В плену у оккупантов. Часть II: Александр Николаевич (окончание)

Обмен пленными. Фото: Михаил Воскресенский/РИА Новости

Украинский плен, через который прошли многие жители ЛНР и ДНР, стал настоящим адом, горечь которого они будут нести до конца дней

Алексей Топоров

22 июля, 2016 11:00

13 мин

Летчица Надя

С места пленных везли также довольно оригинальным способом: остановили обычный рейсовый автобус, выкинули оттуда пассажиров, а пойманных затащили в салон, забив ногами под кресла. Да еще всю дорогу охаживали то ногами, то прикладами. Повезли в печально известное Половинкино, где на территории колбасного цеха «айдаровцы» устроили что-то наподобие импровизированного концентрационного лагеря.

«Из автобуса всех повыкидывали, кто как упал, растянули на асфальте, стали по карманам шарить, вытягивать то, что до этого не успели достать, — вспоминает Черный. — Увидели наши казачьи удостоверения, обрадовались: "А, москали!". И давай по нам прыгать. И Савченко эта, "Пуля" там была, визжала как резаная: "Расстрелять их! На органы пойдут! Они не нужны!". Явно неадекватная какая-то. С ней еще какая-то баба была, помельче, разговаривали с явным "бандеровским" акцентом. Так вот, когда эти тетки крикнули: "Ты приехал сюда, чтобы забрать нашу землю! " — то меня, несмотря на состояние, просто прорвало: "Какая ваша земля?! Это моя земля, я тут родился и в нескольких километрах отсюда живу (на тот момент я, конечно, не знал точно, где мы находимся, но предполагал, что где-то в окрестностях Новойдара). Вам мало земли? Езжайте в свое Закарпатье!". Вторая тетка орет: "Закрой рот! Ви мого дида вбилы!". А ей: "А вы моих двоих! Ни одного живым не застал! ". Ну тогда эта вторая подходит и прыгает мне на спину раза три, я потом сознание потерял. Хорошо, что не Савченко, если бы прыгнула та всей массой, то точно бы мне хребет поломала».

Потом Александра Николаевича, по его словам, куда-то тащили. По дороге ударили головой обо что-то твердое.

«Судя звуку, я на железные ворота налетел. Руки у меня были перетянуты и уже давно ничего не чувствовали, но щекой я ощутил горячий, нагретый на солнце металл. Слышу щелчки автоматных затворов и крик: "Отставить! Я кому сказал!". Думаю, мне и всем остальным повезло из-за того, что старшим нашей группы был батюшка из села Новогородка, мы там в свое время всем казачеством деревянный храм закладывали, а во время всех этих событий он возглавил нас. Так вот, какие-то люди, держа путь в соседнее с Половинкино село, видели, как нас "принимали", и батюшку узнали, о чем сообщили тамошним священникам. А те уже приехали к этому колбасному цеху, чтобы справиться о его судьбе».

После этого к пленным стали относиться помягче: сняли мешки с голов, проверили документы, после этого усадили, что удивительно, а не швырнули в автобус и повезли в Старобельск, где загрузили в вертолет. И снова пленные находились в замечательной компании будущего героя Украины и нардепа Нади Савченко.

«Она сразу заявила: "Я бы их поскидывала, хай подохнут. Сейчас, когда поднимемся, поскидываю", — вспоминает Черный. — А ей кто-то грубо так ответил, я не видел кто, поскольку мне снова мешок на голову надели: "Иди на свое место и не командуй, а то сейчас тебя саму скинем". Вертолет доставил нас в Изюм. Понадевали нам наручники, врезали металлические браслеты по самые кости. Потом рывком поднимают, толкают меня, я не вижу ничего, падаю, мне кричат: "Поднимайся, иди!". Руки стянуты за спиной, их не чувствуешь давно, поэтому приземляешься на землю всем, чем придется, тебя выдергивают за них, и ты их снова чувствуешь от резкой боли… Посадили нас в бронированные машины и снова куда-то повезли, колотили всю дорогу. Потом вели куда-то, толкают-толкают-толкают. Ничего толком не видим, спросить не можем — губы, скулы отбиты. Поставили: "Стоять!". А ноги-то уже не стоят. Попробовал на колени присесть — ударом подняли. Думаю лбом опереться, но сразу окрик: "От стены!". Долго стояли. Потом сняли с голов мешки: "Головы не поворачивать!". Едва повернешь, сразу же прилетает — кулаком либо дубиной милицейской».

По словам Черного, путь избиений и унижений длился примерно три дня. Только после этого пленным застегнули наручники не за спиной и позволили по одному сходить в туалет, где они наконец-то умылись, смыли кровь и грязь. Даже хлоргексидин принесли. И наконец-то покормили — принесли две большие пивные кружки, кипяток и две пачки быстрорастворимой лапши. На второй день порции увеличили. Даже сводили в душ, правда, с холодной водой.

Тюремные уроки

«Стали нас по одному в кабинет заводить, — рассказывает Александр Николаевич. — Мешки с голов сняли, смотрим, здание цивильное, евроремонт везде. Человек в кабинете интересуется у меня: "Чего это ты босиком ходишь?". Отвечаю, мол, а как мне еще ходить, если ваши же меня и разули? Он сразу интересуется: "А кто это — наши?". Я-то почем знаю? Даже не в курсе, где нахожусь сейчас. Он, значит, глазами так кивает, и я вижу календарик на стене: СБУ Харьков. А он шепчет: "Только я тебе ничего не говорил, ты сам заметил". После спокойно так расспросил об обстоятельствах нашего задержания. А в девять вечера нас уже повезли на суд, чтобы на два месяца закрыть в СИЗО на законных основаниях, по статье "Терроризм", и только в одиннадцать вечера он состоялся. Специально привезли так поздно, чтобы народ не видел. Всей нашей группе выдали резиновые тапки. И все равно вид у нас был еще тот — все в синяках, одежда порвана, в крови. Судьи аж испугались.

После в СИЗО отправили на медосвидетельствование. "Жалобы есть?" — интересуются. "Есть, — отвечаю. — Голова гудит, толком не вижу ничего, искорки в глазах". В заключении пишут: здоров. Везут на ЭКГ. Женщина-врач говорит: "Что вы издеваетесь? Снимите с них наручники!". Те ни в какую, мол, меряйте так. Она им: "Мне нельзя металлы соединять". Короче, пристегнули меня к кушетке и сделали все, что нужно. Нас в СИЗО брать не хотели, говорили: зачем нам такие вонючие и побитые, с какого поля боя вы их привезли? Но в итоге приняли все-таки и раскидали по разным камерам».

Харьковское СИЗО относится к так называемым «красным» тюрьмам, где все управляется местной администрацией. И она при желании может сломать осужденного руками уголовников. В первые дни луганчане почувствовали совсем не радушный прием со стороны тамошних сидельцев, но оказались тертыми калачами, сумели поставить себя. Все закончилось тем, что криминальные авторитеты дали остальным уголовникам указание не трогать «сепаров».

Тюремный прессинг объяснялся еще и тем, что харьковские следователи никак не могли подвести группу захваченных активистов под нужную статью. Например, никак не удавалось доказать, что те использовали огнестрельное оружие: во-первых, казаки в ходе инцидента не успели сделать не единого выстрела, во-вторых, их автоматы сразу же присвоили себе «айдаровцы» и наставили на них собственных отпечатков. Следователи пытались заставить луганчан признаться в том, что в ходе отъема избирательных бюллетеней те угрожали членам избирательных комиссий, избивали их, грабили, стреляли по населению у избирательных участков. Всю эту ерунду, несмотря на моральное и физическое давление, пленники подписывать отказывались.

Ожоги, полученные в плену

Ожоги, полученные в плену. Фото: Геннадий Дубовой/РИА Новости

«Говоришь им, что не было такого, они отвечают, что найдут свидетелей, — вспоминает Черный. — Надевают на голову мешок, куда-то ведут, по дороге бьют, а потом стреляют. Шум в ушах утих, и понимаешь, что попало не по тебе… В первый раз страшно было, второй — уже не так».

Тогда следователи выбрали иную тактику: говорили, что знают, где живет семья узника — она как раз к тому времени оказалась на оккупированной территории. Украинские спецслужбы наведывались в дом Александра Николаевича с обысками, где, естественно, не нашли ничего криминального и крамольного.

«Они и провокаторов в камеры подсылали, и сами провокации устраивали, — рассказывает казак. — Например, везут нас куда-то, потом останавливаются, говорят, мол, ребята, хотите покурить? Мы отвечаем, что у нас нет ни сигарет, ни денег. А они отстегивают нас от лавочек, говорят, что пока сбегают в магазин, а вы, мол, тут посидите, отдохните. Один еще специально спрашивает у другого так, чтобы нам слышно было: "Может, прикроем дверь машины?", а тот ему отвечает: "Да ладно, пусть подышат". И дальше ждут нашей реакции. Если дернешься, то могут пристрелить при попытке к бегству либо поймать и навесить дополнительную статью. Но мы, естественно, уже были ученые и на такие провокации не велись».

В конце концов следователь напрямую заявил Черному, что если тот не желает сотрудничать, то его поместят в такую камеру, откуда он сам попросится назад. После чего Александра Николаевича отправили к приговоренным к пожизненным срокам, ожидавшим пересмотра своих дел. То есть к убийцам. Те тоже оказались «заряженными», особенно украинским телевидением. Но на их «наезды» он сумел ответить «по понятиям»: «Вот вы говорите, что эта власть несправедливо осудила вас, она неправа, а вы невиновны. Тогда почему вы защищаете ее, да еще от меня, которые против этой власти встал? Выходит, по всем раскладам прав я, а не вы».

Единственная проблемой, действительно отравлявшей Александру Николаевичу жизнь в тюрьме, были сильные боли в отбитых «айдаровцами» конечностях.

«Месяц спал в позе эмбриона, — вспоминает он. — Начинаю разгибать ноги — больно, сгибаю — тоже. Они же специально били по коленям и суставам, а воспаленный сустав очень долго болит. Даже ложку ко рту было невозможно поднести. К счастью, в камере оказался один харьковский армянин, тоже активист Антимайдана, участвовавший в штурме городской администрации. В прошлом спортсмен, он показал мне комплекс упражнений: приседания, отжимания. Поначалу было больно, но с каждым разом боль была все глуше. Благодаря его курсу у меня за четыре месяца практически все зажило, но и по сей день бывает, что нет-нет, а то либо спину резко схватит, либо еще где-то. Наверное, укропы что-то повредили мне, но я точно не знаю, поскольку к врачам не обращался. Когда вернулся, тут все лежало в разрухе. У нас тут люди без ног и без рук воюют, а я по докторам бегать стану…».

Жизнь после плена

Обменяли Александра Николаевича Черного приблизительно за неделю до начала предполагаемого процесса над ним по статье «Терроризм». Из СИЗО выпустили с весьма занятной формулировкой: «Ввиду невозможности проведения следственного эксперимента и сбора улик в связи с проведением АТО дело приостанавливается». Еще и взяли расписку, что по прибытии на место постоянного проживания он в течение трех дней встанет на учет в украинских органах внутренних дел.

Обмен произошел под Донецком, в окрестностях печально знаменитого аэропорта. После того как луганчан посадили в «деэнэровский» автобус, украинцы на прощание открыли по нему огонь из минометов, к счастью, не попали.

Дорога в родное село Бахмутовка, находящееся под украинской оккупацией, Александру Николаевичу была заказана. Он приехал в Луганск. Поначалу вчерашние пленные жили в отеле, но недолго, поскольку его администрация начала тяготиться присутствием гостей, которые ни за что не платили. Чтобы решить вопрос с жильем, они стали обивать пороги чиновничьих администраций республики, и им предложили переехать в общежитие — неотапливаемое здание с выбитыми окнами…

«Поболтавшись так без толку, я решил обратиться к атаману, — вспоминает Черный. — Тот сообщил, что наши хлопцы сейчас стоят на передке, под Кировском. Ну я и пошел служить туда. Перестреливались с укропами, ловили их диверсионно-разведывательные группы, потом были бои под Дебальцево и Чернухино, в которых я принимал участие. А затем всех нас объявили "незаконными вооруженными формированиями" и начали разоружать. Оставался только один выход — переходить в Народную милицию, что я и сделал, перевелся в артиллерию».

К тому времени Александр Николаевич уже снял квартиру в Луганске и перевез в столицу ЛНР свою супругу.

После 9 мая 2015 года он почувствовал себя плохо: начались резкие боли в желудке, пропал аппетит. Обратился в больницу, его обследовали и поставили диагноз «панкреатит». Сказались месяцы, проведенные в Харьковском СИЗО, где кормили чем попало.

«Врачи сразу поинтересовались, каков у нас был рацион. Ну какой? Если есть передачки у тебя, у сокамерников — то еще более или менее. А в остальное же время была местная баланда».

Врачи прописали Черному строжайшую диету. Армейское же руководство сказало, как отрезало: подобной пищей обеспечить не можем. Александр Николаевич неделю пробыл в части, но когда начались знакомые симптомы, то сразу же написал рапорт об увольнении — здоровье дороже.

Сейчас он живет с супругой в Луганске, работая охранником, получает мизерную зарплату. Его, как многих из тех, кто начинал «Русскую весну», не зовут на официозные торжества, он не получает пособий и компенсаций за потерю дома, время, проведенное в украинском плену — власти ЛНР до сих пор не разродятся законом о статусе ополченца. Но «если завтра война», Черный готов вновь взять руки автомат, и воспоминания о месяцах, проведенных во вражеском плену, ему не помеха.

В плену у оккупантов. Часть II: Александр Николаевич