Где мои две «Волги» за ваучер?!

11 июня 1992 года была одобрена программа ваучерной приватизации. Спустя 28 лет мы всё ещё лихорадочно ищем ответ на вопрос: «Что это было?».

В истории России роль сакральной жертвы, которая покорно ложится на алтарь циничного обогащения высшей социальной группы, всегда играет народ.

28 лет назад, в наших лапотных душах и сердцах жила надежда, что не сегодня завтра мы выглянем в обветшавшие окна наших «хрущоб» и обнаружим, что мудрые решение пришедших к власти демократов сделали нашу жизнь точь-в-точь такой, как у героев популярного в те годы сериала «Санта-Барбара». Глянцевой и сытой, богатой и красивой.

Люди поверили в то, что все мыслимые и немыслимые преступления совершены коммунистическим режимом и уж завтра-то обязательно будет что-то хорошее. Им и в голову не могло прийти, что в кулуарах новой власти, под вывеской с надписью «Приватизация», будет реализован процесс разграбления страны, направленный на концентрацию собственности в руках узкой группы нуворишей.

Можно ли было этого избежать?

Во второй половине 80-х стало очевидно, что переход экономики в рыночный формат – единственный путь спасения страны. К 1990 году, стоя в бесконечных очередях с 18-ю видами талонов абсолютно на всё (мясо, масло, сыр, водку), многие были не прочь отблагодарить партию и правительство за тот уровень жизни, который мы получили. Например, выволочь дедушку Ленина за ноги из Мавзолея и снести весь «кремлёвский скотомогильник».

Переводя страну на рыночные рельсы, государство задекларировало намерение создать «класс эффективных собственников». Для создания у народа эфемерной иллюзии «собственничества» оно включило станок и вместе с новыми цветастыми купюрами отпечатало бесчисленное множество бумажек, имя которым

«Ваучеры»

Диковинные для большинства из нас чеки были неименными. За каждый ваучер для взрослого и ребёнка в момент его получения в кассе Сбербанка нужно было выложить 25 обесценивающихся целковых.

Дабы пробудить у народа желание получить эти бумажки и пресечь рефлекторную попытку использовать их «по назначению» (в отсутствие дефицитной туалетной бумаги) патриарх приватизации, глава «Госкомимущества» Анатолий Чубайс провозгласил, что один ваучер скоро можно будет обменять на две «Волги».

Многие уверовали и побрели к окошкам вчерашних советских Сберкасс, доставая из кошельков 25-рублёвки. Маленький нюанс!

До ваучеров хотели ввести приватизационные счета или вклады. Подразумевалось, что они будут персонифицированными и не отчуждаемыми. То есть, закреплёнными за каждым конкретным гражданином России, который должен был получить на такой «приватизационный счёт» определённую сумму денег. И стать «лендлордом» — хозяином маленькой дольки общего пирога.

Играть в «честность» с населением не стали. Хотя именно такой порядок приватизации был прописан в ещё советском законе 1991 года «Об именных приватизационных счетах и вкладах в РСФСР».

Вопрос «Почему?» вполне риторический. Ответ стоит поискать в нашей с вами реальности, где некоторые пытаются выжить на пенсию или зарплату в 10-15 тысяч рублей, а кто-то из вчерашних «красных директоров», успешно приватизировавших металлургический комбинат в 1992-м, округляет свой 17-й миллиард долларов.

Приостановив в том же году выплаты зарплат на предприятиях, этим новым хозяевам жизни было совсем нетрудно дождаться, когда уставшие от безденежья и голода горемыки-владельцы ваучеров потянутся через проходные менять свои бумажки с надписью «10000 рублей» на две бутылки водки.

Весь концепт произошедшей приватизации укладывается в философию поручика Лемке — одного из героев фильма Никиты Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих». Помните?

Пожирая глазами саквояж с золотом, предназначенным на покупку хлеба для голодающего пролетариата, белогвардеец тоскливо посматривал в сторону границы и говорил голодранцу-чекисту Егору Шилову:

«Это нужно одному, а не всем!»

Так и с наследием эпохи развитого социализма. Идея распределить сумму денег по персонифицированным (опять-таки, не отчуждаемым!) счетам, показалась новой власти провальной, что красноречиво говорит об исходных намерениях. И, отпечатав на ваучерах круглую, но весьма условную цифру «10000 рублей», она изрекла тезис о двух «Волгах».

Собирая наши мятые четвертаки, власть хитро умолчала, что в процессе «либерализации цен» к декабрю всё того же 1992 года одна машина «Волга» будет стоить уже 3-4 млн стремительно обесценивающихся рублей. А ведь эти люди знали о такой перспективе. Не могли не знать.

В дебатах о малой приватизации не был слышен голос Григория Явлинского, говорившего о том, что хорошо бы сначала провести эту самую приватизацию, а уж затем отпускать цены в пляс.

Но мы говорим об июне 1992 года, а не отпускать цены не было никакой возможности уже в январе, поэтому вопрос, как бы, решился автоматически.

Изголодавшееся население не понимало, что делать с ваучерами. После 74-х лет хождения в «светлое коммунистическое будущее» мы не знали, что это значит — вложить ваучер в предприятие, например, «Северсталь» или «КамАЗ» и стать на какую-то частичку «собственником» этого металлургического комбината или автозавода.

На проходных шептались:

— Семёныч, а что мы будем делать, вложив этот ваучер в наш комбинат?

— Михалыч, соберёмся с мужиками-акционерами и выберем нового директора — тебя или меня!

Такие разговоры уходили корнями в 80-е с их плюрализмом мнений и культивацией всенародного выбора руководителей всех мастей.

Но 80-е – вот беда! – миновали. И как правильно быть собственником не знали не только мужики с проходной «КамАЗа» или «Северстали», но и… люди в коридорах Кремля.

Кусок собственности в виде отпечатанного ваучера номиналом в 10000 рублей блуждал по стране. А как поддерживать режим собственности? Никаких соответствующих законов на этот счёт ещё не изобрели. Не было времени и знаний.

Как-как? Дербань — и точка!

Представители новоиспечённой российской власти начали приватизационные процессы ещё в апреле 1992 года, демократично начхав на Верховный Совет и его программу приватизации, утверждённую только в июне 1992 года.

Взгляните на эти кадры, на которых глава «Госкомимущества» Анатолий Чубайс и вице-премьер Егор Гайдар привечают губернатора Нижегородской области Бориса Немцова, сойдя с трапа самолёта в Нижнем Новгороде и направившись прямиком на аукцион по приватизации объектов торговли.

Ваучеры вводились, хотя Совет предпринимателей, созданный при Ельцине, протестовал против этого. Там прекрасно понимали, что в предлагаемых обстоятельствах «либерализации цен» стоимость рулона туалетной бумаги очень скоро сравняется со стоимостью цветной бумажки. И перекроет её.

Знали там и то, что те, кто наберёт вагон ваучеров у нищающего на глазах населения, будет приобретать и «Уралмаш», и «Северсталь», уходя в пантеон олигархов, небожителей, хозяев новой России. А тот, кто отдаст его в условиях задержки зарплат за буханку хлеба, бутылку водки или (в лучшем случае) 15-20 вечнозелёных долларов (неплохие деньги по тем временам) останется с носом в классе всё такого же бесправного российского плебса.

Собственность страны, как и саквояж с золотом из приключенческого фильма, разделить на полтораста миллионов душ «по справедливости» не выходило. Приходилось делить «по-братски». Одним (тем, у кого были деньги) доставалось всё. Другим, лапотным, ничего.

Отец приватизации Анатолий Чубайс, возглавлявший «Госкомимущество» в 1992, отвечая на упрёки в нечестности малой «народной» приватизации, говорил, что честная приватизация предполагала бы наличие чётких правил, которые устанавливаются сильным правовым государством, гарантирующим соблюдение законности.

Ну, не было тогда ни сильного государства, ни правил, ни законности. Были одни рефлексы. А рефлексы российской власти вчера, сегодня, завтра предписывают обирать народ. Как выразился Чубайс, пришлось выбирать между «бандитским коммунизмом и бандитским капитализмом», в ходе которых люди отчаянно искали ниши, вложив в которые свой чек на 10000 рублей можно было вскоре вынуть оттуда две искомые «Волги».

Появлялись и загадочным образом исчезали разные интересные инвестиционные фонды, действовавшие вне правового поля. Как так? Вам же всё объяснил Чубайс. Какое правовое поле в рамках «бандитского капитализма»? Правильно – никакого. Поэтому, куда бы ты ни шёл со своей бумажкой с номиналом 10000 рублей, ты попадал на «Поле чудес», где тебя ждали лиса Алиса и кот Базилио.

Впрочем, малая приватизация – это мелочи. Можно вспомнить и о приватизации крупных советских предприятий, в том числе, ключевых заводов оборонной промышленности, распродававшихся за гроши – Рыбинского моторостроительного, Смоленского авиационного, Московского вертолётного, Московского машиностроительного. Эти заводы и ещё 257 оборонных предприятий ушли с молотка за копейки, равные стоимости… всё тех же двух автомобилей. Правда, не «Жигулей» и не «Волги», а высококлассных новинок западного автопрома класса «Люкс».

От распродажи крупнейших российских предприятий, примерная стоимость которых составляла 1 триллион долларов, в казну поступило целых 7,2 миллиарда.

После этого оставалось лишь подвести идеологическую подоплёку этого разбазаривания отечественного имущества, умолчав о том, куда же делись остальные $992,8 млрд.

«Мы занимались не сбором денег, а уничтожением коммунизма. Это разные задачи. […]. Мы знали, что каждый проданный завод – гвоздь в крышку гроба коммунизма. Дорого. Дёшево. Бесплатно. С приплатой. Двадцатый вопрос! А главный? Каждый появившийся собственник в России – это необратимость», - прокомментировал когда-то А.Б. Чубайс трагедию тех времён.

И в том, что она необратима, сомнений у большинства россиян нет. Процессы случившейся в 90-е годы приватизации считает несправедливыми и подлежащими пересмотру 80% россиян.

Такая история.