Новости – Люди
Люди
«Учитель рабочих» Сосо Джугашвили в Батуме
Картина неизвестного художника «Нелегальный приезд Сталина в Батуми». Изображение: thewanderingscot.com
В статье Ольги Эдельман рассказывается о попытках молодого Сталина организовать стачку в Батуме в 1902 году
17 сентября, 2013 04:30
9 мин
Фигура молодого Сталина была покрыта легендами и мифами еще до того, как сам их герой стал полновластным правителем СССР. Биография советского диктатора неоднократно переписывалась при его жизни, а каждая последующая эпоха стремилась заново придумать своего Сосо, Кобу и Сталина. Отсюда возрастает ценность исследований, которые пытаются приоткрыть завесу тайны и неведения над малоизвестными этапами пути будущего «вождя народов».
В свежем выпуске (№ 90) журнала «Неприкосновенный запас» вышла статья историка Ольги Эдельман, посвященная революционной деятельности молодого Сосо Джугашвили в Батуме в 1902 году. В ней Сталин изображен без какого бы то ни было ореола таинственности и величия. Напротив, мы увидим молодого активиста со своими страхами и надеждами.
Нигде в этой статье я не назову своего персонажа Сталиным, ибо в 1902 году Сталина еще не было. До появления этой клички оставалось без малого десятилетие; в 1902-м не было еще даже Кобы. В Батум между 11 и 25 ноября 1901 года приехал из Тифлиса молодой революционер Иосиф Джугашвили, в партийных кругах известный под детским именем Сосо. Накануне отъезда он был избран в члены Тифлисского комитета Российской социал-демократической рабочей партии, что означало уже серьезную партийную карьеру.
Картина Ираклия Тоидзе «Молодой Сталин». Фото: history.sgu.ru
Картина Ираклия Тоидзе «Молодой Сталин». Изображение: history.sgu.ru
Батум был крупнейшим промышленным центром Грузии. Его быстро растущая промышленность базировалась на переработке бакинской нефти. Это был единственный черноморский порт, откуда экспортировали добытую на Каспии нефть.
Оказавшись в Батуме, Джугашвили в считаные дни наладил контакты с местными передовыми (так их тогда называли даже в жандармских бумагах) рабочими, тем более что среди них были и высланные из Тифлиса после забастовок и демонстраций. В городе имелась и местная радикальная интеллигенция, и социал-демократы, однако Сосо предпочитал с ними не общаться. Он жил в среде рабочих, нашел работу конторщика на заводском складе, снимал квартиру вместе с высланным из Тифлиса рабочим Константином (Коция) Канделаки. И вел столь успешную пропаганду, что, по свидетельству местных жандармов, получил кличку «учитель рабочих». Канделаки же в рабочей среде прозвали «помощником учителя». Прозвища эти были даны не зря. До приезда Джугашвили рабочего движения в городе не было вовсе.
Уже 31 декабря 1901 года произошли волнения на керосино-нефтяном заводе Ротшильда. Несколько сотен рабочих потребовали оплатить им участие в тушении пожара на складе и добились своего: 2 января им выплатили по два рубля на человека. С 31 января по 18 февраля 1902 года бастовали на жестяночно-ящичном заводе общества «А. И. Манташев и Ко» и тоже добились своего, хотя полсотни зачинщиков были высланы из города.
Но по-настоящему масштабные события начались в Батуме в конце февраля. 26 февраля управляющий керосино-нефтяного завода Ротшильда объявил об увольнении к 12 марта «за сокращением работ» почти половины рабочих — 389 человек из 900. На самом деле ничего необычайного в таком действии не было, в ту пору большинство нефтяных заводов работали по мере наличия заказов. При поступлении заказа на определенный объем нефти завод нанимал рабочих для его выполнения, затем по окончании работ их рассчитывал. В основном это были неквалифицированные чернорабочие из местных крестьян, приходившие на заработки. Таким образом, управляющий заводом Ротшильда совершил вполне рутинную процедуру, причем корректно предупредил рабочих за две недели. Но уже распропагандированные своим «учителем» рабочие усмотрели в этом повод для протеста. На следующий день, 27 февраля, все рабочие завода забастовали, требуя вернуть уволенных. Иосиф Джугашвили посоветовал им добавить требование об оплате дней забастовки (мемуарист передал его слова: «Они напуганы и заплатят»). В последующие дни его советы были направлены на обострение ситуации.
Для местных властей всякие забастовки были в новинку, тем более они оказались не готовы к крупным акциям, и в действиях их угадывается растерянность. Кутаисский военный губернатор генерал-майор Алексей Смагин попытался вмешаться в конфликт и трижды — 28 февраля, 1 и 2 марта — назначал встречу недовольных рабочих с фабричным инспектором в присутствии своего помощника, полковника Николая Дрягина. Рабочие не явились. 2 марта Смагин прибыл в Батум лично, на следующий день удалось наконец собрать около 400 забастовщиков для встречи с губернатором. Толку из этого не вышло. Смагин выслушал требования бастовавших, счел их незаконными и предложил немедленно выйти на работу. В воспоминаниях одного из них находим примечательный разговор.
«Я описал губернатору невыносимое положение рабочих, их нужду и в конце произнес следующие слова товарища Сосо: „Сегодня заводские лошади не работают, но их все же кормят. Неужели человек не достоин того же отношения, что и лошади?“ На это губернатор возразил: „Где это видано, чтобы рабочий не работал, а жалованье все-таки получал?“ Я ему ответил: „Так было после того, как сгорел Путиловский завод. До тех пор, пока завод не был вновь выстроен, рабочие получали половину своей зарплаты“».
Вооружил рабочих этими аргументами скорее всего Иосиф Джугашвили. Почти четыре месяца спустя, после тянувшейся все это время забастовки, рабочие, ощутив наконец некоторые сомнения, стали наводить справки об основательности своих требований. Среди прочих они обратились за разъяснениями к... жандармскому ротмистру Джакели. Из беседы с ними ротмистр заключил, что «рабочие неправильно поняли новый фабричный устав, так как они утверждали, что, даже если вследствие забастовки завод не работает, завод и тогда будто бы должен платить рабочим жалованье». Вряд ли я ошибусь, предположив, что автором странного толкования документа был все тот же «учитель рабочих».
Картина Аполлона Кутателадзе «Политическая демонстрация батумских рабочих 9 марта 1902 года, под руководством И. В. Сталина». Фото: history.sgu.ru
Картина Аполлона Кутателадзе «Политическая демонстрация батумских рабочих 9 марта 1902 года, под руководством И. В. Сталина». Изображение: history.sgu.ru
Не удивительно, что абсурдные соображения насчет неработающих лошадей губернатора не убедили. Переговоры провалились. Следующей ночью Сосо собрал сходку на кладбище, призывал продолжать борьбу с угнетателями. При этом отличился блистательной некомпетентностью тайный осведомитель жандармского управления: темнота помешала ему рассмотреть собравшихся, а незнание грузинского языка — выяснить, о чем шла речь.
Джугашвили берет курс на организацию крупной уличной демонстрации. Какое значение он придавал акциям такого рода, видно из его статьи, опубликованной за несколько месяцев до описываемых событий в нелегальной газете «Брдзола»:
«Уличная демонстрация интересна тем, что она быстро вовлекает в движение большую массу населения, сразу знакомит ее с нашими требованиями и создает ту благоприятную широкую почву, на которой мы смело можем сеять семена социалистических идей и политической свободы».
Начало дано вполне в русле обыкновенной революционной риторики, провозглашающей стремление к гражданским свободам, но вот далее следует весьма любопытное пояснение эффективности демонстрации:
«Нагайка уже не может разобрать, где кончается простой „любопытствующий“ и где начинается „бунтовщик“. Теперь нагайка, соблюдая „полное демократическое равенство“, не различая пола, возраста и даже сословия, разгуливает по спинам и тех и других. Этим нагайка оказывает нам большую услугу, ускоряя революционизирование „любопытствующего“».
Для умножения сторонников революции нужно спровоцировать их столкновение с властями, подставить их под нагайки и, возможно, пули. Вряд ли таким ходом мысли Сосо чем-то выделялся среди своих товарищей, не зря его статья была опубликована в «Брдзоле» без подписи, как выражающая общее мнение социал-демократов. Не известно, попала ли эта газета к передовым батумским рабочим, а если да, то знали ли они, что автором статьи является их «учитель». Но, полагаю, она отражала общий настрой и логику борьбы и не могла их смутить. Именно в соответствии с этой логикой Джугашвили и убедил их выйти на улицу.
В ночь на 8 марта полиция арестовала около 30 зачинщиков беспорядков. Их ожидала высылка на родину — по мнению самих местных властей, мера, совершенно бессмысленная, ибо это были жители близлежащих селений, которым ничто не мешало тут же вернуться обратно. Никакого механизма реального ограничения свободы их передвижения и возможности снова наняться на какой-нибудь батумский завод не существовало. То есть, в сущности, репрессивные меры были бессмысленны.
В полдень 8 марта к полицейскому управлению явилась толпа в 300—400 рабочих из числа забастовщиков и потребовала освободить арестованных или арестовать их всех тоже. Надо отдать должное Джугашвили, который это спланировал: власти оказались в затруднении. И пошли на поводу у забастовщиков. Прибывшая рота стрелкового батальона не стала разгонять толпу, но разъединила ее на несколько частей (не без эксцессов) и через три часа переговоров — рабочие требовали, чтобы с ними были отправлены и 32 арестованных накануне, — отвела ее в казармы пересыльного пункта, причем требование забастовщиков было выполнено, и все арестанты были приведены из тюрьмы и присоединились к ним. Очевидно, полицейские власти стремились избежать применения силы; столь же очевидно, что содержать и контролировать такую массу арестантов было невозможно, и пересыльный пункт вряд ли был для этого пригоден. А Джугашвили тем же вечером сделал следующий шаг, созвав совещание представителей крупнейших заводов и социал-демократических кружков и предложив теперь уже всем батумским рабочим выйти назавтра на улицу и требовать освобождения всех арестованных. Голоса тех из рабочих, кто предупреждал об опасности кровопролития, услышаны не были.
События 9 марта описаны в донесении начальника Кутаисского губернского жандармского управления, генерал-майора Стопчанского, отправленном в Петербург, в Департамент полиции 12 марта:
«Добившись освобождения из тюрьмы 32 человек, толпа рабочих в несколько сот человек была крайне поощрена достигнутыми ею успехами и, по засвидетельствовании очевидцев, с освобождением из тюрьмы 32 человек, тогда же были слышны из тюрьмы крики заключенных в ней «Браво!», на что рабочие из толпы отвечали по-грузински: «Завтра придем освобождать всех!». К тюремной площади, на которой находилась 8 марта толпа рабочих, с одной стороны примыкает ограда Александровского сада, в котором собравшаяся интеллигентная публика вела себя небезупречно: были моменты, когда из сада летели в администрацию и в войска камни.
При таком настроении толпы рабочих на другой день, 9 марта, в 9 1/2 часов утра, собравшись, несколько сот забастовщиков-рабочих с песнями, шумом, криками и с пляскою лезгинки двинулись из нефтяного городка по улицам гор. Батума к казарме пересыльного пункта, в которой, как известно, накануне — 8 марта — распоряжением помощника кутаисского военного губернатора, полковника Дрягина, были размещены задержанные забастовщики-рабочие до 400 человек, предназначавшиеся к высылке на родину, окарауливавшиеся полуротою Михайловского крепостного батальона. Как только толпа достигла казармы пересыльного пункта, где уже находились: помощник военного губернатора, полковник Дрягин, помощник начальника губернского жандармского управления, ротмистр Зейдлиц, товарищ прокурора и чины полиции, толпа рабочих, как и накануне, потребовала немедленного освобождения арестованных своих товарищей. Полковник Дрягин отказал толпе рабочих в ее требовании.
Употребив затем бесплодно час времени на увещевание толпы, на выяснение ее незаконных требований и вместе с этим неоднократно предлагал толпе разойтись. Но все было напрасно, и толпа, настаивая на своем, оставалась непреклонною. Тогда полковник Дрягин распорядился вызвать роту 7 Кавказского стрелкового батальона. И вот когда едва только показалась рота в конце улицы, как из толпы раздались крики: «Долой войска!» Между тем рота, выйдя буквально в запруженную толпою рабочих улицу, стала приближаться к толпе, тогда последняя, стремительно разобрав ближайшую дощатую ограду и вооружившись тремя аршинными досками и булыжником, моментально атаковала роту с фронта. В это самое время несколько сот рабочих, находившихся в казарме пересыльного пункта, вышли из помещения во двор, и часть их, перескакивая забор, стала присоединяться к толпе, наступавшей на роту, а остальные, оставаясь во дворе пересыльного пункта, стали осыпать администрацию и роту с тыла каменным дождем. Положение роты становилось критическим; на первых порах рота, сохраняя порядок, медленно отступала, обороняясь штыками, но толпа с непонятною яростью, с криком и гиком продолжала наступать и настолько близко достигала фронта роты, что был момент, когда передовые ряды наступавшей толпы хватали за штыки, был даже случай, по засвидетельствовании самого ротного командира, борьбы солдата с рабочим за обладание ружьем. Командир роты, получивши удар камнем и поставленный в необходимость обороняться, скомандовал роте пальбу вверх, но произведенный залп не остановил наступающих, и толпа продолжала наступать, стала резче бросаться на солдат, тогда командир роты скомандовал солдатам: «Медленный огонь!» Раздались выстрелы, и первые ряды наступавших, как скошенная трава, повалились на землю. После этого толпа мгновенно отрезвилась и побежала назад — кто куда попало: часть испуганной бежавшей толпы, перескочив через ближайшие заборы, разместилась во дворах, часть побежала по улице, направляясь в нефтяной город, а часть, скрываясь, оставалась среди прибывшей массы любопытных зрителей. Между тем рота, прекратив стрельбу, которая продолжалась всего 10—15 секунд, продолжала идти вперед и дойдя таким образом до нефтяного завода Ротшильда, рота осталась здесь окарауливать завод, так как явилось опасение, что разъяренная и мстительная туземная толпа предаст огню нефтяной завод Ротшильда, а это могло повлечь такие ужасы бедствий, которые трудно и предусмотреть теперь.
Почти вслед за движением роты в нефтяной городок прибыли из гарнизона на место катастрофы другие части войск. По приведении в известность оказалось: убитыми на месте семь, и вскоре умершими пять, и раненых девятнадцать, в числе которых трое смертельно; а также один нижний чин — стрелок и один полицейский стражник.
При первоначальном наступлении толпы на роту и наступившем тогда хаосе все бывшие здесь власти очутились в разных местах среди бушевавшей толпы, откуда стали раздаваться отдельные револьверные выстрелы, причем, по засвидетельствовании очевидцев, при отступлении толпы было произведено четыре последовательных выстрела в ротмистра Зейдлица и в полицейского пристава Арсенашвили. Хотя после бегства толпы наступила видимая тишина, но так как толпы рабочих заняли дворы и переулки, то все власти очутились окруженными на месте катастрофы и не могли пройти домой, почему с места происшествия послали нешифрованные телеграммы и только к 4 часам пополудни толпы рабочих разошлись сами. [...]
В день происшествия, 9 марта, массовое движение рабочих (до 1200 человек) и столкновения их с войсками вызвали в городе большую панику, все лавки и магазины были быстро закрыты, и улицы опустели.
С прибытием казаков наружный порядок в нефтяном городке и в самом городе Батуме охраняется казачьими разъездами. Ко всему изложенному присовокупляю, что между рабочими утвердилось убеждение, что солдатам воспрещено стрелять во время беспорядков и что бы рабочие ни делали, их будут только арестовывать; этим и можно объяснить дерзкое поведение толпы против войск.
Командир действовавшей против толпы стрелковой роты 10 марта получил по почте угрожающее письмо, что будет убит.
Эдельман О. Сосо в Батуме, 1902 // Неприкосновенный запас, № 90, стр. 229—244.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
