«Дневник смерти» блокадного Ленинграда
Дневник Тани Савичевой состоит из нескольких страниц. Это живой исторический документ, созданный ребёнком и хранящийся сегодня в музее истории Санкт-Петербурга. О трагедии жителей блокадного Ленинграда он говорит намного больше, чем иные фолианты историков — тех, кто не пытался детской рукой закрыть одеревеневшие от мороза веки близкого человека, в истощённом теле которого вчера ещё теплилась жизнь.
Северная столица России, построенная именитыми европейскими зодчими, уникальный город музеев и театров, научный и образовательный центр страны, в ходе блокады Ленинграда был обречён на страшную и невероятно мучительную смерть.
Руководство Третьего рейха постановило стереть с лица земли Ленинград и уничтожить почти 3 млн человек, населявших его. Захвату города фашисты придавали особое значение. Его падение, согласно замыслам Гитлера, должно было предварять взятие столицы – Москвы. 8 сентября, после оккупации немцами Шлиссельбурга, находящегося в 24 километрах от Ленинграда, город на Неве был полностью блокирован с суши.
Оказались разорваны все железнодорожные и автомобильные коммуникации. Сообщение с «большой землёй» отныне можно было поддерживать только воздушным путём и по Ладожскому озеру.
Смертельный капкан — кольцо вокруг Ленинграда — захлопнулся. Так началась блокада, длившаяся 872 дня, на протяжении которых в Северную столицу не поступали в достаточном количестве ни продовольствие, ни топливо, ни медикаменты.
От голода, болезней, связанных с истощением, бомбёжек и обстрелов, не прекращавшихся на протяжении этих 872 дней, погибли сотни тысяч мирных жителей, в том числе, женщин и детей, которые не могли покинуть город. Возможность эвакуации всё же была, но руководство города не использовало её в полной мере. Население было предоставлено самому себе. И должно было самостоятельно решать вопрос об эвакуации из города или способах выживания в Ленинграде. Спасение умирающих во многом стало делом рук самих умирающих.
Обязательная эвакуация распространялась лишь на работников оборонных предприятий, перебрасывавшихся в другую точку страны. В этом случае город могла покинуть вся семья работника.
Многие историки сходятся сегодня во мнении, что если бы руководством Ленинграда была избрана другая тактика защиты людей, то можно было бы спасти тысячи жизней. В том числе, семью Тани Савичевой.
Савичевы жили в доме № 13/6 на 2-й линии Васильевского острова. Именно здесь Таней был написан блокадный дневник, ставший одним из самых потрясающих артефактов Великой Отечественной войны, которая, как известно, не щадила ни детей, ни взрослых.
Родители Тани считались не то чтобы врагами социалистического общества, а «чуждым элементом». Почему? За что? В 1920-е — годы НЭПа — Савичевы занимались предпринимательством. У отца Тани, Николая, была своя пекарня, где он трудился вместе с братьями с 1911 года. Такое благополучие автоматически откинуло Савичевых уже в 1930-е на позиции «лишенцев».
Таня появилась на свет в этой многодетной семье 23-го (а по другим данным – 25-го) января 1930 года, когда её отцу было уже 45 лет. Она была пятым, младшим ребёнком. В 1935-м семью «нэпманов» выслали за 101-й километр, в Лугу, куда направлялись многие неблагонадёжные элементы безупречного советского общества. Николай был сослан. В 1936-м он умер от рака. Отцу семейства было 52 года.
После его смерти Марии и её детям разрешили вернуться. Братья и сёстры работали на заводах. Мама хорошо вышивала, числилась в трудовой артели, обшивала всех модниц на Васильевском острове. В квартире Савичевых бывали минуты радости. Здесь было много музыкальных инструментов. Устраивались небольшие семейные концерты. Мальчики хорошо играли. А девочки неплохо пели. Было весело.
Весной 1941 года Таня окончила третий класс школы. И должна была перейти в четвёртый. Она росла не по годам серьёзной. И очень домашней. Контактам с подружками предпочитала тёплые вечера в кругу семьи. Была очень пытливой. Словно чувствовала, что жизни судьба отмерила мало. И спешила узнать, почему судьба так сурово распорядилась с отцом.
Но о том, что с остальными членами семьи жизнь распорядится куда более жестоко, догадываться 11-летняя девочка никак не могла, хотя окружавшие её взрослые понимали, что война может начаться в любой момент.
О блокаде жителям Ленинграда сообщили далеко не сразу. Руководство города демонстрировало вопиющую близорукость, посчитав, что блокада продлится недолго. Просчитать, что Северная столица окажется отрезана от «большой земли», было не так уж сложно. Но запасаться продовольствием и медикаментами посчитали нецелесообразным.
Историки располагают документацией, свидетельствующей о том, что город отказывался от дополнительной помощи, уверяя Москву, что «в трудный для всей страны период обойдётся собственными силами». Однако очень быстро стало понятно, что Ленинград находится в смертельном для его жителей капкане.
В квартире Савичевых с началом блокады был отключён телефон, центральное отопление. Последним отключили водопровод. Из магазинов пропали продукты. Запасы еды в доме Тани закончились.
Суп из клея. Чай из морковки. Кофе из земли
Начался изнуряющий многодневный голод, в ходе которого Мария, мама Тани, варила суп из столярного клея. Пока еще его можно было достать на рынке. Сегодня это кажется дикостью, но в те блокадные дни студень из столярного клея, производившегося из кожи и костей животных, был продуктом № 1 – очень сытным «лакомством», оттянувшим страшный конец многих.
В этом темноватом донельзя вареве, которое делала Маша, было много питательного желатина. Если отбить невыносимо мерзкий запах, добавив то, что всё ещё оставалось под рукой (гвоздику, перец, лавровый лист) получался настоящий «блокадный деликатес».
У блокадников не было заварки. Натирали на тёрке морковь (пока она была), смешивали с чагой (грибом, растущим на берёзах) получалось сладковатое варево – блокадный чай. Любители кофе «паломничали» туда, где были уничтожены ударами немецких бомбардировщиков Бадаевские склады. На них были залежи кофе и шоколада. Земля, если собрать её в кулёчек, а потом заварить, обладала «превосходным» шоколадным ароматом.
Съесть клея. Выпить земли. И вот уже не так кружится голова. Не так сводит жуткой болью желудок. Попутно было съедено всё, что имело намёки на животное происхождение: ремни, портфели, кожаные перчатки, обувь.
Летом 1941 года, ещё до начала блокады, ввели карточки на продовольствие. При этом коммерческие магазины продолжали работать. Однако уже осенью свободная продажа продуктов была запрещена. А 13 ноября 1941 года была снижена до минимума норма выдачи хлеба. Работающий гражданин мог получить 300 грамм. Те, кто не работал, по 150.
Ровно через неделю, 20 ноября, и этот минимум, казавшийся абсолютным, был урезан до 250 граммов хлеба, выдававшихся по рабочей карточке. Целых 125 граммов в день выделили иждивенцам, в том числе, маленьким детям.
На хлеб молились, хоть в нём не было и намёка на муку. Была целлюлоза (читай – несъедобная бумага!), жмых, отруби. Оказалось, что в понятие «хлеб» можно буквально «впихнуть» то, что оставалось на стремительно пустеющих складах, включая пыль.
Таня Савичева, как и другие ленинградские дети, получала свои «125 г хлеба в сутки». Наступило пронзительно страшное время. За кусок хлеба могли убить, чтобы забрать драгоценные карточки.
Впрочем, убитый или умерший своей смертью тоже становился пищей. О случаях каннибализма в обескровленном Ленинграде говорить, вроде как, не принято. Но это было. Оставаться людьми в условиях «пандемии голода» могли единицы.
Людоедство процветало. Его подлинный размах был намного больше, чем это отражено в существующих документах. Детей старались без лишней необходимости не отпускать на улицу. Их убивали, вырезая куски мяса и готовя из них впоследствии продаваемые задорого котлеты.
Прежде чем осудить и проклясть тех, кто сегодня задаётся вопросом о том, не стоило ли сдать Ленинград, чтобы прекратить этот чудовищный эксперимент нацистов, об этом ни в коем случае нельзя забывать.
Выстоять? Не покориться врагу? Это подвиг. Но подвиг ли заставить обезумевших от голода людей поедать своих близких, чтобы потом из поколения в поколения передавать это полушёпотом, как самую страшную фамильную тайну? Большой вопрос.
Зима 1941-1942 года была беспрецедентно суровой. Отметка термометра опустилась до -30 градусов по Цельсию. И неизвестно, что мучило Таню Савичеву в эту зиму больше – голод или холод, пронизывающий до костей в не отапливаемой квартире. Три слоя тёплой одежды, которые были надеты на этой 11-летней девочке, никак не могли её помочь. Холод пронизывал насквозь. И в полузабытьи, словно прекрасный сон, виделись кружка горячего сладкого чая и бутерброд.
Дорога в школу, казавшаяся ещё вчера такой лёгкой и короткой, стала настоящим испытанием. Таня перестала ходить в школу, которую перевели в бомбоубежище (дети и учителя настолько ослабели и потеряли веру на спасение, что занятия продолжать было просто бессмысленно). Девочка ухаживала за больной матерью. Вспомнив опыт домашних концертов, иногда посещала госпиталь. Вместе с одноклассниками Таня давала концерты для раненых. А когда на концерты сил не осталось – просто писала письма. Не на фронт. В никуда. Почтового сообщения с «большой землёй» всё равно не было.
Первая запись в записной книжке Тани Савичевой, принадлежавшей когда-то её сестре Нине, сделана о смерти 32-летней Жени. Евгения была обескровлена не в переносном, а в прямом смысле слова. Молодая женщина работала на заводе по две смены. Путь домой измождённого голодом человека был невероятно труден. Вдобавок Женя сдавала кровь для раненых солдат.
28 декабря 1941 года её сердце остановилось. По одной из версий прямо на заводе. По другой – обеспокоенная отсутствием сестры Таня метнулась на Моховую, где Евгения проживала в квартире бывшего мужа. И там уже воочию увидела страшную агонию сестры.
А потом Таня взяла карандаш. Ведь никакие чернила не выдерживали морозов.
«Женя умерла 28 дек в 12.00 час утра 1941 г»
Евгению, открывшую этот страшный счёт в обречённой семье Савичевых, хотели похоронить на Серафимовском кладбище. Пробраться туда не было никакой возможности. Подступы оказались завалены телами людей, умерших и погибших в ходе обстрелов и бомбардировок. Женя похоронена на Смоленском лютеранском кладбище. Над гробом своей дочери Мария произнесла пророческую фразу:
«Сейчас мы хороним тебя, милая… Но кто же похоронит всех нас?»
Меньше месяца оставалось жить Таниной бабушке. Евдокия Арсеньевна умерла 25 января, отказавшись от госпитализации, хотя ей был поставлен страшный диагноз – алиментарная дистрофия третьей степени.
«Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г»
Эти слова, опять-таки, напишет уже 12-летняя Таня. Напишет в свой самый страшный день рождения. Хотя официально бабушка Евдокия умерла 1 февраля 1942 года. Это маленькая хитрость, на которую пошли пытавшиеся выжить Савичевы. До конца января они использовали бабушкину карточку, получая лишние 125 грамм хлеба и деля их на всех.
Однажды вечером, 28 февраля, не вернулась домой старшая сестра Нина. Мария и Таня проглядели все глаза, пытаясь увидеть в тёмном окне знакомый силуэт. Тщетно. Нины не было
Ни Мария, ни Таня не знали, что Нину после сильнейшего артиллерийского обстрела в срочном порядке переправили вместе с персоналом завода, на котором она работала, через Ладожское озеро, по так называемой «Дороге жизни». Этим путём за всё время блокады смогли вывезти порядка 800 тысяч человек. Эвакуация была игрой в «русскую рулетку»: под лёд ушло около 1000 машин. После судьба заболевшей по дороге Нины сложилась причудливо. Её сняли с поезда. И она оказалась в одном из колхозов Калининской области.
К этой девушке, которая была на целых 12 лет старше Тани, судьба была благосклонна несоизмеримо больше. Она выжила, вернулась в Ленинград, спустя десятилетие ставший Санкт-Петербургом. И прожила долгую жизнь, скончавшись в возрасте 95-ти лет, в 2013 году.
Выжил и Миша Савичев. Он попал в партизанский отряд, получил тяжелейшее ранение, после войны так и не вернулся в Ленинград, поселившись в Сланцах (Ленинградская область). До самой своей смерти, последовавшей в 1988 году, Михаил из-за полученного ранения передвигался с трудом и работал на почте.
Таня ничего не знала о судьбе Нины и Миши. Поэтому писать об их смерти не стала. А вот о Леониде (Лёке) умершем от крайней степени истощения в возрасте 24-х лет 17 марта 1942 года запись имеется.
«Лёка умер 17 марта в 5 час утра в 1942 г.»
Теряющая силы 11-летняя девочка нашла в себе силы зафиксировать смерть дяди Васи, которому она так любила в тиши его домашней библиотеки задавать свои наивные детские вопросы о жизни и родном отце, умершем в ссылке от рака. Есть запись и о дяде Лёше. Оба умерли мучительной смертью весной 1942 года.
А 13 мая умерла мама — Мария. И в записной книжке на букву «М» Таня сделала об этом соответствующую запись. Ошибки говорят о крайнем потрясении ребёнка, в сердечке которого откуда-то взялись невероятные запасы мужества для того, чтобы отдать последний долг каждому из своих родных, похороненных на разных кладбищах, в братских могилах. В гробах и без гробов, среди трупов других погибших, вповалку.
«Мама в 13 мая в 7.30 час утра 1942 г.»
Таня, как же тяжело тебе было это писать. Слово «умерла» пропущено: сработали защитные механизмы детской психики. В этот же день, этим же карандашом, окончательно потеряв веру в спасение Нины и Миши – последних родных людей на этой земле, смерти которых Таня не увидела, девочка нашла в себе силы написать
На букву «С» - «Савичевы умерли»
На букву «У» - «Умерли все»
На букву «О» - «Осталась одна Таня»
Некоторое время она была у соседей, удивившихся её появлению. Полагали, что там, этажом ниже, в квартире Савичевых, давно умерли все. В гостях ей перепал кусочек селёдки, проглотив который она светло улыбнулась, сказала «Я вся просолонилась». А вскоре ушла, сперва оказавшись у бабушкиной племянницы, затем в детском доме № 48, который всё-таки эвакуировали в посёлок Красный бор Горьковской (ныне – Нижегородской) области.
В эвакуацию прибыло 125 детдомовцев, из которых выжило 124 человека. В стенах Шатковской районной больницы Танюшу отчаянно пыталась спасти добрая санитарка Анечка (Анна Журкина). Удивительный человек, возвращавшей умирающей от предельного истощения девочке веру в то, что там, за гранью добра и зла, когда измождённое голодом и холодом сердце начинает устало отбивать свои последние удары, может случиться невероятное чудо: найдётся тот, кто обогреет, накормит, постарается заменить тебе погибшую мать. И всю семью.
Увы. Битву со смертью санитарка Аннушка, не отходившая от Тани Савичевой ни на шаг, проиграла. 1 июля 1944 года девочка скончалась от туберкулёза и была похоронена конюхом на местном кладбище. Уже в новое время Таню хотели перезахоронить в Петербурге, но Нина запретила беспокоить останки сестры.
В 1970-е в квартире Савичевых хотели сделать музей. С предложением об этом выступали Ураловы — люди, которые вселились в квартиру после гибели семьи. Ленинградские власти чесали в затылках примерно месяц. И, вспомнив о том, что Савичевы были «нэпманами», рисковать не стали.
Такая история.
