«Быть грамотным — модно»

Во время ежегодной международной образовательной акции «Тотальный диктант». Фото: Егор Алеев/ТАСС

Доктор филологии Елена Лукашевич — о том, зачем нам грамотность, откуда взялись граммар-наци и почему мы обиделись на слова о стране–дауншифтере

Лариса Хомайко

13 февраля, 2016 13:00

8 мин

Барнаул, как и вся Россия, готовится к «Тотальному диктанту»: в классическом университете стартуют занятия «Русский по средам», открытые для всех желающих. Накануне общероссийского экзамена на любовь к языку «Русская планета» встретилась с Еленой Лукашевич, доктором филологических наук, заведующей кафедрой теории и практики журналистики факультета массовых коммуникаций, филологии и политологии Алтайского государственного университета.

— Елена Васильевна, вы четыре года возглавляли в Барнауле филологическую комиссию «Тотального диктанта». Почему вам было это интересно? Хотели измерить грамотность жителей нашего города?

— Нет. Более значимым было желание объединить людей, которые вдруг захотели участвовать в проекте, связанном с русским языком. Неважно, пишут они диктант или делают что-то другое. Они начинают думать о том, что в русском языке есть вещи, о которых они забыли со времен средней школы, а теперь снова прикасаются к ним.

Честно говоря, за последнее время я не помню других проектов, где люди бы добровольно объединялись на основе желания знать русский язык. И мне даже не нравится формулировка «желание знать» — люди приходили к нам на «Русский по средам» не только, чтобы повторить правила, которые помогут хорошо написать диктант; они чувствовали себя среди единомышленников, и мы обсуждали вопросы, связанные с культурой, образованием, будущим России.

— Правда, что люди в современной России знают русский язык гораздо хуже, чем граждане СССР, или это миф?

— Никто этого не измерял. Сейчас единственный инструмент измерения — сдача ЕГЭ. А насколько можно ему доверять в плане обоснованности оценки? Школьников по определенной программе готовят к выполнению неких минимальных заданий, ежегодно выводят средний балл, но на повседневной практической грамотности среднего россиянина это мало отражается. Споры о том, какие знания, умения, навыки проверяют на ЕГЭ, не стихают до сих пор. Поэтому я вообще далека от мысли, что, когда мы готовим людей к выпуску из школы и поступлению в вуз, мы делаем их намного грамотнее.

Грамотность — это все-таки сознательность и преднамеренность, постоянная работа над собой. Человек понимает, что надо писать и говорить так, как требуют правила, потому что писать неправильно — нехорошо, неприлично. Или как на тотальном диктанте: «Быть грамотным — модно». Пусть каждый сам выберет мотив.

Мне кажется, российскому обществу важно осознать, зачем вообще измерять уровень грамотности. Что от нее зависит? Как говорил мой преподаватель в институте, профессия филолога ни хлеба, ни молока стране не прибавляет, но именно она развивает любовь к слову, книге, желание знать свой язык лучше, мыслить. Поэтому мне кажется, что на вопрос: «Надо ли быть грамотным», — просто нет ответа. Все декларативно говорят, что грамотными быть надо, но когда требуется предпринять какие-то шаги и что-то изменить, то многие не понимают, что.

Служебные документы грешат ошибками даже на самом высоком государственном уровне. А все эти скандалы с проектами изменений в русском языке! Помните, ЛДПР предложила проект закона о русском языке для трудовых мигрантов. В результате получился документ с огромным количеством ошибок, причем создавали его люди с высшим образованием, кто-то из них был даже с ученой степенью.

— Возможно, повседневная грамотность необходима для самоуважения. Мне кажется, она придает человеку вес в глазах других.

— Когда я была студенткой филологического факультета, было просто неприлично, если ты не прочитал новый роман, который только что опубликовали в толстом журнале. Мы передавали друг другу журналы и читали ночами, чтобы быть в курсе. Почему-то это ушло на периферию, не исчезло совсем, но перестало быть важной частью нашей жизни.

Сегодня нужно учить не только языковой, но и этико-речевой, коммуникативной грамотности: умению вступать в контакт, поддерживать разговор, слушать, стимулировать другого к высказыванию собственного мнения.

Мы знаем четыре основных вида речевой деятельности: говорение — слушание — чтение — письмо. Сегодня человек должен учиться не только говорить, но и слушать другого. Учим ли мы слушать? Мы учим писать, а как только доходим до чтения, то сталкиваемся с тем, что большая часть студентов и школьников не понимают прочитанного. И вообще, судя по тому, что происходит в нашем обществе, все хотят писать и говорить; мало кому интересно читать и слушать.

Доктор филологических наук Елена Лукашевич. Фото из соцсети

— Елена Васильевна, но при всем этом у многих людей появилось неистовое желание защищать русский язык. Мне кажется, это сравнительно новое явление. Не было же до перестройки граммар-наци, никто не бился за род слова кофе, как за последний бастион цивилизации…

— Вам кажется, что не бились? Нет-нет, бились, да еще как. СМИ было намного меньше, и выйти в эфир, напечататься, если ты не подготовлен, было просто невозможно. Жесткость в соблюдении норм, кодифицированность русского языка не обсуждались, и если кто-то вдруг не знал, что кофе не «оно вкусное», — все знали цену такому человеку. Если ты будешь неправильно говорить с экрана, тебя уберут мгновенно, иначе это будет удар по репутации программы. В отличие от имиджа репутация зарабатывается делами.

— Часто кажется, что люди спорят из-за слов, в которые вкладывают какое-то собственное значение. Почему так?

– Этот принцип «свой — чужой» лежит не только в основе отношения к людям, но и в отношении к словам. А когда ты слышишь какое-то слово и не до конца знаешь его значение, догадываешься, но не уверен, что правильно употребляешь это слово, — нужна привычка обращения к словарю.

Помните реакцию на употребление слова «дауншифтер» Германом Грефом по поводу того, что Россия избрала особый путь? Вот она, проблема грамотности и понимания: люди грамотные текст прочитали, но в контексте о России уловили только слово «проигрывать». Не уловили, что дауншифтер — это тот, кто сознательно выбирает свои ценности и тем самым уходит от общего движения в свою колею, в свою сторону. Почему мы обиделись на дауншифтера, хотя настаиваем, что у России особый путь, и мы сами знаем, куда нам идти? Мне кажется, когда люди начинают спорить о словах, они просто забывают о личностных смыслах, стоящих практически за каждым словом, связанных с жизненным опытом, интеллектом, культурой человека, забывают о том, что надо учиться понимать друг друга и договариваться.

— Что вы думаете о проблеме заимствований из других языков?

— Нет такой проблемы, по большому счету. Язык — это мощная самоорганизующаяся система. Чем больше в ней элементов, тем больше возможностей.

В эпоху Петра I в русский язык хлынул огромный поток заимствований, за небольшой срок — более 5 тыс. слов. Осталось немного: кто-то говорит, что 2 тыс. 500, кто-то — что меньше, но остались только те слова, без которых невозможно представить себе русскую культуру. Основной мотив заимствований хорошо обозначил А.С. Пушкин: «Но панталоны, фрак, жилет, всех этих слов на русском нет».

Разумная языковая политика необходима, но она не может быть только запретительной. Я сторонник тех лингвистов, которые осознают ограниченность своего влияния на языковую способность носителя языка, иначе бы уже все говорили, как мы хотим.

Язык фиксирует действительность через сознание человека. Соответственно, слова, которые мы используем, — это отражение нашего обыденного сознания, того, как человек думает, как живет.

И.А. Стернин еще в 2003 году сказал очень жестко, но правильно: «Мы с сожалением должны констатировать, что в нашей стране пока хорошее владение родным языком, умение грамотно и культурно говорить и писать не стало общественной ценностью».

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе