Новости – В мире

В мире

Как в Испании и Португалии хунты помогли преодолеть авторитаризм

Годовщина революции гвоздик в Португалии, Лиссабон, 25 апреля 2014 года. Фото: Patricia de Melo Moreira / AFP / East News

Традиционные самоорганизующиеся институты гражданского общества сыграли в этих странах выдающуюся роль в установлении демократии

Эмиль Паин

5 июня, 2014 09:05

28 мин

Сегодня термин «хунта» стал популярным в России, им обозначают (зачастую безосновательно) нелегитимную власть. В статье анализируется роль другой хунты — «соседской», традиционного социального института, сыгравшего выдающуюся роль в преодолении авторитаризма на Пиренейском (Иберийском) полуострове. Статья о сходстве авторитаризма в разных странах и возможностях смены авторитарной колеи.

Доктор политических наук, профессор НИУ ВШЭ Эмиль Паин продолжает на «Русской планете» публикацию большого цикла статей: «Антропологические этюды». В них он рассказывает о влиянии культурных особенностей разных народов на политическое развитие современного общества.

Опыт Чили показывает, что даже в тех случаях, когда авторитарные режимы действительно помогали своим странам выбраться из экономического кризиса, они остались в памяти народной лишь как мрачная эпоха, которая «никогда не должна повториться». Еще менее завидна судьба авторитарных режимов, лишенных возможности похвастаться заметными достижениями в экономической сфере, задавленной жестким государственным регулированием.

К началу 1970-х годов на Иберийском полуострове авторитарные режимы почти полвека сохранялись в Португалии и около 40 лет — в Испании. К этому времени обе страны демонстрировали удручающие экономические показатели, в два-три раза уступая по уровню жизни странам, охваченным европейской экономической интеграцией. Этот разрыв казался нетерпимым многим испанцам и португальцам, особенно из числа тех сотен тысяч людей, которые приобщились к трудовой эмиграции и попробовали другую жизнь в Европе и в США.

Известный испанский социолог Лопес Пинтор отмечал, что Испания в то время отставала в модернизации от развитых стран Европы на целую эпоху и многим казалось это судьбой. Считалось, что стадиальное отставание от Западной Европы непреодолимо даже для Испании, не говоря уже о Португалии, которая сильно уступала в экономическом развитии своей не очень передовой соседке и вообще представляла собой тогда глухое европейское захолустье. Сразу же скажу — представление о роковой колее и непреодолимом отставании не подтвердились. Спустя около 20 лет после падения диктатур обе страны совершили гигантский скачок в своем развитии, и в 1999 году уже Португалия выступила в роли экономического эталона. Владимир Путин поставил задачу перед Россией догнать Португалию по уровню ВВП на душу населения, и пока к маю 2014 года эта задача Россией еще не полностью решена, хотя тяжелая историческая наследственность сильно сдерживает развитие обеих пиренейских стран, мужественно преодолевающих экономические кризисы.

Но вернемся в 1970-е годы и зададимся вопросом: почему существовавшие тогда диктатуры, являвшиеся к тому же экономически несостоятельными режимами, умудрялись десятилетиями сохранять свою устойчивость? Разгадка этой тайны может помочь в диагностике современной российской ситуации, если верно мое предположение о существовании некоторых более или менее универсальных механизмов поддержания застойной стабильности. Пример государств Пиренейского полуострова интересен для России еще и с точки зрения выявления внутренних факторов, которые приводят к трансформации даже самые застойные режимы.

О полном цикле авторитаризма

История Испании – это наглядное опровержение мифа об исключительности российского пути развития. Эту страну почти два века преследовал тот же круговорот срыва модернизационных реформ, что и Россию, и даже время этих циклов в основном совпадало в обеих странах. В Испании тоже были незавершенные реформы, о пяти из них писал еще Карл Маркс. Первая испанская оттепель появилась в 1808 году, когда в России начинал свои либеральные реформы Александр I. Поразительно, что и последующие циклы смены правителей-реформаторов и контрреформаторов по времени совпадают, пусть и с небольшим смещением, с аналогичными циклами в России.

Диктатор Португалии Антониу ди Салазар. Источник: wikipedia.org

В Испании, так же как и в России, всякая новая революция объявлялась «хаосом» и «смутным временем», а каждое возвращение фундаменталистов сопровождалось размышлением об «особом испанском пути». Только ничего «особого» в этом пути как раз и не было, поскольку и там, и в России эта идея означает одно и то же — сопротивление переменам, усиление политической роли церкви и армии; призыв вернуться назад в некий «золотой век», зачастую совпадающий с каменным.

Испанию, как и Россию, долгое время не считали Европой («Европа кончается за Пиренеями»), намекая на многовековое исламское, мавританское владычество в Испании и сохранение восточных черт в образе жизни, менталитете испанцев. Они, так же как и русские, болезненно расставались с имперским сознанием. Вплоть до середины 1980-х годов испанцы вспоминали и о своем имперском наследии и о своей имперской миссии: «За нами вся наша Латинская Америка». В Испании был антиамериканизм посильнее современного российского, поскольку война с Америкой за колонии в Карибском море завершилась лишь в первой трети XX века. В Испании были и сохраняются проблемы внутренних иноэтнических территорий как постоянных источников сепаратизма: Страна Басков, Каталония, Галисия и другие регионы.

Когда в России говорят о генетической невозможности появления хорошей элиты, поскольку за время революции, гражданской войны и сталинских репрессий был уничтожен цвет нации, стоит вспомнить Испанию, в которой за время тамошней гражданской войны (1936–1939) и правления Франко (1939–1975) было уничтожено 10% населения. Почти каждая испанская семья либо потеряла кого-либо их своих членов в этой мясорубке, либо хранит память о своих не до конца замученных родственниках — политических заключенных.

По масштабам потерь населения от репрессий и войн Испания и Россия сопоставимы, а по масштабам эмиграции Испания существенно превосходит нашу страну. Миллионы эмигрантов, больше, чем в любой другой европейской стране, — это тоже результат правления «либерального диктатора» и одновременно механизм, обеспечивавший самосохранение режима. Это примерно тот же механизм, что и знаменитый «философский пароход», — так режим избавлялся от своих потенциальных противников, вытесняя их в эмиграцию.

История Португалии тоже поучительна для России. Португальский опыт может служить опровержением мифа о какой-то особой психологической неподготовленности российского народа к демократии. Еще недавно в Европе трудно было найти такую страну, которая могла бы поспорить с Португалией по уровню социальной и политической пассивности населения, а также готовности принять власть диктатора Салазара как проявление Божьей воли. Более того, исследования 1990-х годов, проведенные голландским социологом Хофстедом в 64 странах мира, показали, что по уровню патерналистских ориентаций жителей Португалия и к тому времени еще сильно выбивались из ряда европейских государств, да и не только европейских. По этому показателю Португалия уступала, например, Турции и находилась в одном ряду с Малайзией, Пакистаном и Коста-Рикой. Однако низкий уровень индивидуалистических и высокий уровень патерналистских ориентаций жителей Португалии не помешал ей стать боле или менее благополучной страной ЕС, которую Россия лишь собирается догнать.

У Испании и Португалии, разумеется, много общего, и само их развитие зачастую было взаимообусловленным, вместе с тем история каждой из этих стран в чем-то уникальна и вполне доказывают справедливость утверждения о неповторимости индивидуального пути развития любого государства.

Испания, например, в XX веке проделала путь от пролетарской революции к правой диктатуре, и в этом отношении ее история поучительна для России: она показывает, что могло бы случиться, если бы российский аналог генерала Франко (Корнилов, Деникин или Врангель) победил бы. Думаю, результат оказалось бы таким же, как и в Испании, потому что левый и правый авторитаризм не столь уж различны по своим разрушительным последствиям, как говорится, «хрен редьки не слаще». В Португалии же, наоборот, правый авторитаризм установился почти сразу же после падения монархии и просуществовал с 1926 года по апрель 1974-го, когда этот квазиреспубликанский режим был свергнут в результате левого переворота.

Революция гвоздик в Португалии, Лиссабон, 25 апреля 1974 года. Фото: Jean-Claude Francolon / Gamma-Rapho / Getty Images / Fotobank.ru

Процесс перехода Португалии к демократии был по мировым меркам скоротечным, но все же португальские историки выделяют в нем три этапа. Кратко расскажу о них, поскольку большинству читателей это история неизвестна, а она местами поразительно напоминает российскую.

Первый этап — «Революция гвоздик», 25 апреля 1974 — апрель 1975. Офицеры среднего звена («революция капитанов») захватили власть и создали орган власти Движение вооруженных сил (ДВС). Ее политической опорой стала Португальская компартия (ПКП), единственная подпольная партия, сохранившая в условиях диктатуры Салазара и его наследника Каэтану свои ячейки в городах, прежде всего, на крупных предприятиях Лиссабона и Сетубала.

Уже после «революции капитанов» возродились и другие подпольные партии, например Португальская социалистическая партия (ПСП), лидеры которой сравнительно быстро смогли получить поддержку со стороны широких демократических слоев общества, прежде всего, студенчества, интеллигенции, предпринимателей и трудящихся мелких и средних предприятий.

Однако процесс формирования политических партий и институтов гражданского общества происходил в условиях революционного разрушения основ государственности и хозяйства. Национализация экономики носила явочный характер: рабочие брали под свой контроль предприятия в городах. Начался стихийный захват жилищ, семьями из трущоб, потом — отелей и нежилых помещений. В сельской местности, особенно на юге, тотальный характер принял захват земли. Только в южных районах за год было захвачено около одного миллиона гектаров земли и образовано, при поддержке коммунистов, более 400 кооперативов.

Так же как во время русской революции 1917 года и испанской революции 1920-х — начала 1930-х годов, приход к власти левых привел Португалию к разграблению имущества церкви, что формально оправдывалось борьбой с ней как одной из опор авторитарного режима. Португалия никогда раннее не испытывала подобных потрясений всех устоев общественной жизни, поэтому никто из политических лидеров в начале 1970-х не представлял себе, какую цену придется заплатить за подобный эксперимент.

Между тем его последствия не заставили себя долго ждать. Уже через год после апрельской революции на страну надвинулись все беды хаоса и безвластия. Как промышленные, так и аграрное кооперативы не ставили своей целью получение прибыли или повышения производительности труда — их целью было обеспечение занятости людей, но при таких целях экономика стала быстро катиться под гору, а рост занятости тут же обернулся падением заработков и нарастанием угрозы всеобщего голода. Города захлестнула преступность. Многое напоминало Россию 1917–1920 годов.

Второй этап — попытка установления левой диктатуры (январь — сентябрь 1975 года). В таких условиях в начале 1975 года прошли выборы в Учредительное собрание, результат их был таким же, как и в России в 1917 году, — коммунисты, правящая партия проиграли эти выборы. В Португалии они получили только 7% голосов, тогда как социалисты набрали 38,5% голосов. ПСП предложила второй по числу голосов партии (26% получила либеральная Народно-демократическая партия (НДП)) сформировать коалиционное правительство, однако это намерение было в штыки встречено коммунистами. Проиграв выборы, они перешли к отрицанию самого принципа «буржуазного парламентаризма» и требовали создания демократии нового типа, базой которого могли бы стать выдуманные ими «низовые народные организации» типа Советов или коммун.

В полном соответствии с уроками большевистской России португальские коммунисты при поддержке части армии попытались разогнать Учредительное собрание, однако левый мятеж 11 марта 1975 года провалился и привел лишь к расколу армии и высшего политического органа страны — ДВС. В условиях усиливающегося социального и экономического хаоса нарастала угроза правого переворота. Все слышнее становились голоса, требовавшие «возвращения к порядку» времен Салазара. В таких условиях демократические силы страны выдвинули лозунг: «Ни Альенде, ни Керенского», объясняя народу угрозу как правого переворота (свергшего Альенде в Чили 1973 году), так и левого (обратившего в бегство Керенского в России 1917 году). Маленькая Португалия умела учиться на уроках других стран, чего нельзя сказать о большой России.

У россиян, как известно, «собственная гордость», и на уроки «чужой» истории они внимания не обращают. Поэтому в 1990-х годах российский истеблишмент и вполне жизнеспособные тогда либеральные партии опасались только одной из разновидностей авторитаризма — левого. Для того чтобы не допустить его возврата, они готовы были пойти на любые отступления от демократии, не исключая разгона Верховного Совета в октябре 1993 года, подтасовки результатов президентских выборов 1996 года и проведения операции «Преемник», заложившей начало всей нынешней системе «суверенной демократии». Правого же авторитаризма в России не боялись — напротив, российские «демократы», в отличие от португальских, жаждали прихода русского Пиночета.

Подавление левого мятежа 11 марта 1975 года. Фото: Keystone-France / Gamma-Keystone / Getty Images / Fotobank.ru

Португальская политическая элита середины 1970-х годов оказалась мудрее российской конца 1990-х годов. «Движение вооруженных сил» большинством голосов приняло решение поддержать создание коалиционного правительства, обличенного всей полнотой власти. Это решение, по сути, означало самороспуск ДВС и послужило началом новому этапу в развитии страны.

Третий этап — начало демократических преобразований. Его отсчет обычно начинают с формирования коалиционного правительства ПСП — НДП и принятия Конституции Португалии (конец 1975 — начало 1976 года). В апреле 1976 года были проведены первые парламентские выборы, на которых убедительно победила ПСП и провела целый пакет законов, закрепляющих роль парламента, децентрализацию власти и местных выборов, а также усиление позиций муниципалитетов и других институтов гражданского общества. Несмотря на быстрые успехи демократизации Португалии в середине 1970-х годов, ей потребовалось еще около пятнадцати лет для того, чтобы преодолеть как инерцию революционной волны, так и последовавшую за ней политическую и социальную апатию общества. Все это стало возможным потому, что у элиты Португалии была цель войти в объединенную Европу.

При всей несхожести исторических судеб Испании и Португалии в XX веке, обе страны пережили периоды как левого радикализма, так и застойного правого авторитаризма. Думаю, что похожий полный цикл авторитарных правлений придется пережить и России. При всех особенностях России, механизмы, используемые ее властями для подержания застойной стабильности, в основном те же, что использовались в Испании и в Португалии.

«Особая цивилизация»

В системе таких механизмов важную роль выполняет государственная пропаганда, обеспечивающая конструирование массовых представлений о своей нации как «особой цивилизации», которая всегда «так жила» и «иначе жить не может». В системе таких представлений само стремление к изменению жизни считается греховным, аморальным и противоречащим целям сохранения величия страны. («Вам нужны великие потрясения, а нам — Великая Россия»). Перемены также воспринимаются как опасность не только личная (могут репрессировать), но и общественная, поскольку порождают угрозы, большие, чем существующие. Как писал Василий Ключевский: «Самодержавие нужно нам пока как стихийная сила, которая своей стихийностью может сдержать другие стихийные силы, еще худшие». Это писал русский либерал в начале XX века, а его нынешние наследники повторяют то же самое в отношении нынешнего самодержавия, пользу которого видят в том, что оно может сдержать приход большего зла — «настоящего фашизма». Ключевский не дожил до большевистской революции и не увидел, как самодержавие само и породило «стихийные силы, еще худшие». Странно, что не понимают этого нынешние апологеты той же идеи.

Важным элементом самосохранения авторитарных режимов во все времена играла ксенофобия, основанная на формировании образа врагов нации — внешних и внутренних. До 1970-х годов ксенофобия носила социальный характер. В СССР главным врагом был мировой капитализм (империализм) и буржуазные демократии, в Испании же и в Португалии ксенофобия выражалась в антикоммунизме и антидемократизме как явлениях, не «соответствующих национальным традициям». К концу XX века социальная, классовая ксенофобия во всем мире стала уступать место этнической и религиозной.

За проведение в жизнь государственной идеологии левых авторитарных режимов ответственна правящая партия, а в правых — церковь. В Португалии и в меньшей мере в Испании она выполняла функции своеобразного комиссариата по формированию и поддержании госудраственной идеологии. В Португалии церковь была отделена от государства лишь в 1974 году после «Революции гвоздик», а в Испании — после смерти Франко в 1975 году. Португальская католическая церковь при Салазаре заслужила репутацию самой консервативной, «самого черного ингредиента» в спектре европейского католицизма, не принимавшего обновленческих идей, даже если они исходили от Ватикана. Церковь возглавляла так называемые «Народные дома», выполнявшие функции государственного агитпропа.

В Испании ситуация был сложнее. Ватикан не один год вел отчаянную борьбу с Франко за влияние над испанским католичеством, и лишь в 1953 году между Ватиканом и франкистским государством был заключен Конкордат, вторая статья которого гласила, что «испанское государство признает католическую церковь как совершенное учреждение и гарантирует ему свободу действий». Относительное невмешательство государства во внутреннюю жизнь испанской католической церкви позволила ей в какой-то момент стать если не частью испанского общества, то по крайней мере мостом между обществом и государством.

Между Русской православной церковью и государством нет промежуточного звена вроде Ватикана, поэтому процесс сращивания государства с церковью в идеологической сфере сегодня проходит быстро и без помех. Например, государство выдвигает идею «многополярного мира» — РПЦ поддерживает ее доктриной цивилизационно «многоукладного мира»; государство объявляет охоту на «правозащитников-шпионов», а РПЦ откликается идеей «либерального заговора» против России.

Генерал Франко встречается с кардиналом Висенте Энрике-и-Таранконом, главой испанской католической церкви, 26 мая 1969 года. Фото: Keystone-France / Gamma-Keystone / Getty Images / Fotobank.ru

Особую роль в поддержании авторитарных, корпоративных режимов играют институты «вертикальной демократии». Некоторые полагают, что наличие имитационного парламента, партии власти и вертикального профсоюза нужны авторитарным режимам исключительно для демонстрации внешнему миру своей демократичности. Думаю, что это заблуждение. Скажем, партии власти выполняли отнюдь не имитационные функции селекции кадров бюрократического аппарата, доказавших свою лояльность. В Испании и Португалии, так же как в СССР, человек не мог рассчитывать на успешную карьеру в государственных структурах (а при авторитарных режимах все подчиненно государству), не вступив в партию власти. Это давало авторитарному режиму мощные рычаги влияния на национальную элиту.

Нечто похожее происходит и в современной России. Сами названия партий власти («Национальное движение» при Франко; «Национальный союз» при Салазаре и «Национальное народное действие» при его наследнике Каэтану) показывают, что это вовсе не партии (то есть не часть общества), а государственные учреждения, претендующие на отражение интересов всей нации, всего народа, всей единой России.

В Испании и Португалии сложились похожие по своим функциям «вертикальные профсоюзы». Они были сформированы по отраслевому признаку и включали в себя как наемных работников, так и предпринимателей, выполняя следующие функции: а) недопущение конкуренции (все споры между предприятиями решались внутри этой организации); б) устранение социальных конфликтов между предпринимателями и рабочими. Государственный патернализм был призван не только обеспечить классовый мир, но и служить формой тотального контроля над обществом.

Однако в Испании и Португалии сохранялось то, что было сильно разрушено в России — традиционные самоорганизующиеся институты гражданского общества. Как раз они и сыграли выдающуюся роль в переходе этих стран от авторитаризма к демократии.

Гражданское общество: от организаций «общественной самозащиты» к институтам «национального спасения»

В обоих государствах происходил процесс явочного или официально разрешенного становления ячеек гражданского общества. В Испании он начался в 1960-е годы, а в Португалии чуть позже — в начале 1970-х, в период относительной либерализации времен Каэтану. В обоих случаях начало этому было положено возрождением соседских общин (соседских хунт). По мере ослабления возможностей государства обеспечить даже минимальные условия поддержания быта граждан в районах трущоб, а затем и в районах более дорогой частной застройки, а также в кварталах социального жилья, появились общественные организации, первоначально ставившие перед собой сугубо социальные задачи совместного выживания. Это был совместный ремонт или строительство жилья, благоустройство улиц, охрана природы, а в некоторых случаях и правопорядка, и тому подобное. Подобные организации повсеместно и постоянно натыкались на трудности реализации даже этих простейших задач, вступая в контакты с полицией, чиновниками-коррупционерами, нечестными подрядчиками и другими социальными субъектами такого же рода, поэтому они были вынуждены обращаться за содействием к интеллектуалам — адвокатам, архитекторам, инженерам, свободным журналистам.

Постепенно эти ячейки гражданского общества стали обрастать интеллектуальной инфраструктурой, через которую в них проникали и многие политики, активисты нелегальных партий. Так соседские хунты стали политизироваться. Нельзя сказать, что власти спокойно взирали на подобные процессы: многие хунты распускались и запрещались как «осиные гнезда красных» или сами разваливались в результате непримиримых мировоззренческих противоречий, однако позитивные социальные результаты их деятельности привели к тому, что сеть подобных общин, несмотря на все преграды и запреты, стала быстро шириться.

Испанские политические плакаты на выставке, посвященной 20-ти летию испанской конституции 1978 года. Источник: wikipedia.org

Испанские политические плакаты на выставке, посвященной 20-летию испанской конституции 1978 года. Источник: wikipedia.org

В некоторых случаях хунтам соседей удалось получить участки земли, документы на право пользования или владения ею, добиться пересмотра кабальных договоров с администрацией, преградить путь к спекуляции земельными участками и различным формам мошенничества. Слухи об этом быстро разлетались по стране, и процесс разрастания сети хунт стал необратимым. Благодаря движению гражданских инициатив происходило постепенное изменение массового сознания: люди начинали верить, что совместными действиями, без бунтов и восстаний можно преодолеть даже самые прочные заслоны авторитарной власти. В рамках этих организаций происходило практическое освоение широкими слоями населения основ народовластия. Здесь демократия становилась не только средством достижения целей, но и ценностью. В ячейках гражданского общества происходило возрождение или становление многих современных политических партий Испании и Португалии. В одной из резолюций Испанской социалистической партии 1980 года отмечалось, что «за последние 20 лет авангардом социальных движений, его хребтом стали хунты соседей».

В Испании помимо соседских хунт появились и другие зачатки самоорганизующихся институтов гражданского общества. Так, для предотвращения массовых забастовочных движений власти разрешили католической церкви создать в рамках вертикальных профсоюзов «Рабочие братства». Кардинал Пал-и-Даниэл гарантировал их «ортодоксальность» и убеждал власти в пользе этих братств, полагая, что «они будут препятствовать проникновению в рабочую среду социалистических доктрин и идей классовой борьбы». Однако надежды кардинала не сбылись: «Рабочие братства», пользуясь относительной независимостью от государства, превратились вначале в ячейки политического самообразования, а затем и в институты гражданского действия, реально осуществлявшие функции самозащиты рабочих.

И наконец, самое слабое звено авторитарных режимов — сфера просвещения. В ней, по словам Амандо де Мигеля, «срабатывает закономерность, роковая для режима и идущая на пользу оппозиции».

К середине 1970-х годов в Испании (в меньшей мере в Португалии) сложилась разветвленная сеть институтов гражданского общества. Именно они стали основными очагами формирования демократического варианта идеи «национального согласия». Власть и церковь в Испании уже в 1950-х годах выдвинули эту идею как инструмент самосохранения режима. Институты гражданской самоорганизации переосмыслили ее, используя разрешенные лозунги для консолидации оппозиции.

Память об ужасах гражданской войны объединяла нацию, в 1970-х годах дополнительной и важнейшей основой национального единения стало не только стремление избежать новой крови, но и общая воля к смене авторитарного режима как основного источника насилия. Испанское общество постепенно отходило от идеи «так всегда жили» к осознанию того, что больше «так жить нельзя». Ячейки гражданского общества, зародившиеся как формы групповой самозащиты, развивая проект «национального согласия», превратились в институты общественного и в эти смысле — национального спасения.

Решающая роль в демократическом транзите институтов гражданского общества является одной из основных и общих закономерностей перехода от авторитаризма к демократии. Сама потребность и возможность подобных изменений зависит от степени зрелости гражданского общества. Неразвитость гражданских структур предопределяет существование полного цикла авторитаризма, то есть движения от левого авторитаризма к правому или в обратном направлении. Отсутствие минимального уровня развития гражданского общества превращает планы демократизации страны в утопию. Партии, не укорененные в системе гражданских институтов, не выросшие «снизу», остаются узким слоем столичных интеллигентов, «страшно далеких от народа».

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе