105 лет назад в Россию пришел 1917-й. Народ веселился от души
Во все времена люди ждали перемен – разумеется, позитивных. Это было и в 1917 году. Но вместе с оптимизмом в людях росла тревога за будущее, опасения, что скоро разразятся политические катаклизмы. Ждали и других тяжелых перемен…
Однако в полночь, 31 декабря, граждане страны весело звенели бокалами с шампанским и поздравляли друг друга – сейчас это звучит иронически – с наступившим 1917 годом. Но сначала проводили минувший – 1916-й.
По общему мнению, был он нехорошим. Главным образом потому, что Россия погрязла в кровопролитной мировой бойне, как в болоте. И назад хода не было, и вперед шагать не доставало сил.
Каждый день множились жертвы убиенных в сражениях с германцами и австро-венграми. Газеты полны сообщений, обрамленных черными рамками: «Пали смертью храбрых: поручик В.Н. Васильев, капитан К.Х. Зубов, прапорщик Н.С. Гоглидзе, прапорщик поручик В. А. Гореловский, подпоручик З.А. Коршунов, ротмистр В.В. Решетников…» Фамилии убитых солдат, к сожалению, не публиковались, хотя основными жертвами становились именно они.
Обозреватель «Русского слова», некий Рэффи, писал, что он никого не хочет поздравлять с Новым годом, ибо сложившаяся ситуация близка к анекдотической: «Крепко вас целую и от души поздравляю: у вас пожар в доме, и тетка зарезалась». Прошедший 1916 год он назвал так: «Глупый был покойничек и бестолковый».
«Вот и закончился этот горький год!» – облегченно вздохнула императрица, провожая 1916-й. Так и хочется ей сквозь толщу лет посочувствовать: «Увы, Александра Федоровна, следующий год для вашего семейства будет много хуже…»
Но не ведают размеров грядущих несчастий ни императрица, ни прочие граждане России. Народ в Новогодье пировал неистово и, хотя действовал сухой закон, его изрядно увлажняли веселящими напитками.
«В 11 часов вечера не найдете ни одного свободного столика, – писала газета «Речь». – Запрещенные вино, коньяки, водка льются рекой, цены на них возросли баснословно: 20 рублей бутылка вина – кислой бурды, 80 рублей – коньяк. Водку пьют стаканами, наливая из нарзанной бутылки. «Нарзан – питье невинное, его можно подавать гостям в любом количестве. А что гости с помутневшими взорами чокаются стаканами целебной воды – даже трогательно».
Забавно, но спиртное в то время выдавалось по… наставлению врача. Если тот признавал, что пациент нуждается по состоянию здоровья в алкоголе, то выписывал рецепт. Разрешение зависело от вида заболевания – одним рекомендовалось вино, другим – шампанское. Надо ли говорить, что недужных в России стало пруд пруди. И докторам финансовое удовольствие – выписал рецепт, похрустел кредиткой…
Во все концы империи летят новогодние открытки и телеграммы родным, друзьям и знакомым с пожеланиями счастья, здоровья и долголетия. Но, увы, никаких предпосылок к грядущему благоденствию не наблюдается. Экономика и промышленность развалена, не хватает рабочих и крестьянских рук. В стране, еще недавно сытой и процветающей, многое дорожало и многого не хватало. Писательница Надежда Тэффи со злой иронией свидетельствовала:
«…У нас (в Петрограде. – В.Б.) ни к чему приступа нет. Мясо – стой в очереди, а уж один мальчишка, говорят, насмерть замерз. Булок булочники не продают. Видно, сами лопают, чтоб им лопнуть. Поздравляю с наступающим Новым годом».
Ленин и Троцкий (первый блаженствует в Швейцарии, второй плывет из Испании в Америку) встретили Новый год с настороженным любопытством. Но они никак не предполагали, что скоро прославятся на весь мир. Одного шутница-судьба вытащит за бороду, другого за усы из гущи революционных крикунов и усадит в кресла российских правителей.
…Мрачный и холодный Петроград ощетинился злыми и нервными очередями, которые змеились вдоль улиц и переулков к дверям продуктовых лавок. Незатейливое съестное: караваи, дешевые колбасы, ливер, ломти жирного мяса расхватывали вмиг и ждали нового подвоза. Зато деликатесы и фрукты были в свободной продаже. Но – по сумасшедшим ценам.
Народ не безмолвствовал, зло обсуждал и осуждал происходящее. И – делился слухами и сплетнями. Но новости с фронта были на первом плане. Война осточертела всем – и господам в мехах, и рабочим в потертых пальтецах. Да и который день – одно и то же: то германец русских теснит, то они ощетиниваются и дают ему сдачи.
Тема дня – недавнее убийство Распутина. Посол Франции Жорж Морис Палеолог записал в дневнике:
«Убийство Григория – единственный предмет разговора в бесконечных хвостах женщин, в дождь и ветер ожидающих у дверей мясных и бакалейных лавок распределения мяса, чая, сахара и пр. Они друг дружке рассказывают, что Распутин был брошен в Неву живым, и одобряют это пословицей: «Собаке собачья смерть»
Журнал «Новый Сатирикон» по обыкновению шутил, однако юмор все мрачнел. Вот образчик: «На что эта громадная очередь?» «На Американское посольство! Все смотрят в окна, как американцы едят!»
Московская городская управа, стремясь хоть немного облегчить положение горожан, приступила к… разведению свиней. При Покровском распределительном пункте открылась первая ферма. Однако февраль семнадцатого подложил«свинью» авторам этой идеи…
Тот же «Новый Сатирикон» устами своего главного редактора Аркадия Аверченко дал прогноз на февраль семнадцатого: «Торговцы маслом пожиреют. Сыру не будет ни со слезою, ни без слезы. Блины будут со слезой. В новом кабинете появится министр, который через 24 часа станет старым».
Да ежели бы только так, любезный Аркадий Тимофеевич!
Двум корифеям театра – Немировичу-Данченко и Станиславскому не до политики. Они ожесточенно рвут друг у друга МХАТ. Первый, сердито разбрызгивая чернила, пишет второму:
«Я не могу, не умею, не способен управлять делом со связанными руками. Я не могу быть только исполнителем чужой воли. По крайней мере, в главных задачах я должен быть убежден. Вот уже седьмой год Вы ставите себя в такое положение, при котором Вы, если не морально, то формально, юридически остаетесь неответственным за дело театра. Явившись главным управляющим, директором-распорядителем, председателем Правления, – все равно как называть, – да еще с диктаторскими правами. Вы ведь станете ответственным? Я очень высоко ценю Ваш опыт, но в свой опыт верю больше»
Газета «Раннее утро» зубоскалит в заметке «Чашка кофе в 11 000 руб.» Некто Соловьев, приехавший в Москву из провинции, отправился в Верхние торговые ряды за покупками. Там познакомился с интересной молодой дамой. Пригласил ее на рандеву в гостиницу «Лондон» на Большой Лубянке, где остановился.
Довольный Соловьев стал готовить угощение к приходу дамы. Так старательно хлопотал, что ненароком оставил на столе бумажник с толстой пачкой ассигнаций. Но свидание уложилось в несколько минут: незнакомка, торопливо выпив чашку кофе и, несмотря на уговоры мужчины, стала торопливо собираться домой. «Мама ждет», – пояснила она.
После ее ухода Соловьев обнаружил «сюрприз» – из бумажника пропало 11 тысяч рублей. Стоит, однако, отметить «милосердие» гостьи – 20 тысяч она «великодушно» оставила наивному провинциалу.
Далее – совсем не смешно.
Член Государственной Думы Федор Родичев на страницах «Нового времени» выступил со статьей, в которой были такие слова: «Теперь надежды одной мало. России нужно осуществление, нужны решительные шаги, действенное начало...» И предрекал: «1917 год – год решающего поворота в судьбах страны».
Правильно! Но еще вернее слова председателя Государственной Думы Михаила Родзянко, изливавшего растревоженную душу в письме князю Александру Куракину: «Мы накануне таких событий, которых еще не переживала мать Святая Русь, и нас ведут в такие дебри, из которых нет возврата… Необходимо принять быстро некоторые меры, чтобы спасти положение».
С тревогой смотрел в будущее великий князь Алексей Владимирович. Однако надеялся на лучшее: «Нехорошие назревают события, но сами идут в пасть – страшно, но судьба да руководит на нашей Святой Руси».
Газета «Коммерсантъ» писала: «В тяжелой и мрачной атмосфере вступаем мы в Новый год. Мрак, давно уже густой и тяжелой пеленой нависший над многострадальной Россией, в конце истекшего года сгустился до последней степени, и трудно стало дышать в удушливой атмосфере петроградских туманов… Мощная, колоссальная колесница России замедлила свое движение вперед под натиском сил, поставивших своей задачей повернуть ее путь в обратную сторону…
Политические горизонты ближайшего будущего темны и непроглядны. Даже самый пытливый глаз не сможет угадать, что таится за окружающими нас туманами, и в то же время с полной уверенностью можно сказать: долго так не будет, не может быть. Сгущающаяся атмосфера рано или поздно должна разразиться грозой, благодетельный дождь упадет на изнывшую от засухи почву…»
Впрочем, не только пессимизм съедал державу. Не перевелись на Руси и оптимисты. Одним из них был главнокомандующий Юго-Западным фронтом Алексей Брусилов. На торжестве по случаю Нового, 1917 года в кругу военных он выразил уверенность в грядущей победе над Германией и Австро-Венгрией:
«Я лично, как по имеющимся в моем распоряжении сведениям, так и по глубокой моей вере, вполне убежден, что в этом году враг будет, наконец, окончательно разбит. Мы его уничтожать совсем не желаем, но мы должны его наказать за то море крови, которым он залил Европу… Да здравствует Государь Император! Да здравствует святая Русь! Ура!..»
Но на Россию уже налетали холодные, злые ветры. Разумеется, это касалось не только погоды. В начале 1917 года Россия оказалась во власти нескончаемых митингов и демонстраций. Скоро Николая II вынудят покинуть престол, и империя прекратит свое существование. Однако волнения продолжатся с нарастающей и угрожающей силой…
