Ядерное оружие — последний оплот России

Головная часть межконтинентальной баллистической ракеты РС-18 в шахте на стартовом комплексе космодрома Байконур. Фото: Сергей Казак / ИТАР-ТАСС, архив

Без обычных вооружений ядерные боеголовки не дают нам никаких гарантий

10 сентября, 2013 05:42

6 мин

Если Пушкин — наше все, то ядерное оружие — наше абсолютно все. Если бы не оно, России уже давно не было бы. При этом, как ни странно, его наличие не дает нам никаких гарантий.

Последние точные данные о размерах российских РВСН относятся к декабрю 2010 года, они были предоставлены в рамках последнего обмена данными по покойному СНВ-1. Тогда мы имели 70 шахтных межбаллистических ракет (МБР) УР-100Н УТТХ (она же РС-18; 6 боевых частей (БЧ) на каждой), 58 шахтных Р-36М2 (она же РС-20; 10 БЧ на каждой), 171 мобильную моноблочную МБР РТ-2ПМ «Тополь», 70 моноблочных МБР РТ-ПМ2 «Тополь-М» (18 мобильных, 52 шахтных) и 6 мобильных РС-24 «Ярс» (по 3 БЧ на каждой). Всего, таким образом, у нас было 375 МБР с 1259 БЧ.

Размеры морской составляющей российских стратегических ядерных сил (СЯС), разумеется, определяется количеством подлодок. Сегодня в строю ВМФ РФ их числится восемь: 2 пр. 667БДР (на Тихоокеанском флоте), 5 пр. 667БДРМ (на Северном флоте), 1 пр. 955 (на СФ, но предназначена для ТОФ). Каждая из них несет по 16 БРПЛ. На пр. 667БДР это Р-29Р (3 БЧ на каждой), на 667БДРМ — Р-29РМ (по 4 БЧ), на пр. 955 — Р-30 (по 6 БЧ). Кроме того, одна лодка пр. 667БДР проходит модернизацию (ее целесообразность вызывает большие сомнения, возможно, что лучше на эти деньги было бы построить новую лодку), одна пр. 667БДРМ — восстановление после пожара (и еще одна переделывается в разведывательно-гидрографическую с демонтажем ракетных шахт). Проходят испытания две лодки пр. 955, еще одна недавно заложена в Северодвинске.

Надо иметь в виду, что умножение количества ракет на количество лодок, а количества БЧ на количество ракет будет в данном случае неправильным. Одновременно на боевом дежурстве в море находятся, как правило, не более двух лодок пр. 667БДР/БДРМ. Соответственно, в каждый конкретный момент морская часть «триады» включает лишь 16—32 ракеты и, соответственно, 48-128 БЧ. Остальные Р-29 находятся на складах в статусе «неразвернутых носителей», то есть не имеют боевой ценности (приобретают таковую они лишь в шахте на борту лодки). Что касается Р-30 (это пресловутая «Булава»), то ее нынешний реальный статус сомнителен. Слишком много испытаний этой БРПЛ были неудачными. Можно, конечно, принять ракету на вооружение «росчерком пера», но это не значит, что в случае войны она поразит назначенную цель.

Крайне непростым является состояние авиационной составляющей СЯС. Она состоит из самолетов двух типов — Ту-160 (несет 12 крылатых ракет) и Ту-95МС (несет 6 или 16 крылатых ракет в зависимости от количества пусковых установок под крылом, трансформация из одного варианта в другой проходит относительно быстро). Россия имеет 16 Ту-160 и 63 Ту-95МС, боеготовы 11—13 Ту-160 и около 60 Ту-95МС.

В 2010 году Россия и США подписали договор СНВ-3, по которому в течение семи лет они должны привести свои СЯС к состоянию, когда в них будет не более 700 развернутых (то есть готовых к немедленному боевому применению) и 100 неразвернутых (находящихся на складах и базах хранения) носителей и не более 1550 БЧ на развернутых носителях. Зачет БЧ по этому договору, впрочем, достаточно своеобразный. На МБР и БРПЛ он теперь не по максимуму, как в предыдущих договорах, а заявительный. То есть, например, Россия может приписать конкретной РС-36М2 не 10 БЧ, а, например, три. Бомбардировщики же вообще считаются за одну БЧ каждый. В связи с таким вариантом зачета у нас очень любят обвинять США в манипуляциях количеством БЧ, но неясно, кто нам мешает заниматься аналогичными манипуляциями. Договор в этом плане абсолютно равноправен.

Ту-160 над авиабазой ВВС России вблизи города Энгельс Саратовской области. Фото: Михаил Джапаридзе / AP

У нас достаточно популярна точка зрения, что договор СНВ-3 «разоружает» Россию. Здесь налицо даже не паранойя, а просто клинический идиотизм. Среди всех «разоруженческих» договоров СНВ-3 уникален тем, что он является договором об одностороннем добровольном разоружении США, поскольку они обязаны сокращать свои СЯС, а мы можем их даже наращивать. Кроме того, в его рамках с России сняты важнейшие ограничения, имевшиеся в предыдущих договорах — на размеры районов развертывания мобильных МБР, на количество многозарядных МБР, на возможность создания железнодорожных МБР. Россия же никаких уступок не сделала. Такой удивительный альтруизм со стороны США объясняется предельно просто: в обмен на СНВ-3 Москва отказалась от поставок ЗРС С-300П Ирану. Тем не менее наши официальные лица, вплоть до самых высших, регулярно демонстрируют пугающую неадекватность, угрожая Вашингтону выходом из СНВ-3. Вообще-то, такой мерой могут угрожать они нам, а не мы им. Кстати, республиканцы регулярно заводят речь о том, что США должны выйти из договора, поскольку он ограничивает только США.

В рамках СНВ-3, в отличие от СНВ-1, не требуется предоставления сторонами детальной открытой информации о своих СЯС. То есть детальная информация теперь является закрытой, а открытыми — лишь три общие цифры для каждой из сторон. По состоянию на 1 июня 2011 года, когда состоялся первый обмен информацией, Россия имела 521 развернутый и 344 неразвернутых носителя и 1537 развернутых БЧ. По состоянию на 1 марта 2013 года (последний на данный момент обмен информацией) мы имеем 492 развернутых и 408 неразвернутых носителей и 1480 развернутых БЧ. Детально разложить эти цифры по типам носителей невозможно из-за вышеупомянутых особенностей зачета БЧ.

Очевидно лишь, что наши СЯС продолжают сокращаться, а это лишь подчеркивает абсурдность разговоров о том, что СНВ-3 нас «разоружает». Это мы себя разоружаем, а договор уже сегодня позволяет нам добавить 208 (!) развернутых носителей и 70 БЧ. Увы, это нереально. МБР УР-100, Р-36М2, РТ-2ПМ, БРПЛ Р-29Р списываются гораздо быстрее, чем производятся и поступают в войска РТ-2ПМ2, РС-24 и Р-30 (тем более что статус «Булавы», как было сказано выше, до сих пор неясен). При этом значительная часть списываемых ракет — многозарядные, а поступающие на вооружение — моноблочные, либо «малозарядные», то есть количество БЧ сокращается еще быстрее, чем количество ракет. Самолеты же вообще уходят без замены.

Для сравнения: у США 1 июня 2011 года было 882 развернутых и 242 неразвернутых носителя и 1800 развернутых БЧ. К 1 марта 2013 года осталось 792 развернутых и 236 неразвернутых носителей и 1654 развернутых БЧ. То есть им еще надо сокращаться, а мы уже можем расширяться. Только не получается.

Что касается тактических ядерных зарядов, то это информация предельно закрытая. Предполагается, что Россия находится на первом месте в мире по их количеству, оценки же этого количества колеблются в диапазоне от 2 до 6 тысяч. США имеют в Европе 200 авиабомб В-61 (в 2005 году было 480) и, видимо, еще 200—400 на собственной территории. Ядерный вариант КРМБ «Томагавк» американцы давно переделали в обычный и отстреляли эти ракеты по Ираку, Югославии и Афганистану. Возможно, снятые с них ядерные БЧ сохранились, но для них в любом случае нет носителей, поэтому толку от этих БЧ сейчас не больше, чем от кирпичей. Что касается Китая, то его ядерный арсенал — отдельная тема. Как минимум он имеет 3,5 тысячи БЧ (суммарно стратегических и тактических).

Как было сказано в начале статьи, если бы у нас не было ядерного оружия, нас бы съели давно и с удовольствием. Тем не менее абсолютизация ядерного сдерживания очень опасна. Необходимо иметь очень большие силы общего назначения, позволяющие сделать ядерное оружие действительно последним аргументом, а не первым и единственным.

Четыре авиабомбы В-61. Фото: пресс-служба министерства обороны США

Дело в том, что против неядерных стран ядерное оружие неприменимо по политическим причинам. Представим себе, что пять лет назад Россия не сумела бы добиться триумфальной (без малейшей иронии) победы над Грузией, а втянулась бы в затяжную кровавую войну с этой страной. Мы бы применили там ядерное оружие? Понятно, что нет. Представим себе, что через два-три года талибы начнут экспансию в Центральную Азию. Мы нанесем ядерный удар по Афганистану? Разумеется, нет. Представим себе, что Азербайджан начал операцию в Нагорном Карабахе, а Турция одновременно нанесла удар по Армении. Естественно, НАТО в такой конфликт не вмешается. Тем не менее более чем очевидно, что и в этом случае ядерный удар по Турции мы не нанесем. Все указанные конфликты требуют задействования обычных сил.

Что касается войны против ядерных держав (а это могут быть только США и Китай), то здесь не надо даже вдаваться в детали (это две большие отдельные темы). Ясно лишь, что ядерный удар по любой из этих стран — это стопроцентное самоубийство. Есть гарантия, что наше государственное руководство на это пойдет? Причем хорошо, если самоубийство будет взаимным, но, увы, это еще не факт. В обоих случаях ситуация может сложиться таким образом, что гарантированным станет одностороннее самоубийство — наше собственное. Чтобы такая ситуация не сложилась, надо, опять же, иметь очень мощные обычные силы.

Впрочем, у нас есть еще один ресурс, который в самой России малоизвестен. Дело в том, что за рубежом мы как страна имеем репутацию опасных сумасшедших, от которых можно ждать абсолютно всего (в частности, у нас совершенно не понимают, насколько панически боятся России на востоке и севере Европы). На первый взгляд, такая репутация кажется малоприятной. Но при отсутствии адекватных сил общего назначения она является замечательным дополнением к ядерному арсеналу. Поэтому, видимо, разубеждать иностранцев на Западе и Востоке пока не нужно. Так и быть, побудем сумасшедшими с ядерной дубиной.

Автор — заместитель директора Института политического и военного анализа.