Емельян Пугачев обещал повесить Ивана Крылова

Портрет Ивана Крылова художника Романа Волкова

Екатерина Цимбаева реконструировала психологический потрет главного русского баснописца

Сергей Простаков

3 ноября, 2014 08:05

15 мин

Историк Екатерина Цимбаева написала необычную биографию русского баснописца Ивана Крылова — это научно-художественное воспроизведение последних дней жизни поэта, перемежающихся его воспоминаниями. Цимбаева целенаправленно уходила от «школьного стандарта» в рассказе о Крылове как об авторе басен. В центре внимания «образ чудака», под которым Крылов скрывался в обществе собратьев по перу. Зачем и почему ему понадобилась эта «игра» — жизнеописание писателя в изложении Цимбаевой превращается в психологический роман.

«Русская планета» с разрешения издательства «Молодая гвардия» публикует фрагмент книги Екатерины Цимбаевой «Крылов», посвященный детству баснописца.

Утром 4 февраля 1833 года Иван Андреевич Крылов по обыкновению полулежал на диване в своей комнате. На столике по левую руку стоял кофейный прибор с недопитым кофеем, пол был усыпан пеплом и окурками дюжины сигарок. Очередная сигарка торчала у него во рту, а на животе примостилась книжица какого-то никчемного сочинителя. Но Крылов не читал. Безотчетно он упирался взглядом в висевшую прямо над головой тяжелую запылившуюся до полной неразборчивости картину, давным-давно соскользнувшую на самый кончик погнувшегося гвоздя и все норовившую упасть. Он не беспокоился. Все вокруг вечно беспокоятся по всяким поводам. Вот и только что у него был молодой Пушкин, спрашивал, как это ему не боязно: ведь картина когда-нибудь может сорваться и убить его. И чему обучают нынешнее поколение во всяческих лицеях? Простой геометрии не знают. Крылов никаких лицеев не кончал, но ведь нетрудно же подсчитать, что угол рамы должен будет в таком случае непременно описать косвенную линию и миновать его голову.

Ну да Пушкину простительно тревожиться вздором: молодо-зелено. А сосед, Гнедич, с которым двадцать лет прожито на одной лестнице в казенных квартирах Публичной библиотеки? Уж, кажется, совсем немолодой человек, а как ни заглянет, так непременно укажет на опасность, и никакая математика ему не указ, он сверх гекзаметров ничего знать не желает. И где теперь Гнедич? Трудно поверить, что никогда больше не войдет в дверь... Вчера похоронили его в Александро-Невской лавре, недалеко от Карамзина... а гвоздь так и держится в стене...

На погребении было довольно людей, искренне скорбевших об усопшем. Но граф Хвостов не пощадил и последней церемонии. Всю обедню раздавал он свои гекзаметры на смерть переводчика «Илиады» и разговаривал во весь голос, так что Крылов при конце отпевания не удержался и сказал ему: «Вас было слышнее, чем Евангелие». А Пушкин потом заметил: как подумаешь, что Хвостов разразится над твоей могилой одой, так умирать станет страшно.

С похорон Крылов подвез Пушкина до Мойки в своей щегольской английской карете, совсем недавно купленной на императорское пожалование. Колеса легко скользили по бесконечной прямой Невского, Крылов по привычке задремал было, как вдруг спутник разбудил его просьбой рассказать что-нибудь об оренбургском детстве. Крылов с недоумением на него поглядел: что за странность? Александр Сергеевич объяснил, что задумал написать «Историю Пугачевского бунта», а может быть, еще и повесть из тех времен, и желает собрать устные рассказы современников, «показания», как он это назвал. Видите ли, он встретил в бумагах из казенного архива имя капитана Андрея Прохоровича Крылова, бывшего при начале бунта в гарнизоне Яицкого городка, и решил, что это должен быть отец Ивана Андреевича. Стало быть, Иван Андреевич, каким бы мальчонком тогда ни был, сможет что-то вспомнить о пугачевщине — глядишь, пригодится в сочинении.

Крылов накануне ответил неопределенным мычанием и нынче, когда Пушкин со всей своей торопливостью вбежал к нему с намерением тотчас приступить к расспросам, сослался на нездоровье и неготовность.

Он не любил говорить о себе и уж вовсе не любил вспоминать ранние годы. Детство... Пушкин, конечно, не интересовался его собственной жизнью, не пытался назойливо лезть в душу, хотел лишь узнать какие-то мелочи существования в осажденном пугачевцами Оренбурге. Понять его можно: где еще их отыскать, как не в памяти живых свидетелей? Но трудно в четырехлетнем возрасте отделять себя от окружающего мира, трудно и сейчас разделить детские воспоминания и детские впечатления. Крылов не собирался совсем уж отказывать собрату-писателю, но пусть тот не рассчитывает на многое — многого он не захочет сказать.

В окне, около которого стоял диван, то и дело раздавался легкий стук. Крылову лень было повернуть голову. При хорошей погоде, даже и не теплой, лишь бы не ветреной, он никогда не прикрывал створки, чтобы его друзья-голуби с Гостиного двора могли влетать без помех за угощением. Забавно было наблюдать за физиономиями случайных посетителей: какими глазами озирали они заляпанный ковер! Сам Крылов давно не замечал таких пустяков: к чему беспокоиться о чистоте, о порядке, о приличиях? Его Фенюшка все равно никогда не возьмется за метлу, разве только чтобы выгнать ненавистных ей птичек. Дамы его не посещают, а прочие пусть утешаются собственным безупречным жилищем. Но в зимние бураны окна приходилось закрывать, а голуби поневоле прятались под гостинодворской колоннадой. Крылов тогда насыпал корму на наружный подоконник.

На улице потемнело — неужели дело к вечеру? Или метель начинается? Пора бы заканчивать затянувшееся утреннее кофепитие и переодеваться к обеду, но Крылову не хотелось вставать с дивана. Не попросить ли Фенюшку приготовить обед дома? Но она разворчится: поздно, мол, не из чего и пойдет-понесет... Да и невесело сидеть одному. В Английском клубе, среди людей, душе покойнее. И все-таки Крылов не поднимался с дивана. Расспросы Пушкина разбередили запрятанные вглубь чувства. И не хочется, а всплывают сквозь полудрему образы минувшего...

Оренбург... Признаваться ли Пушкину, что год, проведенный в этой крепости, вспоминается как счастливейший год раннего детства? Ведь весь этот год они провели там вдвоем с матерью, одни, без отца. Капитан Крылов был достойный дворянин, храбрый офицер и человек безупречной честности. Став взрослым, сын будет гордиться таким отцом, но ребенком он не может его любить. Отец с рассвета уходил на службу, возвращался к обеду, а обедали в ту пору уже в полдень: суровый, мрачный, всегда готовый отлупить единственного отпрыска за малейшую провинность, подлинную или мнимую. Мальчик заранее прятался в самый темный уголок избы, мать старалась отвлечь мужа и поскорее усадить за стол, но такие уловки мало помогали, и слезы текли тем горше, чем незаслуженнее было наказание.

Дом Крылова в Санкт-Петербурге. Фото: Ростислав Кошелев / РИА Новости

Единственно спокойным временем были вечера. Андрей Прохорович, вздремнув после обеда и отужинав, усаживался поудобнее на стул, выдвигал старый походный сундучок, заполненный толстыми книгами, все в коричневых потертых переплетах, вынимал один том и до ночи серьезно и монотонно читал его вслух. Мать сидела тут же у стола и шила при свете единственной свечи, мальчик тихонько играл в темноте, уверенный, что до завтра карающая длань его уже не коснется. Чтение было духовное, нравоучительное, иногда как будто бы историческое, — но все одинаково непонятное, а не усыпляло только от радостной возможности заниматься своими игрушками.

Еще приятнее были обозные перекочевки, когда многие дни — кто их считал? уж конечно не малыш — они ехали в походных кибитках к новому месту службы отца. Оренбургский драгунский полк стоял то в Астрахани, то в Яицком городке и вообще по всему Оренбуржью. Места все больше ровные, степные, широченные реки, летом горячий воздух, зимой ледяной — все прочее позабылось. Дорожные тяготы ему, как всякому дитяти, были нипочем, он с удовольствием сидел, прижавшись к матери и глядя то на лошадей впереди, то на солдат позади. Матушка давно привыкла к неустроенному быту, шила в пути, рассказывала сказки, напевала песенки, а на ночевках споро устраивала обед и постели на лавках или на печи. Все дороги слились в его памяти, и если вправду однажды на них напали пугачевцы, и Марья Алексеевна спрятала его в корчаге, он постарался вычеркнуть этот эпизод из сознания.

Пушкин спрашивал: сколько Крылову было лет в оренбургские дни? Легко ли на такой вопрос ответить? В отрочестве он не без тревоги думал, что не сохранилось его метрическое свидетельство, что он даже не знает, где и когда родился. То ли в отцовской Твери, то ли в матушкиной Москве, однако же, Оренбургский полк тогда квартировал в Астрахани. Сперва ему казалось неловко спрашивать мать, а после было уже поздно. Беспокойство об обстоятельствах его рождения прошло давно и бесследно. Теперь его принимают как своего при дворе, и никому нет ровно никакого дела до его происхождения. Так стоило ли понапрасну беспокоиться? А годом рождения он всю жизнь ставит, что в голову взбредет — 1768, 1764, 1769-й, не все ли равно?

Но Оренбург он помнит отчетливо, видимо, ему тогда было года четыре-пять. Высокий обрыв, под которым тек широкий Яик... то есть, милостью императрицы Екатерины Великой, Урал. В Оренбурге река выглядела так же, как в Яицком городке, откуда они с матерью поспешно уехали в преддверии беспорядков. И точно так же зимою он с мальчишками завороженно глядел сверху, как казаки ватагами отправляются на лед и, прорубив его, ловят рыбу баграми. Но только казаки те были из числа осаждавших город пугачевцев... Отец остался выполнять долг в Яицком городке, куда его перевели капитаном как раз в 1772 году, усиливая гарнизон перед угрозой возможного волнения. Его твердость и благоразумие имели большое влияние на тамошние дела и сильно помогли коменданту полковнику Симанову, который вначале было струсил. Жену и ребенка Андрей Прохорович позаботился отправить под защиту оренбургских стен, хотя будущее показало, что там их ждали не большие опасности, чем на родине Емельяна Пугачева.

Осада только тем и запомнилась Крылову, что, к его восторгу, несколько ядер залетело прямо на их двор. На мать это не произвело никакого впечатления: лежат и пусть себе лежат. Пушкин вычитал в документах, что в городе царил голод, ведь привоз припасов прекратился с сентября 1773-го по самый март 1774 года — как раз в пору главного, санного пути. Но разве мальчонка обратит внимание на голод? Он помнит разговоры, помнит, что за куль муки заплачено было его матерью (и то тихонько) двадцать пять рублей! Он, впрочем, смутно представлял себе, сколько должна была бы стоить мука в тех краях. Вероятно, раз в сто меньше, ведь жалованье его отца не превышало двухсот рублей в год. Чин капитана в Яицкой крепости был заметен бунтовщикам, тем более что Андрей Прохорович начал свою службу с усмирения других казачьих бунтов. Долгие годы спустя Крылов узнал, что найдено было в бумагах Пугачева расписание, кого на какой улице вздернуть, и среди многих стояло там и имя Марьи Алексеевны Крыловой с ее сыном. Знай он о том в дни осады Оренбурга, он по малолетству едва ли осознал бы угрозу, да и позднее не считал, что мужество защитников спасло его от смерти. Слыхано ли, чтоб какой хочешь злодей повесил четырехлетнего малыша? И думать нечего. А вот за мать он испугался задним числом: известны изуверства распоясавшихся бунтовщиков, насилия над женами военных.

«Подвоз пушек Пугачеву» Михаила Авилова. Фото: РИА Новости

И все-таки по усмирении бунта возвращаться в отцовский гарнизон казалось несносно. Там, однако, его ждали не только неизбежные порки (после первых скупых ласк встречи). Среди мальчишек завелась игра в пугачевщину. Они разделялись на две стороны: городовую и бунтовскую. Крылов, как сын капитанский, избран был предводителем городовой стороны и страшно собой гордился, ибо под его началом оказались ребята постарше, дети солдат или сержантов. Драки были значительные. Наслушавшись рассказов взрослых о расправах с захваченными казаками, ребятишки выдумали, разменивая пленных, их сечь, отчего произошло такое остервенение, что игру запретили. Впрочем, что сечь! Бунтовская сторона попробовала подражать самому Емельке и пленных прямо вешать! Нынешний сенатор Мертваго не стыдится припомнить, как, поймав одного из враждующего лагеря, собственноручно повесил его кушаком на дереве. Жертву успел отцепить проходивший солдат, и после уж от родителей досталось всем воюющим по самое первое число — и на сей раз по заслугам. Армия Крылова-сына была разогнана по домам, и с тех пор он не то что не воевал, но и драться во всю жизнь не привелось.

И в Оренбуржье никогда уже не бывал. Как-то сразу они переместились в Тверь, в домишко к прежде неизвестной мальчику бабке по отцу, Матрене Ивановне. Годом ранее город почти целиком выгорел в большом пожаре и только начал восстанавливаться по плану, утвержденному самой императрицей Екатериной. Она благоволила тверичам, послала денежное пособие будто бы в миллион рублей, и главную улицу иначе не называли, как Миллионная. Отец вышел в отставку, оскорбленный невниманием к его заслугам при защите Яицкой крепости, и стал членом, а вскоре и председателем Тверского губернского магистрата. Новая служба была ему совсем непонятна, гражданские дела не решались военной методой. Он отдыхал душой, вспоминая недавнее боевое прошлое, но поговорить о том было не с кем, и он взялся за составление сочинения «Оборона крепости Яик от партии мятежников (Описанная самовидцем)». Гораздо позднее сын нашел манускрипт и отнес в «Отечественные записки», где его и напечатали в 1824 году.

Слава богу, успел, еще год прождал бы — и слово «мятежник» приобрело такой смысл, что и речи не могло бы идти о печати. Прочтя отцовский труд, Крылов поразился его старинному, почти петровскому, коряво-казенному стилю. Дома батюшка изъяснялся обычным языком, а в последние годы больше молчал: к ужасу мальчика, он пребывал почти непрерывно в наимрачнейшем расположении духа, особенно с тех пор, как в семействе случилось пополнение — родился братец Левушка. Бедный! Не в добрый час принесло его в этот мир, так и оставшийся ему чуждым и враждебным. Денег до такой степени не хватало, что Крылов живо сохранил это в памяти, тем более что начал уже тогда понимать окружающее. Андрей Прохорович по неподкупной честности взяток не брал, оттого всегда страдал по службе, страдал и за семью, после рождения младшего сына заболел, начал кашлять, чахнуть — и 17 марта 1778 года скончался, совсем еще молодым, как теперь представлялось Крылову (тогда-то он почитал отца стариком).

Цимбаева Е. Н. Крылов — М.: Молодая гвардия, 2014

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе