Старинный перстень. Последняя любовь господина К
Он лежал в постели – бледный, худой, небритый. Никто не узнал бы в этом старике бывшего министра-председателя Временного правительства России и бывшего же Верховного главнокомандующего Александра Федоровича Керенского.
Сознание то вспыхивало, то угасало. Вдруг он услышал свое имя. С трудом открыв глаза, увидел склонившуюся над ним женщину. Высохшие губы едва слышно прошептали: «Эллен… Господи, неужели это ты?»
Они познакомились, когда Александру Федоровичу было 73 года. Несмотря на возраст, он был подвижен, глаза не утратили блеска. Знаменитый «бобрик» превратился в гладко зачесанные назад седые волосы. Правую руку украшал крупный старинный перстень с большим серо-зеленоватым камнем.
Ее звали на американский манер Эллен, хотя она была Еленой Петровной Ивановой. Родилась в Маньчжурии в семье русских эмигрантов. Переехала в США, окончила Колумбийский университет. Стала доктором политологии. Была замужем – стала мадам Пауэрс…
Случайно прочитанное в газете объявление круто переменило судьбу Эллен. Она узнала, что Гуверовский институт в Стэнфорде приглашал секретаря-переводчика для Керенского.
Разумеется, она слышала это имя, но думала, что бывший правитель России давно умер. Ну, а если жив, ей-то до него какое дело? Но сердце почему-то забилось сильнее и очень захотелось увидеть этого человека. Потому, наверное, она легко выиграла конкурс, хотя претенденток на вакансию было немало.
…Керенский диктовал ей, расхаживая по комнате. Мысли шагали ровным строем, как солдаты на параде. Он не просто говорил – убеждал. Как тогда, в семнадцатом, перед громадной, напряженной солдатской массой
Но тогда слова растворялись в воздухе, пропахшем потом, махоркой и порохом. Сейчас же Керенский не сразу выпускал их на волю. Исправлял и сокращал. Из двух-трех десятков надиктованных страниц оставлял лишь две-три.
Эллен терзала его вопросами. Мог ли он удержаться в Зимнем дворце? Ненавидит ли своего земляка Ленина, который его перехитрил?
Керенский терпеливо отвечал, хотя подобные вопросы ему давно надоели. Он не считал, что Временное правительство сделало много ошибок. Наоборот!
«Мы национализировали землю, освободили женщин!» - горячо говорил он. - Я сохранил верность союзникам, не заключил сепаратный мир с немцами. Но Запад нас предал…»
О Ленине Керенский вспоминал без злобы: «В апреле семнадцатого, когда я узнал, что он приехал Петроград, хотел встретиться с ним, поговорить о нашем детстве, вспомнить родителей. Но было много дел, думал, еще успею…»
Два будущих властителя России родились в Симбирске – ныне Ульяновске. В апреле 1870 года - Владимир Ульянов, спустя одиннадцать лет, тоже в апреле - Александр Керенский. Их отцы хорошо знали друг друга, встречались по роду занятий, обменивались домашними визитами.
Илья Николаевич Ульянов был инспектором народных училищ Симбирской губернии, затем – их главой. Федор Михайлович Керенский директорствовал в Симбирской гимназии. Той самой, где учился Владимир Ульянов.
Ту же гимназию окончил Александр Ульянов. В 1887 году в Симбирск пришло ошеломляющее известие, что он, как участник покушении на императора Александра Третьего, приговорен к смертной казни. В то время его брат Володя сдавал выпускные экзамены.
Спустя много лет Керенский вспоминал:
«Хотя Александр Ульянов был связан с моей жизнью лишь косвенно, в детском воображении он оставил неизгладимый след, не как личность, а как некая зловещая угроза. При одном упоминании его имени в моем сознании сразу же возникала картина мчащейся по ночному городу таинственной кареты с опущенными зелеными шторками…»
В аттестате Владимира Ульянова были одни пятерки и лишь одна четверка - по логике. Но эта оценка могла лишить его золотой медали. Однако педагогический совет во главе с директором гимназии Федором Керенским принял решение вручить ему награду.
В 1953 году Александр Керенский дал интервью корреспонденту французского радио Роже Лютеньо. Журналист спросил: «Говорят, что после смерти Ильи Ульянова ваш отец стал опекуном его детей?»
«Это не так, - возразил Керенский. - На бумаге опекунство не было оформлено, дети Ульянова оставались жить с матерью. Но мой отец постоянно помогал детям своего друга. Так, когда Владимир Ульянов захотел поступить в Казанский университет, он обратился за помощью к отцу. Тот написал письмо, в котором рекомендовал его как образцового ученика».
«Это был смелый шаг со стороны вашего отца, имперского чиновника, – дать рекомендательное письмо брату опасного заговорщика, - заметил Лютеньо. - Выражаясь словами более позднего периода – «врага народа».
Керенский снова возразил: «Нет, по тем временам такой поступок вовсе не казался отчаянным. Несмотря на жесткий, реакционный, как тогда говорили, режим, никто не нес ответственности за поступки родственников»
Керенский пребывал в одиночестве. Сыновья Олег и Глеб жили в Англии, да и общаться с отцом не больно хотели. Оба стали известными инженерами. Особенно прославился Олег Александрович. Он спроектировал подвесной мост через пролив Босфор в Стамбуле. Был награжден званием командора Британской империи и избран членом Лондонского королевского общества.
Причина разрыва отца с сыновьями была веской. В революционные дни 1917 года Керенский отдалился от семьи, фактически бросив жену и малолетних детей на произвол судьбы. Они затаили обиду на отца…
Керенскому было без малого шестьдесят, когда он познакомился с журналисткой Нелль Триттин, дочерью владельца мебельной фабрики из австралийского Брисбена. «У нее были плечи и грудь, как у Анны Карениной, и маленькие кисти рук, как у Анны, и глаза ее всегда блестели, и какие-то непослушные пряди выбивались из прически около ушей». Так описывала Триттин писательница Нина Берберова.
Александр Федорович и Нелль подходили друг другу. «Маленькое» препятствие - он был на 28 (!) лет старше своей невесты - не остановило влюбленных. Впрочем, на пути к супружеству возникла другая проблема – Керенский официально не расторг брак со своей первой супругой Ольгой Львовной. Но в итоге все завершилось удачно, и он поселился с женой во Франции.
Когда туда в 1940 году пришли немцы, супружеская чета сумела выбраться в Испанию, потом – уехать в США. Увы, вместе Александр Федорович и Нелль прожили меньше десяти лет – в 1946 году она сошла в могилу, сломленная тяжелым недугом…
Одиночество его угнетало. Соседей он сторонился, в кино не ходил – он, кстати, вообще никогда не бывал в зале со светящимся экраном и почему-то этим гордился. Керенский лишь читал, да и то с трудом, через сильный лорнет, ибо зрение было скверным. Он размышлял, вспоминал. Словом, подводил итоги. Но, как оказалось, рано. Благодаря появлению Эллен, жизнь Александра Федоровича вновь обрела смысл.
Знакомые недоумевали, что эта умная, яркая женщина нашла в глубоком старике, пусть и знаменитом?
Керенский же поражал ее. В нем сочеталась доброта и расчетливость, капризный нрав - с умением широко мыслить. Он был великодушен и не хотел никому мстить. Впрочем, Эллен от него доставалось.
Он ревновал ее, часто звонил, обижался, что у нее свой круг друзей, и она не хочет переезжать к нему.
Керенский любил поэзию, восхищался Тютчевым. Как-то сказал Эллен, что только в старости он, как поэт, понял, что такое настоящая любовь. Александр Федорович часто повторял эти слова...
Снова обратимся к его ранним годам.
Одно из писем родителям он подписал так: «Сын ваш Александр Керенский. 14 лет от роду в 4 классе на пороге V к. Роста среднего, сложения изрядного, особенно зад (я без вас пополнел от экзаменов). Примет особых нет. Будущий артист императорских театров».
Гимназист Керенский – в то время семейство, где кроме Саши, был его брат Федор, сестры Надежда, Елена, Анна, обосновалось в Ташкенте – был непременным участником многих любительских спектаклей. К примеру, сыграл роль Хлестакова в комедии Гоголя «Ревизор».
Он свободно держался, неплохо пел, был пластичен и ловок в танце. Обожал, когда его хвалили. Так было и во времена, когда он вознесся на политический олимп. Сценой для Керенского стала вся Россия!
Спустя год после поступления в Санкт-Петербургский университет, Керенский перешел с историко-филологического факультета на юридический. В то же время его приятель Сергей Васильев, студент Института путей сообщения, познакомил Александра со своей кузиной, 17-летней Ольгой Барановской, дочерью полковника Генерального штаба Льва Барановского, слушательницей Высших женских - «бестужевских» - курсов.
Александр и Ольга обвенчались в июне 1904 года в Воскресенской церкви села Клинки Казанской губернии, близ имения Барановских. К тому времени Керенский уже окончил университет. В апреле 1905 года у молодых супругов родился первенец, которого назвали Олегом.
Через некоторое время, в начале революции 1905 года, Керенский, служивший помощником присяжного поверенного, опроверг слова своей же гимназической характеристики, где, кроме прочего, говорилось, что «в политическом отношении он вполне благонадежный». Александр стал членом некоей «Организации вооруженного восстания». Молодые люди начали выпуск антиправительственных листовок и бюллетеня под названием «Буревестник».
У Керенского прошел обыск. Жандармы быстро отыскали улики - кожаный портфель с прокламациями, коробку с бумагой для гектографа, несколько экземпляров программы эсеровской партии, тетрадь со «стихотворениями преступного содержания» и револьвер с патронами.
Его отвезли в «Кресты» - известную петербургскую тюрьму. Однако томиться за решеткой помощнику присяжного поверенного пришлось недолго. В начале апреля 1906 года его освободили и выслали с женой и сыном в Ташкент, где жил отец, к тому времени овдовевший
Впрочем, ссылка оказалась символической. Уже в октябре семейству, ожидавшему пополнения – в 1907 году у Керенских родился второй сын Глеб - позволили вернуться в столицу.
…Керенский быстро завоевал популярность в юридической среде – часто выступал на судебных процессах, причем, не рядовых, а значимых. И нередко его пламенные речи решали исход дела. Но славы адвоката ему уже было мало. Он хотел стать известным политиком.
Керенскому было едва за тридцать, когда он стал депутатом Государственной Думы, представляя фракцию «трудовиков» - от Вольска Саратовской губернии. Он выходил на трибуну зала в Таврическом дворце не только со звучными, эмоциональными речами. Поднимался с места и для коротких, острых реплик. Его слова, словно электрические разряды, пробегали сквозь ряды депутатов, заряжая их энергией…
В феврале 1917 года, когда ситуация в России стала накаляться Керенский выступил в Думе с оглушительной речью, в которой, по сути, призвал к свержению самодержавия. Он сказал, что «страна находится в хаосе, и мы переживаем небывалую в исторические времена, в жизни нашей родины смуту». Керенский отметил, что перед нами - «картина полного распада, полного развала всей старой конструкции государства, всей той пирамиды, которая венчалась наверху безответственной властью, которая подпиралась снизу потом и кровью неорганизованного и брошенного в рабство народа».
Затем он вскричал под шум и рукоплескания зала: «Как можно законными средствами бороться с тем, кто сам закон превратил в орудие издевательства над народом? Как можно прикрывать свое бездействие выполнением закона, когда ваши враги не прикрываются законом, а, открыто насмехаясь над всей страной, издаваясь над нами, каждый день нарушают закон? С нарушителями закона есть только один путь физического их устранения»
Но на этом Керенский не успокоился и завершил свое выступление новой угрозой: «Мы заставим уйти тех, кто губит, презирает, издевается над страной!».
Узнав о его выступлении, императрица пришла в ярость и в письме к мужу прокляла оратора: «Я надеюсь, Кедринского (она намеренно или случайно исказила фамилию Керенского – В.Б.) из Думы повесят за его ужасную речь - это необходимо (военный закон, военное время), и это будет примером. Все ждут и умоляют тебя проявить твердость»…
Однако Николаю II это было не свойственно. Вскоре династия Романовых, правившая Россией более трехсот лет, рухнула...
Александр Федорович, вошедший в состав Временного правительства, исторгал бешеную энергию – ездил по стране, разъяснял, агитировал, уговаривал. Керенский заводил, а порой и приводил в экстаз не только слушателей, но и самого себя. Причем, до такой степени, что после выступлений падал в изнеможении.
Ольга Львовна старалась быть рядом с мужем. Но постепенно все больше отставала от его бешеного ритма, словно тонула в бушующей реке. «Милое лицо, большие грустные глаза, как у дамы на том серовском портрете… - писал о Ольге Керенской будущий писатель Лев Успенский, в ту пору юноша-гимназист. - Была в этих ее глазах какая-то тревога, смутный испуг, страх перед будущим».
Оно и впрямь было страшным. После свержения Временного правительства Керенский бежал из Петрограда, и она одна осталась с детьми. Пришлось скрываться в деревне, куда ее привез философ и революционер Питирим Сорокин. Дважды Ольга Львовна подвергалась аресту, но большевики ее выпускали. В конце концов, Ольге Львовне с сыновьями удалось покинуть Россию по фальшивому эстонскому паспорту.
Но все это произойдет позже. В середине 1917 года Керенский был на вершине славы – журналисты цитировали его слова, художники писали портреты, поэты слагали в честь стихи. Корреспондент одной из газет писал: «Его несут на руках. И я сам видел, как юноша с восторженными глазами молитвенно тянулся к рукаву его платья, чтобы только прикоснуться. Так тянутся к источнику жизни и света!».
Впрочем, не все им восхищались.
Владимир Набоков писал: «В душе своей он (Керенский – В.Б.) все-таки не мог не сознавать, что все это преклонение, идолизация его, - не что иное, как психоз толпы, - что за ним, Керенским, нет таких заслуг и умственных или нравственных качеств, которые бы оправдывали такое истерически-восторженное отношение. Но несомненно, что с первых же дней душа его была «ушиблена» той ролью, которую история ему - случайному, маленькому человеку - навязала, и в которой ему суждено было так бесславно и бесследно провалиться»
В июле 1917 года Керенский стал министром-председателем Временного правительства. Но от блестящей победы до жестокого поражения прошло чуть больше четырех месяцев. Он был вынужден второпях покидать бурлящий, ощетинившийся штыками Петроград...
В 1966 году в гостях у Керенского побывал известный советский журналист Генрих Боровик. В разговоре они коснулись событий 1917 года. «Ну, скажите же у себя в Москве! Пусть перестанут писать, будто я бежал из Зимнего дворца в женском платье! – горячо заговорил Александр Федорович. - Не было этого!
И не бежал, а уехал навстречу нашим войскам, они должны были прийти из Гатчины на подмогу Временному правительству! Отправился на своем автомобиле в своем обычном полувоенном костюме. Со мной на заднем сиденье сидел Кузьмин, командующий войсками Петроградского округа. За нами ехала другая машина, с американским флажком…»
На склоне жизни Керенского приглашали посетить Советский Союз. Но он отказался. Как можно было ехать туда, где похоронены надежды? К тому же…
«Я никогда, - говорил он, - не видел фотографий мавзолея, и мне, человеку верующему, представляется невозможным стоять у саркофага, в котором покоится не погребенное тело человека, которого я знал лично»
Я подхожу к тому, с чего начал. В 1967 году Александр Федорович тяжело заболел. После операции его отправили в Англию, где обещали более или менее нормальную медицинскую помощь. Но Эллен не сообщили ни адреса, ни телефона лондонской больницы. Сказали, что больной в надежных руках и в помощи не нуждается. Она поверила…
На самом деле Александра Федоровича поместили в… женскую муниципальную клинику. Он лежал в отдельной палате, не вставал с постели и потому не понял, где он находится.
Впрочем, Керенскому было уже все равно. Он слабел, все чаще впадал в беспамятство и в бреду вышептывал одно и то же женское имя.
Кто-то из сердобольных знакомых позвонил Эллен в Нью-Йорк. Она прилетела в Лондон на следующий день. Александр Федорович открыл глаза, увидел ее и счастливо улыбнулся.
Случилось чудо - он стал быстро поправляться и вскоре встал на ноги. Керенский и Эллен вернулись в Нью-Йорк. Однажды Александр Федорович протянул ей тот самый старинный перстень: «Теперь ты моя невеста. Наконец-то мы поженимся».
Но оказалось – не судьба. Вскоре Керенский упал и сломал шейку бедра. Снова попал в больницу. Опять впадал в забытье и повторял ее имя.
Эллен сидела рядом и держала его за руку. Он улыбался, она плакала...
