Новости – Политика

Политика

«Когда говорили о люстрациях, Ельцин показывал на себя»

Борис Ельцин 20 августа 1991 года. Фото: Валерий Христофоров / Фотохроника ТАСС

Рассказ сопредседателя «Союза защитников Белого дома» Константина Труевцева о последствиях путча, о том, зачем власть поспешно создала олигархат и о достоинствах Конституции

20 августа, 2013 05:28

9 мин

Константин Труевцев – сопредседатель координационного совета Союза защитников Белого дома «Живое кольцо», преподаватель НИУ ВШЭ. «Русская планета» расспросила его, чем он руководствовался в августе 1991 года, почему армия оказалась на стороне Ельцина и какие поправки нужны нынешнему российскому Основному закону.

– Константин Михайлович, как вы начали участвовать в политических переменах, развернувшихся в стране в конце 1980-х – начале 1990-х?

– Начал участвовать с 19 августа 1991 года.

В 1990 году я вышел из рядов КПСС, начал осуществлять политические контакты с «Демократической платформой». В этот период стал советником Владимира Лукина, который руководил комитетом по внешним политическим и экономическим связям Верховного Совета. Но насколько это можно считать участием в переменах, я сказать не могу.

– Почему в августе 1991-го вы вышли к Белому дому?

– У нас впервые состоялись президентские выборы на альтернативной основе… Кстати, большая ошибка Горбачева в том, что он не пошел на общесоюзные легитимные выборы, сделав себя очень слабой политической фигурой в период нарастания демократических настроений. Хотя и на этот счет есть сомнения: уже в 1990 году события развивались таким образом, что крах Советского Союза был неминуем. Собственно, это было видно в большой степени по неадекватным действиям самой власти, а это главный признак катастрофы. И ГКЧП было тому лучшим примером. Возглавлявший их Янаев был мне хорошо известен задолго до 1991 года. У окружающих он вызывал презрение. И любые сравнения Ельцина с ним шли первому только на пользу. Ельцин олицетворял надежду людей на перемены. Поддержка этих перемен была основным мотивом, из-за которого я пришел к Белому дому в августе 1991 года. Большинством там собравшихся двигало то же самое.

– Как возник «Живой круг»?

– 25 августа, после провала путча, во время похорон ребят, погибших на Новом Арбате, возникла инициативная группа из пяти человек. Вернее, из четверых – пятым туда позвали меня. Когда мы шли с похорон, встретили Гдляна, который посоветовал нам обратится ко Льву Пономареву, который занимался проблемами общественных организаций в Верховном Совете. И он нам помог провести учредительное собрание. Так появился «Союз защитников Белого Дома “Живое кольцо”».

– Организация сейчас действует?

– В последние годы мы не подавали документы на перерегистрацию, но как объединение активных граждан мы продолжаем встречаться и организовывать мероприятия.

– А почему не прошли перерегистрацию?

– У защитников Белого дома на это просто нет средств. Участники событий 1991 года – это в основном люди небогатые, ну или среднего достатка. А те, кто побогаче, не очень хотели все это спонсировать.

В общем, посмотрим, что будет дальше. Времена меняются. Но раньше всего изменилось отношение власти к событиям 1991 года, и самым знаковым тут был отказ Путина от ставшего традиционным при Ельцине ежегодного возложения президентского венка к могилам Кричевского, Усова и Комаря (погибшие защитники Белого дома. – РП). И это было задолго до риторики о «проклятых девяностых», всего этого пересмотра официальных оценок тех событий, о которых мы беседуем.

– С чем связан этот пересмотр?

– С происхождением этой власти, истоки которой лежат в олигархате, который появился в 1990-е годы. В этом смысле хрестоматиен пример Березовского, который сам претендовал на власть, а когда лишился этих амбиций, любил повторять в эмиграции: «Я тебя породил – я тебя и уйму». Парадокс ситуации состоял в том, что уже

после избрания Ельцина на второй срок большая часть его команды оказалась в резкой конфронтации с олигархами, которые все больше и больше себя рассматривали как часть государственной власти. Уже в 1997–1999 годы многие советники Ельцина его покинули. С тех пор институт президентства, кто бы ни стоял у власти, занят охраной интересов олигархов.

– А как это работает?

– К 2003 году олигархов окончательно нагнули, заставив спонсировать «Единую Россию». А взамен дали различные государственные должности для простоты лоббирования интересов.

– Но разве российская олигархия появилась не в результате «шоковой терапии», приватизации, залоговых аукционов, проводившихся под непосредственным руководством Ельцина?

– Это очень большое упрощение. Достоевский однажды хорошо выразился, что для истории опасна полуправда. Российский олигархат стал образовываться в последние годы перестройки. Многие олигархи стали богатыми и влиятельными людьми несколько раньше, чем произошли те события, о которых вы сказали. А уж основа раннего российского олигархата – «красные директора» – плоть от плоти происходят от советской системы. Чуть позже появились горбачевские нувориши – назначенцы из комсомольцев и органов государственной безопасности. Им выделялись закрытыми решениями руководства КПСС деньги «на раскрутку» бизнеса. Ходорковский, которого я знал еще до 1991 года, уже в 1990 году имел миллиард долларов.

Константин Труевцев. Фото: Сергей Простаков / «Русская планета»

А вот в период «шоковой терапии» олигархи начали участвовать уже в политической борьбе. «Красные директора» начали поддерживать позицию Руцкого и Хасбулатова – реставрацию, но, как во Франции после 1815 года, – символическую. Бывшие кооператоры поддержали реформы Ельцина и Гайдара. В непростой ситуации противостояния ветвей власти в 1992-1993 годах у Чубайса и Гайдара возникла идея расширить и укрепить экономический фундамент власти Ельцина. Поэтому решение о приватизации – это чисто политическое решение, которое венчало период появления российского олигархата.

Поэтому не надо искать его генезис только в приватизации и залоговых аукционах.

– Противостояние президента и Верховного Совета как-то предугадывалось из «солидаристских» 1990–1991 годов?

– Это очевидно было предсказуемо, но никто об этом не задумывался. Все были едины в борьбе с монополией КПСС на власть. А после 22 августа 1991 года российская власть в лице Ельцина и Верховного Совета выяснила, что теперь все полномочия сосредоточены в их руках. И что с ними делать, еще не до конца было ясно.

– То есть у Советского Союза не было шансов сохраниться между августом и декабрем 1991 года?

– Не было ни одного шанса. Во время путча и первые дни после него ряд республик объявили о своей полной независимости. С Россией хотели оставаться только республики Центральной Азии. Ельцин надеялся сохранить баланс между славянскими и неславянскими государствами, примерно такой, как это было между республиками СССР, но не оказаться в союзе только с республиками Центральной Азии. Причем он сильнее ощущал это интуитивно, чем это когда-либо было выражено им рационально. Украина чуть ли не на следующий день после подавления ГКЧП объявила о своем полном суверенитете. А через некоторое время о самороспуске заявил Верховный Совет СССР. От союзного государства остался только Горбачев с ядерным чемоданчиком.

– Кто-нибудь в России в тот момент хотел сохранения Советского Союза?

– Приведу вам два примера. Когда в 1990 году голосовали в Верховном Совете РСФСР за декларацию о суверенитете, за нее проголосовали и коммунисты. А годом ранее с трибуны первого съезда народных депутатов о необходимости выйти России из состава СССР заговорили не представители «Межрегиональной депутатской группы», а два великих русских писателя: Василий Белов и Валентин Распутин…

– Которые затем поддерживали Верховный Совет и всех последующих противников Ельцина…

– Именно! Но что я хочу еще сказать? Уже осенью 1991 года стало очевидным разделение на низовом уровне людей, которые выступили против ГКЧП, на «патриотов» и «демократов». Это было во многом мнимое разделение. В то время в СМИ любили повторять известный афоризм о том, что патриотизм – это последнее прибежище негодяя. Ближайшая российская история покажет, что прибежищем негодяя может стать все что угодно, в том числе и либерализм. Впрочем, патриотизм того времени иногда был совершенно неотличим от шовинизма и расизма. Но это было на низовом уровне.

А вот противоречия во власти были заложены на конституционном уровне, причем в тот самый момент, когда в основной закон внесли пункт о суверенитете, а вслед за ней пункт о президентской власти. И дальше конституционные противоречия только множились. Сейчас уже подзабыли основание того конституционного кризиса: и Ельцин, и Верховный Совет были избраны легитимным демократическим путем – возникло два законных центра власти. А где Ельцин вербовал свою команду в тот момент? Правильно, в Верховном совете, забирая к себе депутатов-демократов. А по мере нарастания кризиса уже Хасбулатов сделал все возможное, чтобы выдавить демократов.

А что у нас дальше следовало?

Согласно этой же Конституции президент был главой исполнительной власти, которая странным образом из-за многочисленных поправок, в де-юре парламентской республике России, оказалась не подчинена парламенту. Получилось, что законодательная и исполнительная власть могут действовать вполне порознь.

Не будем забывать, что Верховный Совет опирался на давно сложившуюся иерархию советов по всей стране.

– А хоть какой-то шанс на компромисс в той ситуации был?

– Последним компромиссом между Ельциным и Верховным Советом был Черномырдин. Его кандидатуру на пост премьер-министра поддержал уже антиельцинский, в конце 1992 года, Совет. Виктор Степанович был выходцем из «красных директоров» и вроде бы должен был поддерживать Хасбулатова с Руцким. Я хорошо помню проельцинский митинг 28 марта 1993 года, который продолжался с девяти утра до трех ночи, с уличным противостоянием со сторонниками Верховного Совета. Вот туда пришел Черномырдин и заявил о том, что он поддерживает Ельцина. Но и после этого Верховный Совет не настаивал на его снятии.

Виктор Черномырдин, 1992 год. Фото: Борис Приходько / РИА Новости

Но результаты апрельского референдума, которые показали, что большинство населения поддерживает Ельцина, давали ему уже легитимные возможности для роспуска Верховного Совета. Я подчеркиваю: не юридически легальные, а политически легитимные возможности.

– Почему силовики и в 1991 и 1993 годах оказались на стороне Ельцина?

– Я бы так не говорил. В офицерстве того времени шла очень жесткая борьба, как и во всем обществе: какая-то часть поддерживала президента, а какая-то – Верховный Совет. События осени 1993 года это отчетливо показали. А армия в целом оказалась в растерянности. Причем кого поддерживать, они не знали до самого последнего момента.

В 1995 году мне Лебедь сам рассказывал, что он зашел в Белый дом в августе 1991-го только для того, чтобы оценить возможности штурма, а не за тем, чтобы перейти на сторону Ельцина. И этот мнимый переход на сторону противников ГКЧП был санкционирован Павлом Грачевым, которому было поручено приготовиться к штурму. И только после того, когда Лебедь ему доложил, что взять Белый дом ничего не стоит, но крови граждан прольется много, Грачев отказался взять на себя ответственность, и вышел на контакт с Ельциным.

– Ну а почему тогда армейские формирования в октябре 1993 года участвовали только на стороне Ельцина?

– В нашем «Союзе “Живое кольцо”» было немало офицеров. В тот момент они поддерживали связь с офицерами, служившими в составе воинских частей, которые были введены в Москву или к этому готовились. И они постоянно интересовались: «А с кем народ?». Когда же у Моссовета стали раздавать оружие сторонникам Ельцина, и дело пошло к прямым столкновениям между гражданами, армия наконец-то решилась выступить на стороне президента, чтобы не допустить еще большего кровопролития. Так что и тут позиция армии не была столь однозначна. Об этом тоже уже стали забывать: на улицах все шло к прямым столкновениям между гражданами.

– Константин Михайлович, а Конституция, принятая как результат всех этих событий, – это скорее памятник ситуации, в которой она была создана, или полноценный основной закон, который должен был работать в России долгие годы?

– Над текстом Конституции работали долго. И было подготовлено несколько вариантов, о которых говорят, что они были бы лучше. На самом деле многие в окружении Ельцина, например, глава администрации Филатов, говорили, что они искренне считали эту Конституцию предназначенной только для переходного периода.

В Конституции не может содержаться ответов на все конкретные вопросы – тем более на те, которые возникнут в ходе последующих событий. Но решением таких ситуаций является такой инструмент как поправки к Конституции.

Когда ее принимали, никто не предполагал, что фразу про «не более, чем два срока подряд» можно было трактовать, как это было сделано в России в последние годы. Опять же, много говорят о сложности осуществления процедуры импичмента президента согласно действующей Конституции.

Но сама эта процедура имеет скорее морально-политическое содержание, который наносит сильный политический ущерб вне зависимости от своего исхода. Мне, кстати, кажется, что преждевременный уход Ельцина со своего поста в немалой степени связан с тем, что ему пытались объявить импичмент.

Фото: Юрий Абрамочкин / РИА Новости, архив

Или еще один эпизод. Осенью 1998 года Дума два раза отклоняет кандидатуру Черномырдина на пост премьер-министра. Отклонят третий раз – Ельцин распускает Думу. А в той ситуации он мог получить еще более оппозиционный состав парламента в результате внеочередных выборов. Но партия «Яблоко» предложило компромиссный вариант – кандидатуру Примакова, который был самому Ельцину неприятен. Но Ельцин все-таки внес ее на рассмотрение. В результате у нас был первый и последний случай, когда мы получили коалиционное правительство, где посты делили представители разных партий.

Так что и эта Конституция может быть вполне рабочей и использоваться без перекосов в ту или иную сторону.

– Тогда в каких поправках нуждается российский основной закон?

– Поправки, призванные увеличить контроль общества над государством и сокращающие возможность авторитарных перекосов в пользу президента, прежде всего. Часто говорят о необходимости парламентской республики, но забывают о том, что это ящик Пандоры. Поэтому внесение поправок – оптимальный вариант.

Какие еще?

Прежде всего усиление роли Совета Федерации, сделав его избираемым, и тем самым легитимным. Сейчас он почти не имеет легитимности, а попадание в него носит часто коррупционный характер.

После того, как Совет Федерации станет избираемым, у общества повысится контроль над властью. Плюс ему необходимо передать не только утверждение судей и генерального прокурора, но и всех силовиков.

И, конечно же, нужно подробно прописать функции администрации президента. Сейчас об этой структуре в основном законе одна строка, но при этом вся внутренняя и внешняя политика формируется в ее кабинетах. Поэтому необходимы поправки, чтобы из функций администрации президента изъяли возможность создания политических партий и манипуляции партийным спектром.

Эти поправки не такие большие, но они полностью изменят политический ландшафт в России.

– Почему в постсоветской России не были проведены люстрации, как в Восточной Европе?

– Сложный вопрос… Коммунистическая партия пронизывала все советское общество. Не надо забывать, что и оппозиция во времена перестройки возникла в рядах партии. Обновленная сначала Андроповым, а потом Горбачевым номенклатура стала двигателем перемен в стране. Ну, а когда все поменялось, то выяснилось, что люстрировать надо всех – абсолютно чистых людей, задействованных во власти, не было. Ну, вот Яковлев, член Политбюро, сыгравший одну из ключевых ролей в демократических переменах: надо ли было его люстрировать? Разве своими действиями он этого заслужил?

Однажды, в 1992 году, я присутствовал на одном мероприятии, где собралась вся политическая элита. Тогда взяли слово «Марат российской демократической революции» Илья Заславский и Галина Старовойтова и стали говорить о необходимости люстраций. Когда Ельцин это услышал, то он стал показывать на себя. Он правильно понимал, что при люстрациях он стал бы их первой жертвой.

– Те брожения и перемены, которые начались осенью-зимой 2011 года и происходят сейчас в обществе, в стране, похожи на те, что происходили в 1989–1991 годы?

– Безусловно, у так называемого креативного класса и у молодежи накопилось недовольство властью, усталость и полное неприятие сложившегося политического режима. В этом смысле схожесть есть.

Нужно отдать должное ушедшему президенту Медведеву, который под воздействием массовых протестов продавил политические реформы, связанные с выборностью региональных властей и многопартийностью. За ближайшие пять лет в России благодаря этому сильно изменится политический ландшафт, и к следующему электоральному циклу в 2016–2018 годов мы будем иметь совсем другую, по крайней мере, партийную систему. И здесь мне хочется Медведева сравнить с Андроповым, который за свои полтора года правления значительно омолодил высшее партийное руководство, которое в будущем, как мы знаем, стало инициатором перестройки через несколько лет после его смерти.

Важно также другое. Болотная площадь показала, что протест – это нормальная форма политического участия. Еще недавно власти удавалось гасить социальные выступления. Но в ухудшающейся экономической ситуации все больше людей готовы выходить на улицы. И в этом смысле все тоже очень похоже на начало 1990-х.

Все эти перемены накладываются на то, что сейчас фиксируют все социологические службы: население в целом устало от действующей власти. Это вялотекущий процесс, но через несколько лет он принесет свои плоды.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе