Деньги вылетают из трубы

В следующем году власти Норвегии намерены «откупорить» свой суверенный фонд и использовать хранящиеся в нем «нефтяные» деньги для смягчения кризисных явлений в экономике. Об этом в интервью Bloomberg заявила премьер-министр Норвегии Эрна Солберг. Страна, долгое время сохранявшая статус самой благополучной в мире, столкнулась с рекордной за последние 11 лет безработицей и падением инвестиций в нефтегазовую отрасль. Между тем именно добыча и продажа сырья являются основным источником доходов для норвежской экономики. В этом плане норвежцы очень похожи на нас — вот только «нефтяная кубышка» у них намного больше, и используют ее они совсем не так, как мы.

Суверенный фонд Норвегии, по сути, является копилкой для ее доходов от экспорта нефти и газа. Его объем — 875 млрд долларов (для сравнения, Фонд национального благосостояния России — 75 млрд долларов). Подобную «кубышку» создают многие страны, являющиеся экспортерами энергоресурсов, в том числе и Россия. Правда, если у нас ФНБ в первую очередь является экстренным запасом на черный день, то для норвежцев необходимость создания суверенного фонда объясняется в том числе тем, что вбрасывать получаемые от ресурсов сверхдоходы в экономику сразу по мере их поступления крайне опасно. Нельзя, например, просто тратить эти средства на ежегодное повышение зарплат и т.д. — это приведет к существенному росту инфляции. Поэтому залезают в «копилку» только при острой необходимости сбалансировать бюджет. И как раз сегодня такая необходимость назрела: цены на энергоносители упали, и норвежский бюджет, рассчитанный исходя из высокой стоимости нефти, становится дефицитным.

Но любопытно здесь другое: как сообщила Солберг, за счет средств фонда правительство намерено не только компенсировать недополученные бюджетом доходы, но и провести некие преобразования, в том числе направленные на борьбу с безработицей и повышение конкурентоспособности норвежской экономики. Проще говоря, одна из основных целей Норвегии — использовать «сырьевые» деньги, чтобы уйти от сырьевой же зависимости. В свете того, что Россия вроде бы давно намеревалась сделать то же самое, есть смысл последить за столь похожими на нас еврососедями.

Эрна Солберг. Фото: Geert Vanden Wijngaert / AP

Важно подчеркнуть, что Норвегия — это именно та страна, по отношению к которой произносить слово «кризис» как-то язык не поворачивается. По версии различных рейтингов, она регулярно признается лучшей в мире по уровню жизни. «В принципе, и безработица в Норвегии низкая — чуть больше 4%, и у инвесторов в Норвегии есть все необходимое», — говорит Михаил Субботин, старший научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений. Но в относительном выражении даже такие показатели в стране считают серьезной проблемой. Настолько серьезной, что рассматривают ее как повод для наращивания расходов бюджета в условиях падения цен нефть. У нас ситуация заметно сложнее, да и запасы ФНБ намного скромнее, нежели в суверенном фонде у норвежцев. Поэтому и работать над повышением конкурентоспособности и уходом от сырьевой зависимости придется в разы усерднее.

В деле использования ФНБ для развития экономики российские чиновники — во всяком случае, как они пытаются это показать — делают ставку на развитие инфраструктурных проектов. Предполагается, что создание инфраструктуры сформирует условия для развития производства и бизнеса и подтолкнет экономику. Например, без нормальной дороги нельзя построить в том или ином регионе какое-либо производство, потому что вывезти товары будет невозможно. А если проложить дорогу на средства ФНБ — тут же объявится бизнес, который построит там завод, а завод даст рабочие места и будет платить налоги. И все довольны.

Но инфраструктура инфраструктуре рознь. Как считает аналитик Фонда национальной энергетической безопасности Игорь Юшков, за счет ФНБ финансировать надо те проекты, которые создадут наибольший мультипликативный (то есть распространяющийся на множество смежных отраслей) эффект в экономике.

Например, в числе проектов, на которые могут быть выделены средства ФНБ, — судоверфь «Звезда» на Дальнем Востоке. На ней предполагается строить танкеры, газовозы и другие крупные суда, которые сейчас в России не производятся. По задумке российских властей, после строительства верфи отечественные компании будут размещать заказы в России, а не в Южной Корее. На Дальнем Востоке появятся рабочие места и источник налогов, к тому же верфь будет заказывать много стали для изготовления судов, а это означает загрузку металлургических заводов, которые, в свою очередь, закупают руду и электроэнергию. Появляется спрос по цепочке производства — это и есть мультипликативный эффект.

Впрочем, в условиях кризиса стоит делать важную поправку: лучше выделять средства на те проекты, гарантии реализации которых выше, чем у остальных. В частности, такие проекты уже должны быть в высокой стадии готовности либо иметь иные надежные источники финансирования.

Наконец, при отборе можно руководствоваться принципом сокращения затрат. Так, например, развитие производства газомоторного топлива приводит к сокращению затрат на эксплуатацию автобусных парков и парков специальной техники (строительной и для нужд ЖКХ); к тому же высвобождаются объемы нефти и нефтепродуктов, которые можно будет экспортировать, получая дополнительную прибыль в бюджет.

Кстати, пока правительство решает, куда бы потратить нефтяные накопления, надо одновременно думать над тем, как их максимизировать. Наращивать добычу не вариант, поскольку продавать больше, чем у нас покупают, мы все равно не сможем. Остается только одно: перераспределять уже имеющуюся выручку от продажи в пользу государства. Но у нас до сих пор все происходило с точностью до наоборот: перераспределение идет в пользу частного бизнеса. Причем иногда доходит просто до абсурда.

Фото: Herbjorn Tjeltveit / Alamy / TACC

Например, главные налоги нефтегазовых компаний в России — это НДПИ и экспортная пошлина, то есть государство взимает платежи с объемов добычи и экспорта ресурсов. В середине 2000-х нефтяники активно продвигали идею: мол, налоговые ставки должны зависеть от условий добычи на разных месторождениях, иными словами, налогом должен облагаться не доход, а чистая прибыль. В итоге начиная с 2007 года государство изо всех сил вводит все новые и новые налоговые льготы для добывающих компаний — лишь бы им жилось одинаково хорошо на всех месторождениях. Обосновывается это тем, что, мол, иначе нефтяники не согласятся разрабатывать месторождения с трудно извлекаемыми запасами — якобы потому, что налоги там подчас превышают размер прибыли.

А ведь государство могло бы поступить намного проще: лишить ресурсодобывающие компании прибыли как таковой — и вопрос с налогами сразу отпал бы. Все издержки на добычу (не важно, из каких месторождений) примет на себя бюджет, и все доходы, соответственно, должен получать он же. Что же касается тех, кто сейчас владеет нефтегазовыми предприятиями и инфраструктурой, по-хорошему они заслуживают лишь окладов за услуги по менеджменту.

И тогда не ровен час наша «кубышка» станет не менее увесистой, чем у норвежцев. И мы тоже, как они, сможем и развивать экономику, и без особых потрясений переживать периоды спадов. По словам Субботина, в Норвегии суверенный фонд уже не раз помогал в полном объеме выплачивать пенсии и выполнять другие социальные обязательства государства в период падения цен на нефть. А во времена стабильности средства фонда, как правило, инвестируется в акции норвежских же компаний, но не занятых в нефтяном секторе: так и влияние скачков мировых цен на нефть на доходность вложений минимизируется, и ответственный бизнес получает поддержку. Как говорится, почувствуйте разницу: свободные средства нашего ФНБ по большей части инвестируются в поддержку не российской, а американской экономики. А если и расходуются, то крайне редко идут на социальные нужды. Как сказал партнер RusEnergy Михаил Крутихин, «опыт показывает, что в России Фонд национального благосостояния и прочие суверенные фонды действительно расходуются на благо граждан, но только не всех, а избранных».