Новости – Политика

Политика

«Кому что принадлежит? Дележ! Война!»

Нефтяная вышка у берегов Гренландии. Фото: Steve Morgan / AP

Специалист по полярному праву из Института арктических исследований в Рованиеми (Финляндия) Ирина Жилина рассказала «Русской планете» о территориальных конфликтах вокруг шельфа и перспективах раздела Арктики

Артем Асташенков

26 ноября, 2013 13:28

17 мин

— Кому принадлежит Арктика?

— Конечно, так вопрос ставить некорректно. Более того, Арктический регион — понятие довольно широкое, нет единого консолидированного мнения, что это такое. Вот, например, карта, которая подготовлена рабочими группами Арктического совета. Можно по климатическому признаку выделить зону, где (среднегодовая. — РП) температура не превышает 10 градусов. Или рассматривать территорию, которая находится за полярным кругом, то есть широты выше 66 градусов. Вот в России сейчас как раз не прекращаются споры о том, какие территории входят в Арктический регион. Скажем, Мурманск попадает, а остальные населенные пункты внутри Кольского полуострова — нет. Но с этим пока еще не определились.

Когда мы говорим об Арктическом регионе, всегда нужно учитывать, что он включает множество стран: Данию, Исландию, Норвегию, Швецию, Финляндию, Россию, США и Канаду. Когда речь заходит о разделе Арктики, нужно учитывать то, как государства обозначают свои границы. Например, Фарерские острова — они южнее Полярного круга и не попадают в зону арктического климата. Но как часть Дании они представлены в Арктическом совете.

— Тем не менее Арктику начали делить не вчера. Подходы же со временем менялись?

— Да. Раньше, например, использовался секторальный принцип: условные линии проводились от самой западной и самой восточной точек территории государства к Северному полюсу. Причем применялся этот принцип только к странам, лежащим за Полярным кругом и имеющим прямой выход к морю, то есть всего к пяти. Интересно, что, Исландия, например, такого сектора не имела, хотя технически должна была бы: она пересекает Полярный круг одним маленьким островком площадью в пять квадратных километров.

Секторальный принцип действовал до 80-х годов, Арктика тогда еще никого особо не волновала. Потом, в 1982 году была подписана Конвенция ООН по морскому праву. Россия ее ратифицировала в 1997 году, Канада — в 2003-м, Дания — в 2004-м, Норвегия — в 1996-м, Штаты не ратифицировали. И, соответственно, конвенция, подписанная в 1982 году, вступила в силу в 90-х, и секторальный принцип ушел в прошлое.

— Конвенция ООН по морскому праву дает прибрежным государствам разные права в разных зонах, в зависимости от удаленности от берега. В чем разница между правами государства в исключительной экономической зоне (ИЭЗ) и на продолжении континентального шельфа?

— Смотрите. Исключительная экономическая зона составляет 200 морских миль, начиная от территориальных вод. Она устанавливается 55-й статьей и определяется как район, где государство осуществляет свои права в целях разведки, разработки и сохранения природных ресурсов — как в водах, так и на морском дне, и в недрах. То есть речь идет о рыболовстве, добыче биологических ресурсов, которые живут непосредственно на морском дне — скажем, крабов, ну и, соответственно, полезных ископаемых — углеводородов, скажем. Еще в ИЭЗ можно добывать энергию из альтернативных источников — например, строить ветряные установки.

Когда же мы говорим о шельфе, речь идет только о правах на ресурсы на морском дне и в недрах. Так что в основном речь идет о добыче полезных ископаемых. То есть сохраняется принцип сужения прав по мере удаления от берега.

Ну и вы уже сотни раз слышали, что государство может заявить права на шельф, если есть доказательства, что он является продолжением его континентального массива.

— Как вообще работает эта процедура заявок на шельф? Какие там сроки, кто в итоге принимает решение?

— Существует правило: с момента ратификации Конвенции по морскому праву у страны есть десять лет, чтобы определить границы своего континентального шельфа. Собираются геологические, геофизические и другие данные, и страна подает свою заявку в Комиссию по разграничению континентального шельфа — она создана согласно все той же конвенции и действует в рамках ООН.

В 2001 году, как вы знаете, Россия подала свою заявку, но данные, которые она предоставила, комиссия сочла недостаточными. Исследования продолжились. Не знаю, правда ли это, но я слышала, что при сборе данных часто использовались военные суда, а в заявке должны описываться и методология, и инструменты — ну, а у военных все секретно, и они не описали.

— В какой момент комиссия будет принимать решение? Она дождется, пока все заявки будут собраны?

— Вот еще одна известная карта, она хорошо показывает, как пересекаются интересы стран, и это напрямую связано с вашим вопросом. В принципе, государство имеет право подавать заявку независимо от того, претендует на участок континентального шельфа другое государство, или нет. В связи с этим пресса часто нагнетает обстановку: «Кому что принадлежит? Дележ! Война!» — и так далее.

Остров Ганса. Фото: wikipedia.org (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D1%81%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%B2_%D0%93%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%B0)

Остров Ганса. Фото: wikipedia.org

На самом деле ситуация обстоит немного по-другому. Это процесс технический. Недавно я вообще столкнулась с мнением, что государствам, в принципе, невыгодно подавать свои заявки так, чтобы они конфликтовали друг с другом, потому что это может только затянуть решение Комиссии по континентальному шельфу на неопределенные сроки и будет, наоборот, только подогревать спорные моменты. Выход здесь в том, чтобы государства договорились заранее и подали совместную заявку.

Вообще, сроки рассмотрения заявок не понятны. В этом году время выходило у Канады. По логике, они ратифицировали конвенцию 7 ноября 2003 года, соответственно, время вышло. Но, по-видимому, все-таки срок установлен до конца года, и вот со дня на день в декабре-месяце они должны ее подать.

— Канада последняя?

— Нет, Дания будет только в 2014 году.

— А как у Дании дела обстоят? На что она теперь может претендовать без Гренландии?

— Референдум по договору о самоуправлении Гренландии 2008 года не значит независимости. Они разграничили вопросы управления, и в ведении Гренландии оказались, в основном, внутренние вопросы, например экономика, судопроизводство. Но внешняя политика, безопасность, валюта — они остались за Данией.

Из-за этого подачей заявки на шельф в Комиссию ООН будет заниматься Дания. Но природные ресурсы потом будут принадлежать Гренландии. И тут нужно учитывать, что сейчас экономика Гренландии где-то на 20 % состоит из дотаций — они очень экономически зависимы от Дании.

С этим связан еще один интересный сюжет. Гренландия недавно сняла запрет на добычу урана. Гренландское общество высказалось в основном против, было много протестов, но в итоге парламент 15 голосами против 14 (двое воздержались) запрет снял. Уран хорошо расходится в прессе, экология, радиоактивность и так далее. Но дело в том, что никто не собирается добывать уран ради самого урана. Там просто такая геологическая обстановка: там множество других более важных полезных ископаемых, но они все залегают на большой глубине, и чтобы до них добраться, надо сначала снять уран. Количество урана на их фоне там минимальное, но сразу же пошли разговоры о режиме нераспространения ядерного оружия, и так далее.

— Вот все эти сложности, экономические дотации — это все говорит о том, что участие Дании, да и самой Гренландии в разработке шельфа — дело очень далекой перспективы, так?

— Да, я всегда в таком случае провожу аналогию со Штокмановским месторождением. Его открыли еще в 80-х годах, и с тех пор в Мурманске каждый год разговоры: «Ну все, разрабатываем!» А происходит что-то из серии «шаг вперед — два шага назад». А ведь оно находится значительно ближе и в значительно лучших условиях, чем те месторождения, которые есть у Гренландии.

— Из-за чего вообще все делят шельф? Дело только в углеводородах, или есть еще какие-то перспективы?

— Ну, конечно, все из-за нефти и газа. Но, на мой взгляд, значимость шельфа преувеличена. Большая часть известных месторождений уже находится в исключительных экономических зонах. Это, кстати, еще один важный момент в освещении проблемы раздела Арктики. Да, заявки друг на друга накладываются — тот же хребет Ломоносова. Но конкретно в том месте практически ничего нет, все известные нефтегазовые месторождения, разработка которых более менее оправдана с экономической точки зрения уже находятся в ИЭЗ Арктических стран. Так что разграничение в Арктике — это технический, бюрократический процесс из разряда «у государства должны быть границы». Но его очень часто преподносят с геополитической точки зрения.

— Раздел шельфа — наверняка не единственный конфликтный вопрос в Арктике. Есть же еще какие-то спорные территории, например?

— Ну, есть, скажем, остров Ганса между Гренландией и Канадой. Спорная территория между Канадой и Данией, соответственно. Этот остров — на самом деле кусок скалы, торчащий из моря. Общая площадь — где-то один квадратный километр. Но они его никак не могут поделить. Каждый раз, когда проходят какие-нибудь учения или экспедиции, их участники высаживаются на остров, устанавливают там свой флаг, распивают бутылку виски и возвращаются домой. Потом приходят участники экспедиций другой страны и снимают чужой флаг и устанавливают свой. Сам конфликт начался еще в 70-х — когда проводили морскую границу, этот остров обошли — там прямо четкая черта на карте, которая прерывается ровно на острове Ганса. Но, по сути, это ничего не значит. Это такое упражнение для них, а остров ничем не ценен, а море и шельф вокруг него давно и целиком поделены.

Еще есть район в море Бофорта, который оспаривают Канада и США. Ситуация чем-то напоминает бывшую русско-норвежскую серую зону в Баренцевом море.

Потом российские конфликты. С Норвегией в Баренцевом море уже договорились. С Соединенными Штатами подписали соглашение о демаркации границ в Беринговом море еще в 1993 году, но Госдума это соглашение не ратифицировала. Де-юре это нерешенный пограничный спор. Де-факто прошло больше десяти лет, и соглашение как бы работает.

Военные учения Британских ВМФ в Арктике. Фото: AP

Военные учения Британского ВМФ в Арктике. Фото: AP

Есть еще Шпицберген. Про него говорят «красный слон в комнате, которого никто не замечает». Существует договор о Шпицбергене 1920 года, согласно которому он попадает под суверенитет Норвегии, но у той есть обязательство предоставлять всем государствам-участникам договора доступ для любого вида деятельности, например научной или экономической. Проблема в том, что договор подписывался в 20-е годы, России было не до того, хотя в тот момент там работали и российские компании.

Воды вокруг Шпицбергена в основном богаты рыбой, и все подписанты имеют к ним доступ. Но в 70-х Норвегия из заботы об окружающей среде установила там всевозможные ограничения на вылов. Запрещено траление, установлены квоты, разрешен только ярусный лов — в трал ведь попадает много разных видов, ненужные потом выбрасываются. По Российскому рыболовному флоту это особенно ударило, потому что там все ловят именно тралом.

Из участников договора особую природоохранную зону вокруг Шпицбергена не признал никто. Особенно ярым противниками были Исландия и Фареры — рыболовные нации. До кризиса Исландия при каждом удобном моменте грозилась подать на Норвегию в международный суд.

— В последнее время много говорят о приходе Китая в Арктику.

— Роль Китая в Арктике сильно преувеличивают. Самая значимая его роль в регионе сводится к выбросам углекислого газа в атмосферу. Конечно, Китай оказывает значительное влияние на сокращение ледового покрова.

В этом году Китай был принят в качестве наблюдателя в Арктическом совете. Опять-таки, это часто ошибочно подается так, будто Китай теперь — арктическая нация. Что такое «быть наблюдателем»? Это — реально, сидеть на заседаниях и наблюдать. Они не имеют никаких прав, никаких привилегий — ничего. Они сидят, смотрят и слушают, и ни в каких переговорах и обсуждениях не участвуют вообще. Максимум, что они могут сделать, — это в перерыве на обед или кофе-брейк с кем-нибудь поговорить об участии в совместых научных проектах или о возможном экономическом сотрудничестве. Такой же статус есть, например, у Южной Кореи, Японии, Германии, Великобритании, Франции, Британии, Польши, и так далее.

Конечно, у Китая есть экономический интерес в связи с судоходством. Но это все будет происходить не на индивидуальном уровне, а только в сотрудничестве с другими странами — в том числе, скажем, ледокольная ледовая проводка.

— Часто говорят, что конфликт вокруг Арктики может стать вооруженным.

— Сразу скажу: нет. На этот счет было проведено много специальных исследований. Военного конфликта за Арктику быть не может. Но возникает вопрос: почему же тогда то одни проводят какие-то учения, то другие запускают новую ракету? Здесь важно смотреть на картину в общем. Уровень милитаризации, финансирования во время холодной войны, по сравнению с нынешним — это небо и земля. С момента распада Советского Союза сколько с российской стороны военных частей было закрыто! В Северной Америке, в меньшем количестве, но тоже много объектов было упразднено — но у них в Арктике не много и было, в основном РЛС. Сокращение российских вооружений в 1990-х, конечно, немного отыгрывается сейчас, но далеко не на уровне 1960—70—80-х годов.

С другой стороны, конечно, нельзя охарактеризовать отношения России и НАТО как дружеские. Партнерские — может быть, но не дружеские. И реальный политический вклад, например, Совета Россия — НАТО — это спорный вопрос. Вспомним, хотя бы, трения из-за ЕвроПРО или Сирии. Так что как такового конфликта в Арктике не произойдет, и уж тем более из-за арктических ресурсов — мы не будем воевать за нефть и газ с теми, кому потом собираемся их же продавать. Но если ситуация ухудшится в другой части мира — это может отразиться и на Арктическом регионе. Тем более у России именно там главная база ВМФ.