Как Иван Бунин ненавидел Гоголя и Достоевского

Фото: Culture.ru

На закате жизни Нобелевский лауреат поднял бокал за Иосифа Сталина

Валерий Бурт

26 января, 2020 12:32

9 мин

25 января 1920 года греческий пароход «Спарта» готовился покинуть многоголосую, объятую паникой одесскую гавань. В толпе кричащих, плачущих растерянных людей с чемоданами и баулами была супружеская пара. Это - Иван Бунин с супругой Верой Муромцевой. В тот день, 100 лет назад, великий русский писатель навсегда прощался с Россией…

Стрельба в городе становилась все громче. Прошел слух, что в Одессу ворвалась конница Григория Котовского, и обыватели со страхом ждали, что вот-вот краснозвездные всадники появятся у причала…

Наконец, пароход поднимает якорь и дает прощальный гудок. Бунин провожает долгим взглядом тающие вдали берега: «Вдруг я совсем очнулся, вдруг меня озарило: да, так вот оно что – я в Черном море, я на чужом пароходе, я зачем-то плыву в Константинополь…»

Сколько людей, покидающих родину на поездах, пароходах, думали также! Их сердца готовы были разорваться от мысли, что они больше никогда не увидят родину...

Жизнь Бунина, как и многих россиян, круто изменил октябрь 1917 года. Приход к власти большевиков стал для писателя личной трагедией. Он ненавидел Ленина и его соратников, считая их губителями державы.

Иван Алексеевич говорил жене, что «он не может жить в новом мире, что он принадлежит к старому миру, к миру Гончарова, Толстого, Москвы, Петербурга; что поэзия только там, а в новом мире он не улавливает ее».

«12 часов ночи, - записал он в конце ноября 1917 года. – Сижу один – слегка пьян. Вино возвращает мне смелость, мудрость… Передо мной бутылка № 24 удельного. Печать, государственный герб. Была Россия. Где она теперь? О, Боже, Боже…»

В своем дневниковой книге «Окаянные дни», Бунин писал о «панике и отчаянных зверствах тех дней». Ему казалась немыслимой жизнь в стране, где «три четверти народа за подачки, за разрешение на разбой, грабеж отдает совесть».

Судьба этого человека была удивительной. Первый русский лауреат Нобелевской премии в области литературы не закончил даже полного курса гимназии! Тем не менее, его литературный дар был огромен. Талант Бунина уподобляли «матовому серебру», а язык – «ледяной бритве».

Язык Бунина – чистейший, изысканный – один из критиков назвал одним «из последних лучей чудного русского дня». Впрочем, были и другие восхитительные эпитеты. Однако Бунин их неизменно отвергал. «Какой такой особый язык? – переспрашивал он с усмешкой. - Пишу русским языком. Язык, конечно, хороший, но я‑то тут при чем?»

Кокетство? Может быть. Бунин же знал себе цену…

Лев Толстой восхищался его талантом. Чехов просил передать уроженцу Воронежа, что из него «большой писатель выйдет». Горький называл его «первейшим мастером в современной литературе».

Ну, а каковы были литературные пристрастия самого Бунина? О, он был беспощаден! Во всей русской литературе для него были святы лишь три имени – Пушкин, Лев Толстой и Чехов. Для остальных он не жалел обличительных слов. Причем, даже для классиков, корифеев! «Не знаю, кого я больше ненавижу как человека, Гоголя или Достоевского», – признавался Бунин.

Он высоко оценивал дарование Горького, они дружили, но после Октябрьской революции, когда их политические взгляды разошлись, «Буревестник» перестал для него существовать.

Бунин был, возможно, пристрастным, не очень объективным. Но всегда – искренним. Прочитав роман Алексея Толстого «Петр I», он, забыв былые распри и свои же обвинения коллеги в низкопоклонстве перед большевиками, написал письмо: «Алешка, хоть ты и… мать твою… но талантливый писатель. Продолжай в том же духе».

После отъезда в эмиграцию, путь в Россию был закрыт и писателю, и его книгам. Но Бунина помнили, да и во многих домах жителей СССР - бывших граждан Российской империи, хранились дореволюционные сборники писателя...

Длинными, извилистыми путями - через Константинополь, Софию и Белград – Бунин попал в Париж. Там вдохновение его не покидало, да и издатели жаловали своим вниманием. За тридцать с лишним лет эмиграции до смерти в 1953 году - Бунин написал десять книг, в том числе автобиографический роман «Жизнь Арсеньева». Это произведение принесло ему мировую славу и Нобелевскую премию, которой ранее не удостаивался ни один русский писатель.

Небольшое отступление. Не только Бунин, но и другие литературные звезды России вправе были претендовать на Нобелевскую премию. Это – Лев Толстой, Максим Горький Александр Блок, Андрей Белый, Дмитрий Мережковский, Владимир Набоков, Александр Куприн, Евгений Замятин, Марина Цветаева, Анна Ахматова, Осип Мандельштам. Однако Нобелевский комитет их упорно «не замечал»…

На чужбине ностальгия мучила Бунина. То и дело в памяти мелькали знакомые лица, проступали картины прошлого. «Если бы я эту икону, эту Русь не любил, не видал, из-за чего же бы так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так непрерывно, так любил», - говорил Бунин.

В эмиграции он с трепетом описывал незабываемую Москву - дом на Поварской, где жил, Храм Христа Спасителя, Чудов монастырь, Мясницкую, Каланчевку, Арбат, где «сладко и тепло пахло из кондитерской Скачкова, стояли кадки с лаврами у подъезда «Праги», где хорошие господа уже кушали молодой картофель в сметане»

Бунин вспоминал Воронеж, где родился. В рассказе «Натали» он описал заснеженный город, над которым клубится вьюга. В санях мчится человек, с жадностью поедающий глазами родные пенаты.

И тихий, утопающий в тенистых садах Елец был любим Ивану Алексеевичу. Герой рассказа «Поздний час» навестил город, прошел по его улицам, пытаясь оживить в памяти и заново почувствовать былое. Елец мелькнул и «Деревне», и в «Жизни Арсеньева».

Бунин мысленно возвращался и в Орел. Впервые он приехал в этот город в ранней молодости. Тогда начиналась другая, неизведанная жизнь литератора: издательница «Орловского вестника» Надежда Семенова, предложила молодому человеку место в своей газете.

И первый сборник стихотворений Бунина вышел в Орле. Впрочем, критики его ругали, обвиняли автора в «обилии штампов», «неуклюжих оборотах», «нарочитой красивости». Поэт сердился, отбивался, оправдывался…

О возвращении в Россию Бунин не думал. Он давно решил – обратного пути нет. Хотя его не раз уговаривали, сулили золотые горы. К примеру, звал Бунина в Советский Союз Алексей Толстой. Встречу с ним в 1936 году Иван Алексеевич описал в очерке «Третий Толстой», который вошел в его хлесткие, сердитые «Воспоминания».

«В Москве тебя с колоколами бы встретили, ты представить себе не можешь, как тебя любят, как тебя читают в России…

Я перебил, шутя:

- Как же это с колоколами, ведь они у вас запрещены.

Он забормотал сердито, но с горячей сердечностью:

- Не придирайся, пожалуйста, к словам. Ты и представить себе не можешь, как бы ты жил, ты знаешь, как я, например, живу? У меня целое поместье в Царском Селе, у меня три автомобиля… У меня такой набор драгоценных английских трубок, каких у самого английского короля нету. Ты что ж, воображаешь, что тебе на сто лет хватит твоей Нобелевской премии?

Я поспешил переменить разговор, посидел с ним недолго…»

В 1946 году с Буниным встретился известный советский поэт и писатель Константин Симонов. Ходили слухи, что Сталин поручил ему уговорить эмигранта вернуться на родину. Вернулись же Горький, Куприн, тот же Алексей Толстой. Снова запел в СССР Вертинский. И даже сочинил оду Сталину:

Чуть седой, как серебряный тополь,
Он стоит, принимая парад.

Сколько стоил ему Севастополь?
Сколько стоил ему Сталинград?

И в седые, холодные ночи,
Когда фронт заметала пурга,

Его ясные, яркие очи
До конца разглядели врага…

Но миссия Симонова не увенчалась успехом. На встрече с советским писателем Бунин признался, что от многого из написанного в «Окаянных днях» отказывается. А ведь в этом дневнике он неистово ругал большевиков. Не жалея выражений, писатель насылал на них всяческие беды…

Бунин, седой, сухопарый старик с бездонными, синими глазами поведал Симонову, «что двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года я, написавший все, что писал до этого, в том числе «Окаянные дни», я по отношению к России и к тем, кто ею ныне правит, навсегда вложил шпагу в ножны…»

Однажды Иван Алексеевич сказал жене: «Если бы немцы заняли Москву и Петербург, и мне предложили бы туда ехать, дав самые лучшие условия, - я отказался бы. Я не мог бы видеть Москву под владычеством немцев. Я могу многое ненавидеть и в России, и в русском народе, но и многое любить, чтить ее святость»

С волнением писатель следил за ходом Великой Отечественной воны и, разумеется, страстно желал победы родине. Даже его ненависть к большевизму как будто ослабла. В дни Тегеранской конференции 1943 года Бунин неожиданно поймал себя на мысли, что тревожится о безопасности Сталина. Ну а больше всего Бунин ненавидел Гитлера. 1 мая 1945 года он писал своему другу в Париж: «Поздравляю с Берлином! «Mein Kampf»… повоевал, так его так! Ах, если бы поймали да провезли по всей Европе в железной клетке!»

Симонов говорил, что Бунин высоко отзывался о Сталине и даже называл его национальным героем. Во время встречи он предложил тост: «Выпьем за великий русский народ - народ‑победитель! И еще - за полководческий талант Сталина»!

Неведомо рассердился ли Сталин, что Бунин отказался вернуться в Россию, или нет. Но при жизни писателя его книги так и не публиковались в СССР. Только в 1956 году, во времена хрущевской «оттепели» вышло первое собрание сочинений Бунина. Так великий русский писатель, спустя много лет после отъезда, вернулся на родину…