«1993 год — агония революции»

«Русская планета» поговорила с Александром Шубиным как с историком и участником событий о «красно-коричневой» оппозиции, о невозможности компромисса между парламентариями и президентом и о невыученных уроках октября 1993 года.

— Я не проводил специального исследования по этому поводу, но думаю, что они различались не принципиально. Однако некоторые отличия очевидны. Люди, уже втянувшиеся в процесс социально-экономических перемен, в августе 1991 года поддерживали Белый дом. А люди, уже пострадавшие от перемен 1992—1993 годов, поддерживали Белый дом в октябре 1993 года. Но было и ядро, которое сохранилось. Я помню одних и тех же людей, которых я встречал и в августе 1991-го, и в октябре 1993-го у Белого дома. Это были те люди, которых условно можно назвать советским средним классом. Они имели очень большие надежды в 1991 году, которые разбились о ельцинские реформы к 1993-му.

— Пропагандистски этот термин очень удачный. Это был удар либеральной пропаганды по смыканию националистических и социальных ценностей — отличная находка с точки зрения информационной войны.

Действительно, социально-патриотическое идеологическое наполнение сопротивления Ельцину позволило сомкнуться одну коалицию националистам, демократам, коммунистам, социал-демократам. Условно говоря, с одной стороны Олег Румянцев, а с другой — Баркашов. Но они же не виноваты в этом объективном тактическом союзе, который официально никогда не заключался. Это было противостояние общему врагу. Ельцин, как сегодня Путин, сумел объединить против себя очень широкий спектр, от розовых до коричневых. На белоленточные митинги 2011—2012 годов также выходили и отъявленные националисты, и либералы — бывшие сторонники Ельцина. Общий враг объединяет.

Фото: «Русская планета»

Если же мы посмотрим на эту проблему с научной точки зрения, то увидим, что социальные и националистические ценности при всем их различии имеют сферу смыкания. В обоих течениях речь идет о консолидации социума: в одном случае — на основе культурных ценностей, в другом — на основе социальной структуры. Отсюда антиимпериалистическое движение под национальными лозунгами, лево-националистические движения. Этот эффект проявился и в 1993 году.

— Несильно, тем более что к осени 1993-го процесс закончился. Запрет КПСС в конце 1991 года вызвал сильную деморализацию среди масс коммунистов-охранителей. Но в КПСС состояли очень разные коммунисты. С одной стороны, коммунист-демократ Бузгалин, а с другой — сталинист Анпилов. Для большинства сторонников КПСС ее запрет стал поводом разойтись по разным движениям. Только для сторонников Зюганова восстановление коммунистической партии стало главной задачей. Но это не была самая активная часть левой оппозиции, и, как это вскоре выяснилось, КПРФ была готова к вхождению в ельцинскую политическую систему.

— Она тогда была очень разношерстной. Это были люди, которые не хотели бы на одной поляне рядом сидеть. Уже в 1990 году часть демократов-социалистов выступила против программы реформ, предлагаемой «Демократической Россией». Осенью 1990-го предпринималась попытка создания «Движения левых сил», которое объединило бы антиельцинский левый политический спектр. Также Ельцину активно противостояли радикальные марксисты-ленинцы, сталинисты, сторонники сохранения прежней системы.

По мере углубления либерально-буржуазных реформ от «Демократической России» откалывались кусок за куском. Один за другим от Ельцина отходили «демократические звезды» — Травкин, Аксючиц, Константинов, Руцкой, Хасбулатов. Я помню, как зимой 1991—1992 года, от имени Партии зеленых, я задавал Хасбулатову на встрече с москвичами неудобные вопросы, и он защищал Ельцина. Но вскоре его позиция резко изменилась.

Другая сторона формировавшейся тогда оппозиции — это продукты распада КПСС, которые ставили своей целью сохранение прежней системы в модифицированном виде — мало кто хотел возвращения в 1985 год в чистом виде.

Фото: «Русская планета»

Ну и последние в этом списке — националисты. У них были очень плохие отношения с демократами. И у них были изначально плохие отношения с коммунистами, но они довольно скоро нашли союзников и среди коммунистов, и среди недавних демократов. Здесь прозападный курс Ельцина очень помог националистам.

В 1992 году все эти силы стали сближаться, состоялась кардинальная политическая перегруппировка по сравнению с 1990-м.

Разная была реакция. Для многих это было продолжение распада СССР, что вызывало протесты. С другой стороны, часть оппозиции боролась за права регионов в противостоянии с сильной президентской властью. И это было видно во время Конституционного совещания, например, когда противники Ельцина старались поддерживать точку зрения регионов, видя в них противовес президенту.

Такие же игры, насколько я понимаю, вел и Хасбулатов. И не безуспешно — регионы постоянно колебались. Более того, им удалось в итоге несколько ограничить президентскую власть, потому что по конституции 1993 года Ельцин получил меньше полномочий, чем хотел.

— События 1992—1993 годов принято называть конституционным кризисом, который возник в результате постоянной правки еще советского основного закона. Насколько был велик авторитет конституции среди противников Ельцина? Не имела ли апелляция к ней символический характер?

— Все понимали, что ее нужно пересмотреть. По этому вопросу вообще ни у кого не было разногласий. Оппозиция настаивала, что конституция должна меняться по конституционным правилам.

В какой-то момент возникло ощущение, что остановить Ельцина с его грабительскими реформами можно, опираясь на законность. Для либералов из окружения Ельцина законность имела большое значение, и оппозиция сделала ставку на этот принцип: «Раз вы, либералы, говорите о законности, то мы берем ваши правила игры и по ним играем». Он связывал руки Ельцину и стоявшим за ним буржуазно-бюрократическим группировкам «прихватизаторов». В ходе внесения поправок парламенту удалось отыграть для себя существенные полномочия, что в случае успеха позволило бы изменить курс реформ. Конституционность — понятный принцип, и постепенно он стал видимой самоцелью. Даже не думая о том, кто, где и что приватизировал, люди встали на защиту конституции.

Так же как «красно-коричневые» были сильным аргументом против оппозиции, так же законность и конституционность были сильными аргументами «за». Простой логичный принцип: есть правила игры — не меняйте правила игры.

— Дело в том, что у Верховного Cовета как целого было мало сторонников. Их было меньше, чем у Ельцина, но если сложить всех сторонников депутатов, то их было бы больше. Когда отдельный депутат приходил к людям и говорил им о приватизации и о своей борьбе с ней — это был один разговор. Но когда речь заходила о Верховном Cовете в целом — совершенно другой. Телевидение представляло его неким коллективным монстром. Лично у Хасбулатова была не очень большая поддержка в России в целом, в то время как Константинов, например, среди своих избирателей был популярен. По телевидению показывают бесконечные утомительные заседания, кворумы, голосования. Телевизионщики так монтировали картинки, что если Хасбулатов, не дай бог, почешет нос, то возникало ощущение, что он в нем ковыряется. Акцентировалось внимание на неспособности договориться, на фриках, которые есть в любом большом собрании. То есть шла полноценная информационная война, которая дискредитировала Верховный Совет как целое и парламентаризм как принцип.

— Окончательно это стало ясно не ранее 21 сентября 1993 года, дня подписания Указа № 1400, а может быть, и 3 октября. Ведь прежде компромисс удавалось находить. Ведь в марте Ельцин уже устроил попытку переворота, известную как ОПУС («Особый порядок управления страной»), но вынужден был «сдать назад».

Фото: «Русская планета»

Еще в июне 1993 года на Конституционном совещании с Хасбулатовым обошлись по-хамски, не дав ему говорить. Делегаты — противники Ельцина, которые там находились, в том числе и я, устроили демарш в знак протеста и покинули здание. Мы составили требования, которые были затем удовлетворены, потому что Ельцину было невыгодно допускать заметный раскол Конституционного совещания, так как оно было его инициативой. Да и представители регионов настаивали, чтобы достигался компромисс. Поэтому Хасбулатова затем снова позвали выступить с докладом, но он не пришел на второе заседание по своей инициативе, послав туда Рябова. Рябову дали высказаться практически без ограничений регламента, представляя точку зрения Верховного Совета. Попытки найти компромисс имели место до самого конца.

— Ельцин, естественно, сыграл решающую роль в принятии окончательного решения. Окружение состояло из сторонников разных вариантов, и каждый тянул в свою сторону. Одна часть окружения на него постоянно давила, чтобы он разогнал Верховный Совет, а другая часть этому сопротивлялась. В середине сентября Ельцин со всей свойственной ему решимостью принял вариант «ястребов» — решение о роспуске парламента. Он опасался, что съезд может сам принять новую конституцию, урезав полномочия президента.

— Это были разные люди, как мы уже говорили — от демократов до нацистов, от интеллигенции до рабочих. Но с августа 1991-го они знали, что «если что», то нужно собираться у Белого дома. Еще во время ГКЧП среди оппозиционеров был короткий спор о том, какое место делать точкой сбора. Мы тогда считали нужным собираться на Манежной площади, чтобы блокировать Кремль. Но благодаря сильному ельцинскому популизму люди стали концентрироваться вокруг центра альтернативной власти — у Белого дома. Тогда это был «дом Ельцина». В 1993 году — альтернатива ему. Пришли те, кто был против ельцинских реформ и ельцинского авторитаризма. Но если в 1991 году такая оборонительная тактика оказалась эффективной, то в 1993-м она проиграла.

Сотни оппозиционеров стали приходить уже 21 сентября. Лично я пришел 22-го.

— Любые: ведь здесь собрались люди с разнообразными политическими мнениями. Возле Белого дома, пока его не блокировали 28 сентября, постоянно шли митинги, на которых между участниками шли бесконечные дискуссии о будущем. По темным коридорам обесточенного Дома советов ходили люди со свечами и тоже постоянно дискутировали — ведь в здание пропускали политиков разного масштаба, каждый второй из которых имел свой сценарий выхода из кризиса. В коридорах Дома советов ходила «тысяча кургинянов», которые днями обсуждали многоходовые комбинации. Разговоры эти велись в основном на три темы: удастся ли договориться, будут ли штурмовать и что делать Руцкому и Хасбулатову. Насколько я мог заметить, вариант со штурмом Кремля и Останкино в дни защиты почти никем не обсуждался. Больше думали, как бы на сторону Верховного Совета переманить какого-нибудь генерала, чтобы армия поддержала конституцию и законность.

Еще были большие надежды на Совет Федерации: может быть, регионы надавят, и будет найден компромисс? Например, будут объявлены одновременные и парламентские, и президентские выборы. Этот вариант устраивал многих защитников Дома советов. Многие уже видели себя депутатами будущего парламента с широкими полномочиями, а насчет президентских выборов думали, что Руцкой победит, потому что в сентябрьском кризисе он является победителем — отстоял законность. И он против гайдаровских реформ. Но тогда бы мы снова вернулись в 1992 год, и Верховный Совет уже противостоял бы Руцкому, хотя и не с теми полномочиями, что у Ельцина. Однако это уже могло не вылиться в острый конфликт — Руцкой не планировал радикальных либеральных реформ.

— Потому что ни одна сторона конфликта не хотела уже на него идти. Руцкой и Хасбулатов были готовы к соглашению только на своих условиях. В этом отношении они были правы, потому что любая капитуляция для них означала бы политический крах. Да и сам Верховный Совет был разгоряченным, не готовым к компромиссу с «путчистом» Ельциным. Депутаты и до этих событий уже неоднократно называли Хасбулатова предателем, и назвали бы его таковым еще раз, если бы он пошел на сделку. Ельцин, естественно, уже не мог согласиться на возвращение в конституционное поле, потому что это было бы явным поражением.

Фото: «Русская планета»

Все сводилось опять же к тому, решатся на что-нибудь серьезное регионы, или найдется ли генерал, который выступит с войсками на стороне Верховного Совета. Если бы такой Наполеон нашелся бы, то он сделал бы головокружительную карьеру. Но таких не нашлось.

— Потому что верхушка офицерского корпуса была либо труслива (кто бухтел против Ельцина, но боялся стать новым гэкачепистом), либо прикормлена долларами. Верхи армии были уже коррумпированы. Те генералы, которые выводили войска из Германии, за Ельцина были готовы порвать, потому что любое расследование показало бы, сколько при этом было украдено. Да и многие из тех, кто выводил войска из Афганистана, были очень даже привержены новому порядку, потому что он обнулял все старые грехи. Да и опыт ГКЧП был памятен генералам: если вмешиваешься в политику, то сядешь в Лефортово.

Но больше всего от реформ страдали не генералы, а офицеры, у которых не было своей вменяемой организации. «Союз офицеров» под началом Терехова был безумной организацией, скорее распугивавшей оппозиционных офицеров. Одна история с нападением на штаб вооруженных сил СНГ чего стоит.

— Неоднократно принимались решения о недоверии Хасбулатову и ставились на голосование. Еще в конце 1992 года радикальные крылья Верховного Совета ставили ему в упрек, что он шел на компромиссы с Ельциным. Ставился на голосование вопрос о его отставке. Он действительно был человеком компромисса и вместе с Зорькиным постоянно находил решения, которые на время сглаживали политический конфликт, позволяли избежать прямого столкновения и кровопролития. Я, кстати, к нему с большим уважением из-за этого отношусь. Из него медиа постоянно делали идиота, но он идиотом не был. Тем депутатам, которые смогли бы снять Хасбулатова, Ельцин был бы только благодарен, потому что другой такой компромиссной фигуры не было. И в результате депутаты передрались бы между собой. А радикализация позиции Хасбулатова, особенно после 21 сентября, связана с логикой событий: компромиссный спикер был уже никому не нужен, да и Ельцин «сорвался с цепи».

— В 1992—1993 годах во время манифестаций противники Ельцина получили большой опыт прорыва милицейских заграждений. Раз за разом эти способы совершенствовались. Вперед шли крепкие ребята с флагами, которые превращались в пики. Они иногда сминали ряды милиционеров. Поэтому, когда 3 октября было очень большое стремление деблокировать Дом советов, оцепленный тогда, как концлагерь колючей проволокой, люди пошли на прорыв на Крымском мосту, и им это удалось. Непосредственно перед Белым домом со стороны мэрии началась стрельба, которая очень сильно взвинтила демонстрантов. Возможно, это был результат испуга. После этих выстрелов люди пошли на окончательный прорыв блокады.

— Взять Кремль было очень сложно. У толпы просто не было для этого технических средств. А для депутатов было куда более соблазнительно сообщить стране о своей победе. Они же парламентарии, их оружие — слово.

— Было уже поздно. Когда у Останкино произошел расстрел, всем стало ясно, что у Ельцина есть боеспособные подразделения, а у Верховного Совета — нет. Ведь Останкино не переходило из рук в руки, чтобы заявлять о равенстве сил. Это был расстрел вооруженной демонстрации, выражаясь языком 1917 года, когда люди приходят с оружием, но стрелять не собираются. А другая сторона стрелять собиралась. Стало ясно, что от такого повода добить врага, Ельцин не откажется.

— Ощущение было такое: очень печально, но жизнь продолжается. Ельцин — враг, Ельцин — фашист, но мы продолжим борьбу. Было ожидание, что вот-вот в стране наступит фашистская диктатура, а она не наступила, по крайней мере, в обычном смысле слова. Ельцин объявил выборы с участием оппозиции. Она надеялась: мы придем в Думу и будем сопротивляться Ельцину там. И это сработало. После выборов декабря 1993 года все успокоились. Революция закончилась. Революция характеризуется острой борьбой по поводу правил игры. После октября 1993 года Ельцин их дал, и все по ним стали играть. В том числе и Руцкой, который стал губернатором Курской области.

Самое мудрое, что сделал Ельцин — не стал становится Пиночетом, как его многие призывали. Он взял себе большую часть власти, но не стал брать всю. Он согласился на амнистию, и тем перевернул страницу истории. Революция к 1993 году затухала, а теперь завершилась. Этой политикой Ельцин сохранил себе и относительно спокойное дальнейшее правление и спокойную старость, сохранив при этом фанатичных приверженцев, и социальную базу, и преемственность курса.

— Сравнение не в пользу нынешней. Потому что сегодня один из секторов — либеральный — отстаивает свое право на полное доминирование в оппозиции. Это резко сужает коалицию. Скажем, для «Левого фронта» быть с либералами рядом — это уже большое испытание, а быть под руководством либералов он категорически отказывается. В современной оппозиции нет баланса разных сил, что ее ослабляет и изолирует от более широких масс. Та коалиция была гораздо шире и равноправнее. Хасбулатов и Руцкой должны были согласовывать политические шаги со своими союзниками. Да, были люди, которые всех отталкивали, например, Макашов и Баркашов, но это неизбежно для широких коалиций. Однако пока дело не дошло до стрельбы, широкая коалиция сильна. Но, как мы видим, даже та коалиция, несравненно сильнее нынешней, оказалась слаба в итоге. Но нынешняя — совсем убога, потому что либералы ее превратили в вечно агонизирующую.

Однако не все так плохо. Если все-таки проводить аналогии, то нынешняя оппозиция — это оппозиция 1988 года, а не 1993-го. В 1993 году революция завершалась, и это делало оппозицию слабой. В 1988 году всё только начиналось. А затем много воды протекло. Например, в 1989 году развернулись социальные движения. Сейчас это стоит в повестке дня, и если начнется, то сейчас либеральное лидерство будет под угрозой (как в 80-е — шестидесятническое). Появятся новые люди, поднимутся регионы. История не закончилась 2013 годом.

— Это был один из самых интересных этапов моей жизни. Я собирал материал для будущих книг, защитил диссертацию, приобретал политический опыт, полезный для понимания истории. 1993 год — это агония революции, когда уровень дискуссий и проблем уже обмельчал по сравнению с перестройкой. В повестке дня стояли уже не проблемы XXI века (Хасбулатов, уже сидя в тюрьме, сравнивал себя с английскими парламентаристами XVII века). Борьба оппозиции свелась к сопротивлению, а не к созиданию нового, к выбору модели приватизации, пути в Третий мир. Но, если мы хотим когда-нибудь двигаться вперед, а не назад, нам придется пройти и через решение задач 1993 года через возрождение народовластия. Поэтому мы должны быть внимательны к этому опыту.