Новости – Общество
Общество
«Это наш город, и мы его не отдали»
Митинг Народной Воли. Фото: Андрей Полевой
Жители Севастополя комментируют события двухлетней давности
24 февраля, 2016 19:15
8 мин
23 февраля 2014 года в Севастополе состоялся Митинг народной воли, на котором собранием горожан был выбран «народный мэр» — Алексей Чалый, независимые от Киева органы городского управления, началось формирование отрядов самообороны и другие процессы, давшие начало тому, что теперь называется Русской весной.
Русская весна действительно стала результатом концентрированной народной воли, что честно подчеркивали лидеры этого движения. Говоря, что именно единение и тотальный искренний порыв сделали возможным это «рукотворное чудо», как выразился Чалый в ходе торжеств по случаю второй годовщины митинга.
Митинг народной воли собрал, по подсчетам постфактум, от 30 до 50 тысяч человек, при том, что тогда в Севастополе жили до 400 тысяч жителей. Не велось никакой особенной агитации, за исключением короткого объявления на городском информационном ресурсе «Форпост» и «сарафанного радио». Тем не менее равнодушных и несведущих не осталось.
«Умение севастопольцев перед опасностью превращаться в какой-то монолитный гранит проходит через десятилетия. При этом его нельзя отнести к генетической преемственности, потому что люди уничтожались в каждую оборону (города. — РП), их почти не оставалось, приезжали новые... его даже нельзя списать на то, что камни его переносят — ведь камни тоже уничтожались», — пояснял позже произошедшее Чалый.
Поэтому для поисков непосредственных участников событий не нужно прибегать к особым ухищрениям. Можно подходить к любому, особенно в период памятных мероприятий второй годовщины Третьей обороны Севастополя — такое название тоже вошло в городской жаргон.
Вопросы, которые мы задавали, были просты: что заставило тогда выйти на митинг, как воспринимаются те события сейчас и что осталось в сухом остатке, когда ушли эйфория и кумулятивный эффект всенародного единения.
Алексей Чалый
Алексей Чалый (справа). Фото: Андрей Полевой
Мы слишком русские
Станислав, предприниматель, тогда — рядовой боец отряда самообороны:
«Потому что иначе никак. Для жителей других городов понятие родной земли может быть менее острым, тут его просто нельзя игнорировать.
Наверное, "проблема" Севастополя в том, что тут каждый квадратный метр территории стоил чьих-то жизней, причем это происходило не один раз. Ты просто не можешь быть равнодушным, когда живешь в Севастополе. Готовность умирать за свою землю — она тут как бы подразумевается по умолчанию.
Эйфория присутствовала, и она, конечно, ушла. Вместо нее пришло трезвое понимание правильности сделанного выбора. С одной стороны — наконец-то есть ощущение внутреннего комфорта, которое можно описать как "мы дома". С другой — события на территории сопредельного государства каждый день доказывают, что жить с этим, в тех условиях мы бы не смогли. В новой, постмайданной Украине места для Крыма и тем более Севастополя просто нет. Мы слишком русские.
Тот митинг — это же не было голосованием "где лучше — где хуже", речь шла о цивилизационном выборе. Это был порыв — отстоять свой город. Причем получилось в итоге это сделать, что называется, категорически. Сложились условия, открылось "окно возможностей", которыми мы и воспользовались».
Мы — народ
Виктор, военный пенсионер:
«Тогда протест был не только пророссийским — у нас тут все протесты пророссийские, с основания города, — он был еще и антимайданным. Мы были не согласны с тем, что на Майдане с нами поступили несправедливо. В Киеве некие люди свергли президента, которого они не выбирали — его выбирали мы. Даже при том, что ни один украинский президент не был для Севастополя "своим" и выбирался по принципу наименьшего из зол. Но наш выбор, нашу волю растоптали. Более того, нам дали понять, что и дальше с нами считаться не будут. И не только не будут, но и по возможности истребят физически или духовно. Или все сразу.
Вспомните, там же прямо говорилось: на юго-востоке и в Крыму живет стадо, которое надо уничтожить. Много чего говорилось. Знаете, трудно не начать объединяться перед лицом реальной угрозы тебе, близким и друзьям.
Тот выбор, который был сделан, — так его, по сути, не было. Варианты — ждать, пока убьют тебя, твою душу, или же активно этому воспрепятствовать — они только в теории бывают. В реальности действуешь не задумываясь.
Эйфория была не в смысле каких-то экономических ожиданий, а возникла тогда, когда стало понятно: мы — народ. Не "население", не "электорат", не "пророссийская часть жителей украинского Севастополя" — а народ. И вот это осознание, воля народа, смела все барьеры. В этом смысле эйфория до сих пор не прошла. И, надеюсь, не пройдет. Это наш город, и мы его не отдали».
Если не делать — будет хуже
Ольга, домохозяйка:
«Знаете, у нас тут еще при Украине висели плакаты: "Мы имеем право на родную историю и язык". Для жителей материка это может быть непонятно — но поверьте, когда тебя 23 года лишают самых, казалось бы, обыденных вещей, как только ты чувствуешь возможность это изменить — это откуда-то изнутри взрывается, и ты просто идешь вперед.
Да, было страшно. Потому что у меня есть дети, и у меня есть родители. Но при этом было понимание, что если ты сейчас не будешь делать что-то, то в будущем будет еще страшнее, а родителям и тем более детям будет только хуже.
Так что эйфории лично у меня не было. Были страх и постоянная тревога — кончится это плохо или очень плохо. Потому что мы знали: там (на Украине. — РП) к власти пришли нацисты, у них есть армия, государство и поддержка, а у нас — наши ребята-ополченцы, пробившийся из Киева "Беркут" (спецподразделение украинской милиции. — РП) и Черноморский флот, который непонятно как будет действовать. Формально же мы были Украиной, и все до одного — мятежники.
Эйфория возникла тогда, когда появились "вежливые люди". Стало понятно: теперь все будет хорошо. И во второй раз, когда Путин сказал, что Севастополь теперь Россия. Вот это ощущение "все кончилось, все хорошо" — оно непередаваемо».
Строить среди своих
Сергей, предприниматель:
«Пошел, потому что всегда ходил. Тем более надо было идти сейчас. Ощутил, что такой шанс бывает раз в жизни — либо мы все это делаем, либо нас раздавят в ближайшие годы. Сомнений в том, что уйдем в Россию, не было — у России тоже такие шансы бывают раз в жизни.
Эйфории не было, было глубокое удовлетворение от того, что все идет как надо. И было очень радостно осознавать, что такие вещи, как чувство локтя, бывают на самом деле. Город "собрался". Обратите внимание — у нас в то время даже преступность не выросла, хотя милиция сама не знала, что делать и как.
Да, появились после воссоединения проблемы. Но они были предсказуемы, лично я ожидал даже большего — к счастью, враги даже блокаду организовать не могут правильно. Все трудности, которые сейчас есть — а они есть, чего скрывать, — можно решать в рабочем порядке. Если брать торговлю, то в моем сегменте падение оборота в четыре раза. Естественно, что работать приходится в тяжелых условиях. Но ведь это не говорит о том, что надо было оставаться. У меня остались на Украине партнеры — хотя уже правильно бы называть "знакомые" — там намного хуже. То есть никакого различия бы не было для бизнеса — в любом случае бы потеряли.
Мы видим объективные причины этих проблем — все надо перестраивать заново. Но одно дело — терять и строить среди своих, с трудностями и проблемами, а другое — терять еще и среди чужих».
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
