Невостребованное сокровище Станислава Шушкевича
Те, кто охоч позубоскалить на тему причастности Станислава Шушкевича к распаду Советского Союза в ходе подписания Беловежских соглашений в декабре 1991 года, как правило, очень сильно преувеличивают его роль. Сам о ней Станислав Станиславович вспоминал так:
«Я не знаю, кому пришла первому в голову эта мысль, но огласил её Геннадий Эдуардович Бурбулис, который подошёл ко мне и сказал: «Станислав Станиславович, не согласитесь ли вы поставить свою подпись под таким предложением:
«СССР, как субъект международного права и геополитическая реальность, прекращает своё существование».
«Я не завистливый человек, но здесь я позавидовал, что этот философ, марксист-ленинец, нашёл такую замечательную фразу. И я первым из нас троих не закричал, а заорал: «Я подпишу!», - восхищённо говорил позже сын репрессированного белорусского писателя и дочери обедневшего польского дворянина-железнодорожника, доктор физико-математических наук Станислав Шушкевич.
Знал ли этот одарённый учёный, что, подписывая абсолютно неизбежный в историческом контексте документ, ввергает Белоруссию (ещё не Беларусь, но уже и не БССР) даже не в одну, а в целых две реальности. Плохую и хорошую.
В реальность № 1, где народ и элиты воспримут слово «демократия» в лучших традициях первобытного общества: между ветвями власти, не привыкшей жить без свистка из Москвы, начнётся передел советских богатств и ценностей, элиты нащупают во мраке неопределённости будущего единственную приемлемую для себя цель (дербанить наследие СССР и обирать народ). А народ, доведённый задержками зарплат и гиперинфляцией до исступления, начнёт стучать на митингах ложками в пустые кастрюли, глядя как «новые белорусы» начинают рассекать улицы Минска на иномарках и щеголять в первых минских казино в малиновых, как в Москве, пиджаках.
В реальность № 2, где, слава Богу, остались в живых тысячи белорусских граждан, которые не сложили головы где-нибудь под Грозным или Уренгоем, не поучаствовали в Первой и Второй чеченских «спецоперациях», не просыпались по ночам от мысли, что в подвале их дома может дожидаться роковой минуты взрывное устройство, заботливо подложенное нашими «братьями».
Слабо верится в то, что выпускник физико-математического факультета БГУ Станислав Шушкевич не просчитал беспрецедентную ответственность шага. Ведь в марте 1991 года 82,7% белорусов высказались за сохранение Советского Союза.
«Как олени, с колен, пью святую твою…»
Решение о подписании такого судьбоносного документа в истории многомиллионной страны под названием «СССР» ни с кем не обсуждалось и в повестке встречи его попросту не было. С ноября 1991 года в воздухе витала малопонятная аббревиатура «ССГ» (Союз Суверенных Государств), принцип существования которой был не ясен категорически никому.
Как можно быть «замужем» и оставаться «невинной»? Суверенитет либо есть, либо его нет. Что это будет? Федерация? Конфедерация, решающая совместно некие конкретные задачи республик распадающейся страны? Или что-то иное?
Что делать с учётом состоявшего путча с Новоогарёвским процессом, согласно которому должен быть заключён новый союзный договор и принята новая конституция?
Дай ответ, Русь-Тройка!
Не давала ответа Русь, была занята решением своих, не менее насущных вопросов: куда девать Горбачёва, и кто ему теперь Ельцин – всё ещё подчинённый или человек, от которого зависит размер персональной пенсии и масштаб преференций «политического трупа» — Михаила Сергеевича?
Для белорусов всё было куда прозаичнее: первая послепутчевая зима вступила в свои права. «Сябрам» нужно было согреться, а обогревалась республика (ныне, присно и вовеки веков) российской нефтью и газом. Шушкевич был председателем Верховного Совета, номинальным главой республики, а широта полномочий была в руках не так давно ушедшего из жизни Вячеслава Кебича, который понимал, что вопрос с энергоресурсами надо решать. Но как?
У кого «просить газку»? У Горбачёва, всё ещё номинально возглавлявшего СССР? У Ельцина, который был президентом России с 12 июня 1991 года?
«Стас, позови Ельцина к нам в Беловежскую пущу, он же охотник вроде, может подбросит нам чего…»
Эти слова нашептывал Шушкевичу Кебич, понимая, что Горбачёва в Беловежскую пущу позвать – нарушение субординативной этики. А тут – Ельцин. Кто он? Руководитель другой союзной республики. Царь-победитель, гарцевавший три месяца назад на верхом танке. Ну, почему же не позвать?
Но звать Ельцина одного (пусть и со свитой) – как-то, всё-таки, неприлично. А Украина? Там едва ли теплее. И если «царь Борис» проявит милость к белорусам, выделив им «недоданные» украинцам ресурсы, будет некрасиво. В Украине, к слову, 1 декабря 1991 года уже выбрали своего президента Леонида Кравчука и на референдуме подтвердили суверенитет страны.
Кравчук приехал в статусе руководителя независимого государства, где вопрос о сохранении СССР был сформулирован качественно иначе даже в марте 1991-го: «Согласны ли Вы с тем, что Украина должна быть в составе Союза Советских суверенных государств на основе Декларации о государственном суверенитете Украины»? «Да!» — ответили на референдуме 70,2% украинцев. А на декабрьском плебисците согласных с независимостью было гораздо больше.
Вопрос сформулировали так: «Подтверждаете ли Вы Акт провозглашения независимости Украины?» Ответ: «Да» выдали 90,32% граждан обретающей суверенитет союзной республики.
И вот вам – «преклонение» колен перед святой правдой. На принимающей белорусской стороне Шушкевич и Кебич (руководители союзной белорусской республики). Главный гость — путчевый победоносец Борис Ельцин, избранный президентом России задолго до путча, и новоизбранный президент Украины Леонид Кравчук, с порога заявивший о суверенитете страны и о том, что главы иностранных государств, посещая Киев, будут разговаривать с ним, как с главой независимого государства со своей ролью в истории и судьбой (ещё было не очевидно, что полной перипетий и, как оказалось, трагичной).
После слов Кравчука в воздухе топором повис давно и без него назревший вопрос-строчка из легендарной песни Владимира Высоцкого:
«А вы, прошу прощения, кто такие?»
Шушкевич и Ельцин переглянулись. И кто теперь, кого и за счёт кого, а главное, на правах кого, должен отапливать? Тут-то и возник «философ Бурбулис» с его формулировкой: «СССР, как субъект международного права и геополитическая реальность, прекращает своё существование». Такое на коленке не пишут. Фраза, прозвучавшая из уст Бурбулиса, готовилась давно.
Так кто же поставил точку в истории СССР? Губернские руководители Шушкевич, до конца дней так и не считавший себя исторической личностью, и его коллега Кебич? Избранный президент Незалежнай Леонид Кравчук?
Конечно же, нет. Борис Ельцин, которому необходимо было избавиться от ставшей ненужной ему «надстройки». СССР? Нет. Михаила Горбачёва.
Когда есть необходимость выбирать между ужасным концом и ужасом без конца, руки тянутся выбрать первое. «Я до конца жизни, как физик, преклонялся перед этим философом, марксистом, ленинцем Бурбулисом за эту формулировку, которую он придумал», - во всех интервью вспоминал Шушкевич. — «Единство. Дружба народов. Нам было что любить, но мы были, скорее, едины в том, что нам было плохо. И смело выступить против этого нам было очень страшно, потому что это грозило нам и нашим родственникам. Мы были едины в сдержанности. Но я не радовался кончине СССР».
Станислав Шушкевич заслуживает в Беларуси памятника до небес. За что? За то, что не дал погибнуть в 90-е многим белорусам, которые — останься Беларусь с Россией «на правах губернии»! — ждала бы совершенно незавидная судьба или гибель. Ведь жизнь наша и судьба – сплошная спецоперация. Или мы кого-то. Или кто-то нас. Мало ли белорусов погибло в Афганистане, откуда мы уходили, так и не уразумев, зачем приходили? Много.
Именно Шушкевич позвонил Горбачёву сообщить, что СССР больше нет
«У меня было абсолютное спокойствие», — вспоминал Станислав Станиславович об этом звонке. — «В ходе разговора Горбачёв впервые в жизни обращался ко мне «на вы» и не использовал нецензурную лексику», — вспоминал Шушкевич этот диалог, в конце которого на том конце провода подвисла немая пауза и молчание прощавшегося с должностью президента более не существующей страны.
Из цилиндра Ельцина-Бурбулиса именно Шушкевич, как заправский Гарри Гудини, невольно вытаскивал для белорусов шанс. Шанс, о котором лишь грезили их национальные идолы – Купала и Колос.
«Людзьмi звацца!»
Понятно, наверное, без перевода. Людьми зваться? Это как? Быть самостоятельной страной, а не Северо-Западным краем, не губернией, не сателлитом империи, не «всем тем», чей «бессменный руководитель» спустя 30 лет, вытирая плешь платком, будет лепетать, как второгодник, пытающийся натянуть себе три балла:
«А я сейчас вам покажу, откуда на Беларусь готовилось нападение»
Но «зваться» — это одно. А предпринимать совершенно конкретные и очень болезненные шаги разрыва «цементной многовековой пуповины» с матерью-Россией – совершенно другое. Прибалты, смекнувшие ещё в 80-х, что второго шанса у них не будет никогда, опрометью кинулись на Запад, наотрез отказавшись от заигрываний с Россией задолго до Беловежских соглашений. А белорусы? Оторваться так и не удалось.
Шушкевич завещал белорусам небывалое сокровище — свободу, демократию и независимость. Всё это оказалось белорусами не востребовано. Выбрали «чарку i шкварку».
Белорусы, имевшие после распада СССР куда больше шансов оказаться в европейской системе координат, чем литовцы и латыши, свой шанс упустили, постучав ложками в кастрюли, заскучав по «сильной руке» на фоне обнищания населения и гиперинфляции. Постучали, заскучали, да и выбрали себе «крепкого хозяйственника», которого мы имеем честь лицезреть по сей день.
Независимость, демократия, свобода, либерализм – очень быстро становятся табуированными, ругательными, запрещёнными терминами у народов, на которые всё это после 74-х лет репрессий свалилось, как весной на голову сваливается с крыши снег. Так случилось в Беларуси, так произошло в России, хотя первыми руководителями этих стран были люди, горой стоявшие за демократию и дававшие нам шанс этот подарок оценить. Мы не оценили.
Шушкевич был первым и последним интеллигентным человеком, стоявшим у руля белорусского государства. Для того чтобы им и остаться, ему не хватило лишь одного – интеллигентного, готового принять европейские ценности общества, которое в Беларуси было и оставалось крестьянским во все времена. Именно поэтому сегодня мы видим у руля этой страны «крестьянина от сохи», который в любой момент готов услужить барину (хоть и упирается сейчас «всеми четырьмя», чтобы не вовлечься в барскую авантюру, и не отправить на погибель сынов Земли Белорусской в обмен на выданные 140 млрд долларов кредитов – фундамент и основу основ «белорусского суверенитета» и «экономического чуда»).
За шанс, которого иные ждут всю жизнь, «белорусское независимое государство» в лице Лукашенко отблагодарило Станислава Станиславовича нищенской пенсией: в худшие времена (долгих 10 лет) пенсия Шушкевича была менее 1 доллар, в лучшие — составляла 160 долларов. Разумеется, и то, и другое сложно назвать чем-то другим, кроме как плевком в лицо и жалкой подачкой.
Он прожил жизнь в обычной четырёхкомнатной квартире с меблировкой из 1970-х, которую получил после «двушки» (уже как председатель Верховного Совета Беларуси). Часто я встречал его, идущего пешком по проспекту Машерова, ставшего вскоре проспектом Победителей. Каким он запомнился?
Беспафосный, интеллигентный учёный в синем мятом костюме. Таким он был и в тот единственный день, когда в 1993 году на белорусскую землю в первый и последний раз ступила нога американского президента — Билла Клинтона, возлагавшего венки к памятнику Победы. Таким он оставался и до конца дней.
Сам Шушкевич в США бывал не раз. Один раз ездил взглянуть на тот самый дом, из окна которого, как утверждается, разрядил винтовку в Джона Фицджеральда Кеннеди «давний знакомец» Станислава Станиславовича Шушкевича и его усердный ученик – Ли Харви Освальд.
Где пересекались Освальд и Шушкевич?
На минском заводе «Горизонт», где производят сегодня те самые телевизоры, которые стояли когда-то в каждой советской квартире. По окончании аспирантуры Шушкевичу предложили здесь зарплату, по его собственному признанию, в три раза больше, чем в Академии наук, и он согласился. Здесь же, чуть позже, появился одержимый идеей получения советского гражданства (но получивший лишь вид на жительство) скандалист, «беженец из США», бывший морпех Ли Харви Освальд.
Начальник экспериментального цеха, где работал Освальд, подошёл к Шушкевичу: «Стас, у нас появился американец, надо, чтобы вы научили его русскому языку». От «партийного поручения» Станислав Станиславович отказаться не мог. Да и общение с «живым американцем» представляло интерес.
«Я никогда не оставался с Освальдом один на один. Это было запрещено. Вместе с ещё одним человеком (так было задумано) мы учили его русскому. Максимум 10 занятий было у нас. Спустя годы мы с женой побывали в Далласе. Я посмотрел на это здание (прим. авт. – здание книгохранилища, из окна которого по официальной версии стрелял в президента США Ли Харви Освальд) нужно быть наивным американским Уорреном (прим. авт.: председатель «Комиссии Уоррена», расследовавшей убийство Кеннеди), чтобы поверить в том, что это дело одиночки. Моё абсолютное убеждение, что это хорошо спланированное убийство, и что Ли Харви Освальд, которого я учил русскому языку, никакого отношения к нему не имеет».
У Шушкевича не было личного шофёра, офшоров, кортежей, недвижимости за рубежом. Маленькая дача. Маленький гараж. Обычная минская квартира.
«Для того, чтобы разбогатеть и нажить миллионы, нужно было воровать, а я никогда, ни при каких обстоятельствах, не нарушал действующее законодательство. И очень этим горжусь. Зато, покинув пост, я не потерял ни одного друга», — рассказывал Станислав Шушкевич, который вынужден был, имея копеечную пенсию, работать до конца своих дней.
Станислав Станиславович не был популистом 99-го уровня, и не обещал белорусам невозможного (что охотно делал Александр Григорьевич во все времена). Доктор физико-математических наук Шушкевич приглашался для чтения лекций в самые разные уголки мира – США, Евросоюз, Южную Корею.
Осмыслить его вклад в науку и роль в истории современной Беларуси ещё предстоит, но сегодня, когда его не стало, вспоминаются его слова о России:
«Я уважаю тех политиков, которые заботятся о человеке, а человеческую жизнь ценят превыше всего. Россия рассматривает людей, как самое дешёвое оружие, которого у российской власти навалом».
Так было, есть и будет. Наша реальность – подтверждение тому.
В годы правления Шушкевича я жил в Беларуси. Эту эпоху (пусть бедную, голодную, отчасти страшную) считаю золотыми годами в истории суверенной Республики Беларусь. То было время больших надежд для Беларуси, которую могло ждать европейское будущее. Будущее уважаемой во всём мире страны.
Тех надежд, которые со временем становились маленькими, словно камень в почке. А теперь их, увы, уже совсем не осталось.
Такая история.
