был снова арестован. Полгода его содержали в киевской тюрьме. Однако на север ему все-таки пришлось направиться, хотя и не под конвоем. Здесь Фишман несколько лет работал начальником химической лаборатории на металлургическом заводе в Норильске, который обслуживали заключенные. А после смерти Сталина и реабилитации в 1955 году, ему удалось даже вернуть себе звание генерал-майора технических войск и награды. В 1957 году он был восстановлен в рядах КПСС и последние четыре года жизни провел в Москве. Скончался он в 1961 году.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе