Новости – Политика

Политика

«Болотное дело» упадочно и порочно

Участники акции против итогов выборов депутатов Госдумы РФ на Чистопрудном бульваре, 5 декабря 2011 года. Фото: Митя Алешковский / ИТАР-ТАСС

Мария Баронова, ровно два года назад пришедшая в зарождающееся протестное движение, подводит его итоги: не получится ничего и никогда

Ольга Кузьменкова

5 декабря, 2013 16:30

27 мин

Пятого декабря 2011 года — на следующий день после выборов в Госдуму — не менее пяти тысяч москвичей вышли на улицу и потребовали пересчета голосов. Тот митинг на Чистых прудах принято считать началом периода общественного подъема, когда политический протест перестал быть уделом профессиональных оппозиционеров и превратился в вид популярной зимней забавы «рассерженных горожан»; наиболее массовые и успешные демонстрации проходили в крупных городах России в декабре и марте. Финал шествия 6 мая 2012 года, вылившегося в столкновения с полицией на Болотной площади, ознаменовал собой начало реакции. Мария Баронова, пришедшая в протестное движение именно 5 декабря, стала фигуранткой дела о «массовых беспорядках», а заодно и лицом самого громкого политического процесса года. «Русская планета» поговорила с активисткой о том пути, который она проделала за последние два года.

«Болотное дело» должно было стать судом над системой, которая нахватала совершенно случайных людей, а неслучайных оставила на свободе. Речь идет, например, обо мне — меня взяли и посадили под подписку о невыезде, а это все же условная свобода. Лидеры протеста тут ни при чем — Навальный, когда давал показания, сказал, что его еще в мае возили из спецприемника в Следственный комитет, и все шло к тому, что ему предъявят обвинения, а потом взяли в заложники совершенно посторонних людей. Было видно, что это то, о чем он постоянно думает. Это то, о чем я думаю каждый день в суде: ты подходишь к клетке, где сидят ребята, и думаешь, что ты сегодня попадешь в свою теплую кровать и, может, выпьешь вечером с друзьями, а они нет. Ты, может, увидишь сегодня каких-то приятных людей, своих знакомых, а ребята увидят только своих адвокатов, большинство которых абсолютно непрофессиональны.

Шестого июня 2013 года (когда в Мосгорсуде начались предварительные слушания процесса над первыми 12 фигурантами «Болотного дела». — РП) должен был начаться суд над системой, а вместо него начался ******* ад.

Довольно быстро стало понятно, что не будет никаких скоординированных действий адвокатов. Есть несколько защитников, которые готовы действовать сообща — и так действуют. Клювгант, Бадамшин, Динзе, Сидоркина, Горяйнова, Панченко, Пашков, Дубровин, Мирошниченко — все они более или менее кооперируются, хоть и бывают косяки. С другой стороны, есть люди типа Макарова, Мохнаткина, Сумина и других, которые принципиально про другое. Они затягивают процесс и утверждают, что это чрезвычайно выгодно подсудимым.

На самом деле им совершенно все равно, что будет с их подзащитными. Если они умрут, им будет даже круче: кровавый режим совсем распустил руки.

Для меня мерилом бреда и беспорядка являюсь я сама. Все, что страшнее меня — это уже реально недопустимо. Бывает, что я могу почудить, я это про себя знаю. Но когда я понимаю, что самым адекватным человеком оказываюсь я, мой адвокат, еще несколько защитников и ребята в клетке, которые всегда молчат, потому что не понимают, что тут вообще сказать — нельзя же сказать адвокату: «Завали *******!», надо ведь вести себя солидно, по-мужски —

когда я понимаю, что островком адекватности являюсь я сама, тут у меня реально сносит крышу.

Я начинаю орать, потому что я знаю, что так быть вообще не может.

Изо дня в день ляпы, косяки, многодневные допросы свидетелей и потерпевших со стороны защиты с абсолютно бессмысленными вопросами, иногда — очевидное затягивание процесса. Когда в течение получаса в суде выясняют, где находится памятник Репину (памятник художнику Илье Репину стоит на Болотной площади с 1958 года. — РП), ты неизбежно приходишь к мысли, что это твое время, это твоя жизнь, это жизнь ребят.

Они, кстати, по-прежнему думают, что их поддерживает очень много людей. А люди изо дня в день приходят на процесс, говорят: «Э-э-э, что у вас здесь происходит вообще?!»

и уходят. И больше никогда не возвращаются. Ко мне несколько раз подходили и говорили: «Маша, теперь нам понятно, почему ты каждый день истеришь в твиттере. Если бы мы в этом находились столько, сколько ты, мы бы, наверное, уже вышли из окна».

Акция против итогов выборов депутатов Госдумы РФ на Чистопрудном бульваре, 5 декабря 2011 года. Фото: Митя Алешковский / ИТАР-ТАСС

«Комитет 6 мая» — там есть люди, которые понимают, что подсудимым и их семьям надо помогать, в первую очередь финансово, а есть просто «борцы с кровавым режимом». Последние — в абсолютном астрале: договориться с ними совершенно ни о чем невозможно,

они вообще из другой Вселенной, у них иной интеллектуальный уровень и представления о добре и зле. Причем они очень добрые — натурально, эльфы.

В их представлении кругом одно зло, и только они сделаны из добра. Но надо понимать, что ни судья Никишина, ни следователи не являются злом. Правда, сказать об этом вслух нельзя. Нельзя даже предположить, что все мы одинаково поставлены в какую-то уродливую ситуацию.

На этой неделе начали допрашивать свидетелей с нашей стороны. Надо понимать, что прокуратура готовит своих свидетелей. Не надо думать: «Я весь такой честный, я пришел рассказать всю правду». Суд — это состязание. Допрос свидетеля — это история про то, что прокуратура задает вопросы свидетелю, и ты ему тоже задаешь вопросы, и это подготовленные вопросы, грамотные. К допросу надо готовиться, это понятно. Судья смотрит на то, как ты на вопросы отвечаешь, может тоже что-то спросить. Но у нас выходит не состязание, а избиение очень странных людей троечниками.

Не победить абсолютно неподготовленную прокуратуру — это же надо еще суметь.

В первый день этой недели, когда приходил Навальный, было реальное состязание. Он так выступил, что ему ни Никишина не задавала вопросов, ни прокуроры. Его просто боятся. Сергей Давидис, Илья Яшин уже не являются такими мистическими людьми, их уже пытаются раскатывать, но они ко всему готовы.

Некоторые же люди приходят и начинают рассказывать свои конспирологические версии и домыслы. Свидетель Подрабинек — прямым текстом в суде говорит, что на площади были «ментовские провокаторы», которые хотели завести бучу и пришли в масках.

На вопрос судьи, почему он решил, что провокаторы были именно ментовские, Подрабинек отвечает: «У них были тупые лица».

И вот ты сидишь, обтекаешь и думаешь: «Люди пришли, чтобы покрасоваться и типа рассказать правду. А ребята сидят уже 18 месяцев и будут сидеть еще». В этот момент выступления «борцов с режимом» становятся просто невыносимыми, хотя ведь в жизни это очень хорошие люди. А потом в перерыве между допросами свидетелей подходит девочка и говорит: «Вы активист, я журналист, давайте познакомимся, нам будет полезно иметь контакты друг друга». Сидишь и думаешь: «Ну вот, теперь я знакома с журналистом. Осталось еще только с иностранным журналистом познакомиться, и дальше моя карьера активиста точно сложится».

И такой ад происходит изо дня в день. Вот во вторник приходил свидетель Александр Сергеевич Шаров, 1989 года рождения. Хотелось просто подойти к мальчику и задушить его. Выступление его началось с того, что он заявил, что на Болотной площади 6 мая он был в качестве журналиста — ни-ни, он не участник протеста, ни в коем случае! — он представлял газету «Мой район». Ты сидишь и думаешь: «Ну ОК! Вот еще с одним журналистом познакомилась».

Участница акции против итогов выборов депутатов Госдумы РФ на Чистопрудном бульваре, 5 декабря 2011 года. Фото: Митя Алешковский / ИТАР-ТАСС

Свидетель Шаров начинает рассказывать массу всего очень увлекательного: например, что на площади он видел человек двадцать безумцев, которые, по сравнению с остальными демонстрантами, вели себя странно. Провокаторы.

Не нужно хорошо знать математику, чтобы соотнести эти «20 провокаторов» и 20 человек, которые сидят по «Болотному делу». Нет, понятно, что это разные люди, но из его показаний следует совершенно другое.

Потом Шаров рассказывает, как на площади кидались камнями и попали сначала кому-то в шлем, а затем — кому-то в телекамеру. Сидишь. Обтекаешь.

Адвокат Макаров как будто просто выполняет волю своего заказчика — Сергея Кривова и партии РПР-ПАРНАС, которая его нанимала. Хочет заказчик безумной голодовки — будет безумная голодовка. Ну ладно бы он еще цели подсказал какие-то нормальные для этой акции. Сказал бы он Кривову: «Сергей, ну дались вам эти протоколы (поводом для голодовки Сергея Кривова, которая продлилась больше 60 дней, стал отказ судьи Никишиной предоставить ему протоколы прошедших судебных заседаний. — РП), требуйте лучше, чтобы все "болотные узники" вышли на свободу, или чтобы Путин в отставку ушел, или, я не знаю, чтобы Обама приехал и дал миллиард долларов». Уж если голодать — так всерьез!

По поводу событий на Болотной площади позиция адвоката Макарова заключается в том, что полиция не была полицией, поскольку у них все еще были милицейские удостоверения, и ни у кого не было нагрудных металлических знаков. Вот никто, типа, на Болотной площади не мог догадаться, что мы имеем дело с полицией. Ну, конечно, мы ж такие тупые.

Если разобраться, то, вообще-то, суд должен судить по справедливости. А по справедливости мы знали, что это были менты.

Усилиями нескольких людей этот процесс превращен в бесконечно длинный допрос, по итогам которого забылись все ценные ответы — в этих бесконечных протоколах теперь уже не найти ничего. В этих протоколах — вечный поиск Конституции Российской Федерации и ментовского нагрудного знака.

ОМОНовцы, которые идут на допросы, на самом деле не упыри. Вот они приходят и видят, что в клетке сидят простые ребята, и как-то им неудобно.

Петр Верзилов (слева) и Илья Яшин (в центре) во время акции против итогов выборов депутатов Госдумы РФ на Чистопрудном бульваре, 5 декабря 2011 года. Фото: Иван Гущин / ИТАР-ТАСС

«Я же пришел давать показания еще в том мае, а ребята все еще сидят. Некрасиво как-то вышло. Неудобняк», — думает ОМОНовец, который до этого ходил кучу раз ******* с футбольными фанатами и был абсолютно счастлив, как и сами фанаты. А тут он видит, что ничего похожего на футбольные матчи не было, а люди по-прежнему сидят. Он, в принципе, готов дать нормальные показания. Но если его будут допрашивать три дня, он будет очень грубо, назло подсудимым, давать любые ответы кроме тех, что мы от него ждем.

Надоело постоянное мелкое — а то и крупное — вранье.

Вся эта история про провокаторов — это же история про либеральное вранье. Зачем вообще говорить про провокаторов?!

У нас была сидячая забастовка. Можно ли вести сидячую забастовку? Да, можно, это ненасильственное сопротивление. Начали ли менты давить эту сидячую забастовку? Да, начали. Начали они ******* всех дубинками? Да, начали.

Что человек делает, когда его ******* дубинкой?! Конечно, он стоит, держит руки по швам и молится на Андрея Дмитриевича Сахарова!

Ровно в тот момент, когда его *******.

Эти «либералы» со своей идеей ненасильственного сопротивления по Джину Шарпу и Махатме Ганди предполагают, что кругом будут бить детей, какая-нибудь старушенция упадет на землю, а ты будешь просто стоять и ничего не делать. Вот это предположение, что наши люди не могут никого защищать, изначально ложно. Это унижает всех, кто способен на сопротивление насилию. Мы имеем разгон мирной демонстрации. Это юридически так, даже если представить, что какие-то злые силы запланировали сидячую забастовку заранее. Ну, запланировали, и что дальше? Сидячая забастовка запрещена, что ли? Не было никаких провокаций, были просто люди, которые позволили себе ответ на заведомое насилие.

Надо понимать, что провокацией является все, что сейчас происходит в стране.

Любое неосторожное движение ментов 6 мая вызвало бы такую реакцию демонстрантов, потому что 7 мая была инаугурация.

Люди, которые пришли тогда на Болотную, а не поехали в отпуск, были реально несогласны с тем, что вот они уже полгода ходят на митинги, а у них и Госдума на месте, и президент, получается, нелегитимный. Люди злые. В Кремле явно не тупой человек сидел, он все правильно понял. Если б я сидела в Кремле, я бы тоже сказала: «Поменяйте цепочку, побейте их немного палками, так мы их и выставим бунтовщиками». Только такая провокация там и была: стояла задача вызвать у людей ответную реакцию.

Для меня эти два года абсолютно точно не прошли даром. Один мой знакомый, который тоже пробыл под подпиской о невыезде какое-то время (речь идет о журналисте Антоне Красовском), недавно сказал мне, что он не понимает, как он не вышел из окна, и как я из него не выхожу. Когда ты сидишь в тюрьме, то, в общем, тебе не дадут выйти из окна, но когда ты внутренне постоянно в этой тюрьме, а внешне вроде как на свободе — это физически очень тяжело. То, что я физически эти два года вынесла, для меня очень симпатично. К сожалению, для меня вся эта история — только про внутренний рост.

На Чистопрудном бульваре, 5 декабря 2011 года. Фото: Митя Алешковский / ИТАР-ТАСС

ОМОН на Чистопрудном бульваре, 5 декабря 2011 года. Фото: Митя Алешковский / ИТАР-ТАСС

Я помню, как когда у меня начали заканчиваться деньги,

я пришла к Немцову и попросила помочь мне с работой. Глядя в потолок, Немцов мне ответил: «Могу официанткой тебя устроить к одному знакомому».

Я тогда очень сильно захотела, чтобы меня в этот момент сняли откуда-нибудь со стороны. И ведь такая глупость постоянно встречается. Я смирилась с этой глупостью и даже научилась наблюдать за этим: «Ну, забавно. Опять ******* сказали. Ну, бывает. Ой, и еще раз ******* сказали! Еще раз бывает». Я, конечно, не стала спокойнее, я никогда не стану, но я узнала, что пределов ******* для моего организма нет.

Это интересное ощущение, что ты можешь ко всему привыкнуть.

Страшно только, когда ты смотришь на это снаружи. Вот если снаружи смотреть, то тогда, конечно, очень становится страшно от того, что человек может привыкнуть буквально ко всему. А вот когда ты внутри этого... Нет, это тоже страшно. Ровно поэтому я и истерю, пишу каждый день в твиттер.

Я пишу истеричные твиты каждый день по той причине, что наша оппозиция — это ***** стыд, ад и *****. Есть только один Алексей Навальный, а больше ничего и нет. Все, что делает Навальный, — симпатично, как бы я его периодически терпеть не могла; при этом все остальное — бесконечная история позора.

На мой взгляд, быть историей позора это не должно было; мы же все были такие умные, такие клевые, все так были готовы потратить на это время, силы и жизнь.

Но то, во что это все в итоге вылилось, выглядит совсем неприлично.

Надо мной уже смеются из-за того, что я постоянно говорю про «Болотное дело». Но я реально считаю, что очень важно рассказать об этом Болотной площади. «Дорогая Болотная площадь! Все, что ты, черт побери, смогла породить — это «Болотное дело». Абсолютно бессмысленное непрофессиональное позорище, где идиотами выглядят все: и прокуроры, которые не могут вслух прочитать фамилии, и защита, которая представлена такими, как адвокат Макаров.

Я реально хочу донести до людей одну вещь. Ребята, осознайте, что проблема не в Путине, совсем не в Путине, а в нас самих. Мы сами виноваты в том, что у нас есть Путин. Это же мы сами в начале двухтысячных были довольны тем, сколько к нам приходит бабла. Это же вы, бизнесмены, всегда считали, что сесть на госконтракт — это мечта, что госконтракт — это *****, у тебя все будет *****.

Ты думаешь, что ты сейчас своровал, а потом не будешь воровать. Ха! Другим тоже хочется воровать. А потом ты смотришь на свою страну,

на эти провинциальные больницы, на то, в каком все состоянии. Вместо провинциальной больницы у тебя будет ***. И тут ты думаешь: «Черт побери, что-то мне не нравится эта система и не нравится этот Путин». Естественно, все это заканчивается тем, что тебе припоминают, с чего ты начинал: «Чувак. Сам набрал? Теперь другим дай набрать». Такая у нас суверенная рыночная экономика.

За последние два года все, конечно, стало гораздо хуже, но в этом нет вины простых людей, которые приходили на Болотную площадь.

Граждане не виноваты в том, что ничего не получилось. Для граждан это великая история,

что однажды они проснулись и почувствовали себя гражданами, что они перестали заниматься кухонной политологией и вышли на площадь. Я тогда была офисным планктоном, и я, как и другие офисные сотрудники, думала: «Я посвятила какое-то время себе, а теперь я хочу посвятить какое-то время своей стране».

В этом в какой-то степени может быть вина Навального — что он, к сожалению, очень не уверен в себе. Он тогда слишком много слушал интеллигентов, а он не должен был их слушать. Он должен был вести себя по-другому с элитами и поменьше дружить с интеллигенцией. У интеллигенции задача — писать учебник истории, фиксировать, наблюдать, создавать, творить, устраивать выставки, заниматься урбанистикой. Условный Акунин пишет историю, место Иосифа Кобзона — на сцене, он не должен сидеть в Госдуме.

Навальный должен был больше слушать элиту, общаться с элитой; элита — это бизнес, это всегда большие деньги. Он должен был больше слушать тех, кто управлял страной, он должен был больше обращать внимание на тех, кто владеет страной, а не теми, кто работает на медиакратию. И никто бы на него не показывал пальцем со словами: «Он мурзилка», потому что слова «мурзилка» тогда еще никто не знал.

Все уже пошутили, что если 6 мая в Москве были «массовые беспорядки», то на Украине сейчас идет Третья мировая война, да?

Я думаю, что на Украине решающую роль сыграло природное чувство свободы: когда ты живешь «с краю», ты свободнее. Во-первых, туда много людей убегало, во-вторых, до 1939 года оттуда много людей уезжали в Канаду на заработки и строили там дома. Есть история Западной Украины, отличная от истории Советского Союза, раскулачивание и репрессии к ним пришли позже.

Центральная Россия — это генетически абсолютно вырожденное место. Она представляет собой самое плачевное состояние, это даже не Сибирь — «страна сильных», где тоже были свои представления о свободе.

Центральная Россия — это край людей, где мужчинам запрещено вести себя по-мужски, а единственные, кому разрешено вести себя по-мужски, — это бабы.

Если бы Батурина повела себя как Ходорковский, ее бы никто не посадил, ей бы еще респекты раздавали. А Ходорковский будет сидеть.

Мужчинам нельзя вести себя, как мужчинам. Мужчина точно знает, что ему здесь нельзя высовываться, как только он высунется, у него отнимут все, а его самого посадят. Он постоянно это ото всех слышит: «Тебе что, больше всех надо?», «Ты что, самый умный?» И только если ты женщина, то к тебе появляется другое отношение: «Что с нее взять, баба просто дура, комсомолка крашеная».

Ты не имеешь права на мужской поступок, потому что давно потерял свое право защищать свою семью — когда-то за это расстреливали. На Бутовском полигоне можно посмотреть списки таких. Потом всех самых смелых убили на войне. Из поколения в поколение мужчины вырождались. Даже те мужчины, которые сейчас хотят вести себя как мужчины — они уже не могут. Посмотрите на «Болотное дело»: я не сижу, Духанина не сидит, все мужики сидят. Именно за то, что они мужики.

Украинским мужикам можно вести себя по-мужски. Но они, к сожалению, деградировали в интеллектуальном плане. Впрочем, им изначально не запрещали быть мужиками — они просто оказались в незавидном положении в последние 20 лет. Но при этом там есть политические активисты, молодое поколение политиков.

У нас нет понятия «активист». На Западе political activist — это человек, который имеет свой вес в академических кругах, это политолог, он преподает какую-то дисциплину, а в перерывах занимается общественной деятельностью. Раздает презервативы на Мадагаскаре, пишет про ненасильственное сопротивление, изучает племена в Амазонии, борется с детским рабством в Юго-Восточной Азии, развивает демократию — у нас этого нет.

Исходя из всего этого, я думаю, что у нас не получится ничего и никогда.