85 лет назад родился Александр Иванов
Александр Иванов был литературным пародистом. Тем, кто иронически перепевает прозаиков, поэтов, обнажая пороки и недостатки их стиля. Подобное искусство существовало с древних времен и дошло до наших.
Самым известным пародистом в СССР был Александр Архангельский. Он начинал как лирический поэт, но своей рифмой критиков не убедил, а читателей не вдохновил. Может быть, поэтому он стал с иронией «относиться» к коллегам. И в этом преуспел – его пародии были остры, хлестки, смешны. И нередко выглядели симпатичнее оригинала.
Бывший преподаватель начертательной геометрии, черчения и рисования Александр Иванов поддержал традицию и тоже стал пародистом, хотя нигде этому «ремеслу» не учился. Просто, даже неожиданно для себя, он стал сочинять иронические рифмы и – получилось.
Иванов стал не просто известным, а знаменитым. Свои пародии он публиковал на 16-й полосе «Литературной газеты» в знаменитом «Клубе 12 стульев».
Между прочим, Иванов – действительно был Ивановым. Так он говорил тем, кто думал, что пародист скрывается за очень русским псевдонимом и прячет свою национальность…
Иванов был длинный и худой. У него было печальное лицо и большие выразительные глаза. Он приходил в редакцию «Литературной газеты» на Цветном бульваре, доставал из портфеля исписанные листки и читал: спокойно, без интонаций и даже как-то печально. Казалось, он жалел тех, кого он пародировал. Может, так и было. Но все смеялись. В том числе, администратор клуба «ДС», толстый и веселый Веселовский.
Поэт Волгин – ныне известный литературовед, писатель – вывел такие горестные строки:
Нет у меня Арины Родионовны,
И некому мне сказки говорить
И под охрипший ящик радиоловый
Приходится обед себе варить.
Вскоре раздалось «эхо» Иванова:
…Нет у меня того, что есть у Пушкина,
И нечего об этом говорить.
Нет Кюхли, нет Жуковского, нет Пущина,
Нет Дельвига!
Не те пошли друзья.
В Большой энциклопедии пропущена
Красивая фамилия моя.
Мои рубашки
в прачечной стираются,
Варю обед, сажусь чайку попить.
Никто меня, видать, не собирается
Обнять и, в гроб
сходя, благословить...
Один за другим стали выходить сборники Иванова. Автор этих строк удостоился чести получить маленькую книжицу под названием «Не своим голосом». Я побывал у пародиста, когда он жил в Москве на Стромынке. Когда Иванов показывал свои фотографии, вырезки из газет, в комнату вошел мальчик, его сын. Иванов, бросив взгляд на бумажнуюгору, произнес с пафосной грустью: «Когда я умру, Игорек, все это сдадут в ЦГАЛИ…» Так назывался архив литературы и искусства.
Однако ничего из рукописей Иванова в хранилище не попало. После его смерти все исчезло. Неужели Сан Саныч сам все уничтожил? Он был не Гоголь, но мог поступить, как Гоголь. Так и видится его искаженное болью лицо в отсвете огня, который пожирает бумаги в печи…
«Клуб 12 стульев» был средоточием талантов и напоминал дореволюционный «Сатирикон» с блестящими Аверченко, Тэффи, Сашей Черным, Буховым. В «Литературной газете» сверкали Арканов, Горин, Розовский, Богословский. И, конечно, Сан Саныч Иванов.
Он прославился еще больше, когда стал ведущим популярной телепрограммы «Вокруг смеха». Пародист был артистичен и саркастичен. Его баскетбольная фигура возвышалась над залом. Ведущий освещал зрителей иронической улыбкой, читал остроумные перлы из «Литературной газеты» и встречал именитых гостей. Впрочем, были и те, кто только начинал путь к славе: Задорнов, Бабкина, Розенбаум, Филиппенко. Выступил в передаче Миша Евдокимов – молодой, наивно-смешной, с копной светлых волос. Он приехал с Алтая, где работал администратором в столовой…
В конце программы Иванов читал свои пародии – как всегда, неторопливо, размеренно, с непроницаемым лицом. А зрители надрывали животы от смеха…
Иванов «царапал» своим пером дебютантов, но не щадил и корифеев – Ахмадулину, Окуджаву, Евтушенко, Рождественского. Вот как он спародировал, например, Андрея Вознесенского: «Чихая нейлоновыми стрекозами, / собаки планируют касторкой на вельвет, / таракашки-букашки кашляют глюкозой. / Бред? Бред».
Иванов работал не столько со стихами, но и с прозой. Но все же «вкуснее» была его поэзия. Он вцеплялся в «неосторожные» строки и, как охотничий пес, начинал их трепать, грызть, выворачивать наизнанку. Иногда объекты пародий обижались, но чаще не высказывали никаких претензий. А иные даже гордились – на них написал пародию САМ Иванов!
Однажды он «подшутил» над Николаем Доризо. У поэта были такие строки:
Нет, жив Дантес.
Он жив опасно,
Жив
вплоть до нынешнего дня.
Ежеминутно,
ежечасно
Он может выстрелить в меня.
Ну как было Иванову удержаться от пародии? И он, конечно, посмеялся. Вот так:
Санкт-Петербург взволнован очень.
Разгул царизма.
Мрак и тлен.
Печален, хмур и озабочен
Барон Луи де Геккерен.
Он молвит сыну осторожно:
— Зачем нам Пушкин?
Видит бог,
Стреляться с кем угодно можно,
Ты в Доризо стрельни,
сынок! —
С улыбкой грустной бесконечно
Дантес
взирает на него.
— Могу и в Доризо,
конечно,
Какая разница,
в кого... —
Но вдруг
лицо его скривилось,
И прошептал он
как во сне:
— Но кто тогда,
скажи на милость,
Хоть словом
вспомнит обо мне?!..
Иногда Иванов сам подвергался экзекуции пародирования. Вот что написал о нем Фазиль Искандер: «Скорбен лик у Иванова — / Хоть пиши с него святого. / Благодушен в скорби он, / Как весенний скорпион».
Но Иванов не обижался. Потому что и впрямь был «скорпионом», с острым литературным жалом.
О себе он говорил с иронией: «Всю жизнь я сторонился общественной жизни. Никогда ни в чем не участвовал. Не избирался, не привлекался, – словом, не высовывался. В юных пионерах был, а в комсомоле уже нет; о партии и говорить не приходится. Закончил художественно-графический факультет пединститута в шестидесятом. Чего-то где-то недолго преподавал, сам толком ничего не зная.
Единственное, что числю в своих достижениях, – начитан. Однако и в рядах борцов с системой меня не было. Трусость? Не без этого. Но одну причину все же назову. Был как-то на гастролях в городе Горьком, когда жил там в ссылке Андрей Дмитриевич Сахаров. Опросил я добрую сотню людей. «Ведь тут у вас Сахаров, сам Сахаров, понимаете, ведь он же за вас...» Ну и так далее. Ни один – ни один! – из опрошенных не нашел для замечательного человека доброго или хотя бы сочувственного слова. Непонимание, презрение, ненависть...
И вот за этих людей, сказал я себе тогда, идти на свою Голгофу?! Да ни за что! Хотят быть рабами, пусть будут. А я уж как-нибудь; ну не повезло родиться в такую мерзкую эпоху, пересижу в своей пародийно-эпиграмматической скорлупе, на мой-то век, увы, «системы» хватит. Конечно, она обречена, но я не доживу».
Однако дожил. И писал пародии на постсоветских политиков. Вот четверостишие, посвященное Жириновскому:
Посмотрите скорей!
Дело-то хреновое:
и фашист, и еврей —
Это что-то новое.
Иванов стал политическим пародистом. Но в его строках уже не было прежней легкости. Зато стало очень легко с деньгами. Сан Саныч подружился с представителями новой российской власти, стал бывать на светских раутах и веселил элиту. Говорят, Иванов был даже вхож в дом президента РФ Ельцина.
Он прикупил домик на берегу испанского побережья. Погружал свое худое тело в морскую воду, закрывал глаза и грезил, что перестанет писать пародии на других, и, наконец, будет сочинять свои стихи – светлые и чистые, как утренний прибой…
В общем, все складывалось очень хорошо, даже счастливо. Но Сан Саныча подстерегало несчастье – кончилась жизнь. Неожиданно, трагически…
Он лежал в длинном гробу с длинным, печальным лицом. Но казалось, что Иванов просто решил отдохнуть. Сейчас он откроет глаза, сбросит на пол цветы, поднимется во весь рост…
Чтобы мог прочитать оживший пародист? Может быть, эти строки:
Всю ночь я шевелил губами,
сучил ногами, пол дробя;
я мерзко выл, скрипел зубами, —
я перечитывал себя.
Я от стыда пылал, как спичка,
себя готов был разорвать.
Гори она огнем, привычка —
как заведенный, рифмовать!
Это была пародия на другого поэта. Но так Иванов мог бы посмеяться и над самим собой…
