Если бы Александр Керенский удил только рыбу

В начале 90-х годов автор этих строк познакомился с бывшим секретарем министра-председателя Временного правительства России Александра Керенского.

Была она уже в очень серьезных годах, но выпускница Смольного института не походила на старуху. Осанка была прямой, уверенной. Она горделиво несла свою голову, увенчанную высокой прической. Чай подавала так, что залюбовался. Звенели старинные чашки, исходил паром видавший виды чайник. Взлетали тонкие, наманикюренные руки хозяйки…

Звали ее Зинаида Константиновна Манакина. Бывшая дворянка занимала небольшую комнату в коммуналке в Москве, на Ленинском проспекте. Но на судьбу не сетовала, хоть та и потрепала изрядно – много лет женщине пришлось томиться в сталинских лагерях.

В августе 1917 года ее, семнадцатилетнюю, приняли на работу в канцелярию Временного правительства. Работа было несложной: надо было печатать документы, вести картотеку указов и постановлений. Зинаида Константиновна, а тогда просто Зиночка, сидела перед кабинетом Керенского и много раз его видела. Когда встретились впервые, он пожал ей руку, слегка поклонился.

«Он был среднего роста, пожалуй, некрасив, - рассказывала Манакина. – Выделялся бледным, почти землистым цветом лица – у Александра Федоровича были больные почки. Подшучивали над ним, что на Наполеона походить хочет, и потому руку за отворотом френча держит. Но причина-то была прозаическая – больная кисть. Супруга его, Ольга Львовна, как-то в разговоре со мной едва не всплакнула: «Вы не представляете, Зиночка, какой Александр Федорович нездоровый человек. Только на силе духа и лекарствах держится…».

Я слушал мою собеседницу и думал о том, как далекое время оказывается близким. Когда пришел к ней, то пожимал ее руку. А руку Зиночки из 1917 года держал в своей длани недолгий правитель России. Стало быть, ваш покорный слуга был на расстоянии двух рукопожатий от Керенского. Эта мысль меня взволновала…

Керенский был родом из Симбирска – ныне Ульяновска, как и Ленин. Второй был старше первого на одиннадцать лет. Илья Николаевич Ульянов был инспектором народных училищ Симбирской губернии, затем – их главой. Федор Михайлович Керенский директорствовал в Симбирской гимназии - той самой, где учился Владимир Ульянов.

Ту же гимназию окончил Александр Ульянов. В 1887 году в Симбирск пришло известие, что он, как участник покушении на императора Александра Третьего, приговорен к смертной казни. В то время Владимир сдавал выпускные экзамены. Он блестяще выдержал испытания, и ему была вручена золотая медаль. История со старшим братом на судьбе младшего не отразилась – благодаря отцу Керенского…

На склоне жизни Александр Федорович, живший в США, получил приглашение приехать в Россию. Но - отказался. Не хотел ехать туда, где похоронены надежды? Но была еще одна причина…

Керенский говорил: «Я никогда не видел фотографий мавзолея, и мне, человеку верующему, представляется невозможным стоять у саркофага, в котором покоится не погребенное тело человека, которого я знал лично».

…В 1917 году Ленин был в тени. Керенский блистал. Был известен, как адвокат, но больше – как депутат Государственной думы, будораживший своими речами. Незадолго до Февральской революции, 15 февраля, его баритон грохотал под сводами Таврического дворца:

«Страна уже в хаосе. Мы переживаем небывалую в исторические времена, в жизни нашей родины смуту. Смуту, перед которой время 1612 года кажется детскими сказочками!.. Посмотрите, господа, на этот хаос, посмотрите, что делала власть?.. Разве эти «тени», эти марионетки, которые приходят сюда для того, чтобы уйти, разве это - реальная власть?..».

Через несколько дней эта власть рухнула. А Керенский начал восхождение к вершинам славы. Он вошел в состав Временного правительства как министр юстиции. И - шагнул в историю. «Без Керенского русская революция немыслима, - писала одна из газет. - Если бы Керенского не было, его пришлось бы выдумать!».

Им восхищались многие, в том числе, экзальтированная Зинаида Гиппиус. Дневник поэтессы был испещрен дифирамбами в его адрес:

«…революционный кабинет не содержит в себе ни одного революционера, кроме Керенского. Правда, он один многих стоит». «Обдумывать некогда. Надо действовать по интуиции. И каждый раз у него интуиция гениальная». «Пока что - он действует отлично… Керенский - настоящий человек на настоящем месте».

«Его широко разверстые руки то опускаются к толпе, как бы стремясь зачерпнуть живой воды волнующегося у его ног народного моря, то высоко подымаются к небу, - живописал соратник Керенского, будущий философ Федор Степун. - В раскатах его взволнованного голоса уже слышны столь характерные для него исступленные всплески. Заклиная армию отстоять Россию и революцию, землю и волю, Керенский требует, чтобы и ему дали винтовку, что он сам пойдет впереди, чтобы победить или умереть… Приливная волна жертвенного настроения вздымается все выше: одна за другой тянутся к Керенскому руки, один за другим летят в автомобиль Георгиевские кресты, солдатские, офицерские. Бушуют рукоплескания».

Уже в старости Александр Федорович сожалел, что «если бы тогда было телевидение, никто бы меня не смог победить!» Может быть…

Главный «проект» Керенского - июньское наступление Русской армии провалилось. Началось массовое дезертирство – густая серо-зеленая масса разливалась в разные стороны. Позиции русских на фронтах Первой мировой разваливались. В Петрограде начались многолюдные демонстрации, организованные большевиками, Однако, Временное правительство с трудом, но сумело удержать власть…

Бурные события в столице в июле 1917 года напугали многих. В том числе, главу Временного правительства, князя Георгия Львова. Он подал прошение об отставке и, уходя, сказал: «Для того, чтобы спасти положение, надо было разогнать Советы и стрелять в народ. Я не мог этого сделать. А Керенский может».

Он стал новым министром-председателем Временного правительства. Это был пик политической карьеры. Но власть досталась ему всего на три месяца…

Степун вспоминал, что каждому приходящему в Таврический дворец, «предстояло разрешение самой трудной задачи: поимки вездесущего и всюду отсутствующего товарища Керенского». Но он не красовался, а неустанно работал, забывая о сне и отдыхе, составляя декреты, манифесты, законы.

Временное правительство установило рабочий контроль на предприятиях, дало права профсоюзам, ввело восьмичасовой рабочий день на заводах и фабриках, разработало основы современного кооперативного законодательства. Даже Ленин признавал, что Февральская революция «сделала то, что в несколько месяцев Россия по своему политическому строю догнала передовые страны».

Керенский надеялся, что «падение старого режима со всем его тяжким прошлым освободит от крови и насилия, предаст забвению старые счеты и старые распри». Но, увы, ошибся. Трагедия России только начиналась.

В этом вина двух людей – Керенского, не удержавшего власть, и Ленина, который ее взял. Мы не знаем, что бы произошло, если бы Керенский остался во главе России. Но известно, как властвовал Ленин…

В 1917 году земляки встретились - на Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов. После того, как министр почт и телеграфа, меньшевик Ираклий Церетели заявил, что в России нет политической партии, готовой взять власть, ему возразил Ленин. Он выкрикнул:

«Я отвечаю: «Есть! Ни одна партия от этого отказываться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком».

Степун, который был участником съезда, вспоминал, что «Ленину с большим ораторским подъемом и искренним нравственным негодованием возражал сам Керенский. С легкостью разбив детски-примитивные положения Ленина, он все же не уничтожил громадного впечатления от речи своего противника, смысл которой заключался не в программе построения новой жизни, а в пафосе разрушения старой».

О Ленине Керенский вспоминал без неприязни: «В апреле семнадцатого, когда я узнал, что он приехал Петроград, хотел встретиться с ним, поговорить о нашем детстве, вспомнить родителей. Но было много дел, думал, еще успею…».

Слава Керенского стремительно таяла. И его власть – тоже. Смута надвигалась – никому не подчинявшиеся, одуревшие от безделья сол­да­ты рас­квар­ти­рован­ных в сто­лице частей ста­ли хо­зя­ева­ми Петрограда. Сов­ре­мен­ни­к вспо­минал:

«Кто ви­дел эту осед­лую, се­рую, об­наглев­шую сво­лочь, ее ни­ког­да не за­будет. Ули­цы, те­ат­ры, трам­ваи, же­лез­ные до­роги - все те­перь пос­ту­пило в их ис­клю­читель­ное вла­дение. Ос­таль­ные жи­тели бы­ли те­перь толь­ко тер­пи­мы, - «пра­вов» те­перь бы­ло толь­ко у них. В те­ат­рах они за­нима­ли цар­ские ло­жи, на ули­цах в жар­кие дни хо­дили в под­штан­ни­ках, на бо­су но­гу, га­дили на тро­ту­арах, рва­ли обив­ку ва­гонов на ону­чи, пор­ти­ли трам­ваи, перегру­жая их чрез ме­ру, чуть ли не хар­ка­ли в ли­цо про­хожих…».

Найти управу на эту мерзость у Керенского уже не хватало сил.

Его авторитет ка­тас­тро­фически падал. Интеллигенция, еще недавно воспевавшая главу Временного, отворачивалась от него. Поэт Константин Баль­монт бросал в Керенского возмущенные стро­ки:

Кем ты был? Что ты стал? Пог­ля­ди на се­бя,

Про­читай оче­вид­ную по­весть.

Те, кем был ты лю­бим, пре­зира­ют те­бя,

Ус­мотрев дво­едуш­ную со­весть.

Ты не во­ля на­рода, не цвет, не зер­но,

Ты воз­несший­ся ко­лос бес­плод­ный.

На кар­ти­не вре­мен ты все­го лишь пят­но,

Толь­ко прис­казка к сказ­ке на­род­ной.

Пришла осень, и Петроград забурлил. Всюду трепетали красные стяги, вышагивали вооруженные матросы и солдаты, суетились комиссары в кожанках. Керенскому обещали подмогу, но все оказалось тщетой, обманом. Его просто бросили на произвол судьбы…

Один из юн­ке­ров, сто­яв­ший на ча­сах у ка­бине­та Ке­рен­ско­го, описал пос­ледние ми­нуты его пре­быва­ния в Зимнем двор­це:

«Че­рез от­кры­тую дверь я ви­дел, как цар­ский ла­кей в си­ней лив­рее с крас­ным во­рот­ни­ком и зо­лоты­ми га­луна­ми нак­ры­вал боль­шой круг­лый стол для ут­ренне­го зав­тра­ка Ке­рен­ско­го. Тус­клый рас­свет осен­не­го ут­ра об­ри­совы­вал бе­лую ска­терть с цар­ски­ми вен­зе­лями и от­ра­жал­ся на фар­фо­ровой и се­реб­ря­ной по­суде с чер­ны­ми двуг­ла­выми ор­ла­ми. На­чал­ся пос­ледний день сво­бод­ной, де­мок­ра­тичес­кой Рос­сии».

В его кабинете остался ском­канный плед на ди­ване, на сто­ле - не­допи­тый ста­кан чая в се­реб­ря­ном под­ста­кан­ни­ке и рас­кры­тый то­мик Че­хова. Хо­зя­ин ка­бине­та ушел, что­бы вер­нуть­ся. Од­на­ко судьба распорядилась иначе…

В 1966 году у Керенского побывал известный советский журналист Генрих Боровик. В разговоре, разумеется, коснулись событий 1917 года. «Ну, скажите же у себя в Москве! – горячился Александр Федорович. - Пусть перестанут писать, будто я бежал из Зимнего дворца в женском платье! Не было этого!

И не бежал, а уехал навстречу нашим войскам, они должны были прийти из Гатчины на подмогу Временному правительству! Отправился на своем автомобиле в своем обычном полувоенном костюме. Со мной на заднем сиденье сидел Кузьмин, командующий войсками Петроградского округа. За нами ехала другая машина, с американским флажком…».

Когда большевики столкнули Временное правительство, Керенского возненавидели многие. Вчерашняя его воздыхательница Гиппиус била наотмашь: «Да, фатальный человек; слабый… герой.

Мужественный… предатель. Женственный… революционер. Истерический главнокомандующий. Нежный, пылкий, боящийся крови - убийца. И очень, очень, очень, весь - несчастный».

Но – смелый. В начале мая 1918 года Керенский, отпустивший бороду и усы, приехал в Петроград. Не трудно представить, что бы с ним случилось, если бы его узнали…

«Плат­форма Фин­лянд­ско­го вок­за­ла в Пет­рогра­де бы­ла в суг­ро­бах - снег дав­но уже ник­то не уби­рал, - вспоминал бывший глава России. - Вы­ходя из ва­гона, с тя­желым че­мода­ном в ру­ке, я пос­коль­знул­ся и упал ли­цом пря­мо в снег. Ко мне под­бе­жали сол­дат и мат­рос и по­мог­ли под­нять­ся на но­ги. Со сме­хом и шут­ка­ми они по­дали мне упав­шую шап­ку и че­модан. - Иди па­рень, и гля­ди в оба - крик­ну­ли они, по­жав на про­щание ру­ку».

Знали бы они, кому помогли подняться, с кем шутили!

Трам­ваи не хо­дили, из­возчи­ков не бы­ло, и Ке­рен­ский побрел пеш­ком. Про­шел Ли­тей­ный, по­вер­нул на Бас­сей­ную улицу и, на­конец, вы­шел на 9-ю Рож­дес­твенскую, где жи­ла те­ща. К счастью, прислуги в до­ме не бы­ло, и Ке­рен­ский су­мел отдох­нуть. Но ос­та­вать­ся здесь было опас­но – адрес знали большевики. И Ке­рен­ский отправился на ок­ра­ину Ва­силь­ев­ско­го ос­тро­ва. В Петрограде он прожил месяц…

Так почему же Керенский проиграл Ленину?

Популярных причин, объяснений была масса – повторяться не стану. Но оригинальную мысль – все того же Степуна - процитирую:

«Я глу­боко уве­рен, что боль­шинс­тво сде­лан­ных Ке­рен­ским оши­бок объ­яс­ня­лись не тою смесью са­мо­уве­рен­ности и без­во­лия, в ко­торой его об­ви­ня­ют вра­ги, а пол­ной нес­по­соб­ностью к тех­ни­чес­кой ор­га­низа­ции ра­боче­го дня. Че­ловек, не имеющий в сво­ем рас­по­ряже­нии ни од­но­го ти­хого, сос­ре­дото­чен­но­го ча­са в день, не мо­жет уп­равлять го­сударс­твом. Ес­ли бы у Ке­рен­ско­го бы­ла непреодо­лимая страсть к уже­нию ры­бы, он, мо­жет быть, и не про­иг­рал бы Рос­сию боль­ше­викам».

Вот такой исторический парадокс.