Новости – Люди
Люди
«Может быть, кто меня убил, всякое может со мной случиться»
Фото: Екатерина Русилова.
За что подростки оказываются в «Центре временного содержания для несовершеннолетних правонарушителей УМВД по Смоленской области» и как там живут
18 февраля, 2015 17:58
21 мин
Приказом начальника НКВД по Смоленской области 1 сентября 1943 года был создан детский приемник-распределитель для малолетних преступников в Вязьме. Почти за семьдесят лет своего существования он неоднократно менял название, а в 2009 году было принято решение передислоцировать учреждение в Смоленск. Открылся «Центр временного содержания для несовершеннолетних правонарушителей УМВД по Смоленской области» (ЦВСНП) в 2012 году в здании бывшего вытрезвителя на улице Ново-Московская, дом 17.
В этот центр попадают подростки, совершившие административное или общественно опасное правонарушение, но не достригшие возраста привлечения к уголовной ответственности. В 2014 году в учреждении побывало 310 несовершеннолетних в возрасте от 7 до 17 лет (203 мальчика, 107 девочек): 285 из Смоленской области, 16 из иных субъектов, 9 жителей других государств. Среди них 123 — без попечения родителей, 137 — на попечении одного родителя, 85 — воспитанники детских домов и школ-интернатов, 92 ребенка проживало в семьях находящихся в социально опасном положении. Большинство, 292 человека, совершили административные правонарушения. На первом месте среди них переход проезжей части в неустановленном месте, на втором — выпивка в общественном месте. За общественно опасные деяния в центр попали 17 человек. Из всех подростков 179 состояли на учете в подразделениях по делам несовершеннолетних.
Подростки из ЦВСНП рассказали «Русской планете» о ранней любви, борьбе за правду с кулаками, о прощении и мести.
Невысокое серое здание окружено высоким глухим забором с колючей проволокой. В каждом окне дома стоит решетка. Во дворе асфальт, несколько турников и покрытая снегом клумба.
Перед входом на первый этаж — решетчатая дверь. Внутри — оранжево-коричневые стены, линолеум. На подоконнике стоят цветы, висят жалюзи, перед стеклом — покрашенная белой красной решетка. Везде чисто и очень тихо. Двери в изоляторы открыты. Это небольшие комнаты с высокими потолками, тремя кроватями и туалетом.
– Все дети проходят через изоляторы, они у нас дезинфицируются. Те, кто на 48 часов, дальше их и не уходят, — рассказывает временно исполняющий обязанности начальника ЦВСНП, капитан полиции Илья Мешков.
– А почему именно на 48 часов?
– На 48 часов помещаются подростки в связи с невозможностью передачи их законным представителям в течение трех часов, — поясняет Илья. — Сейчас таких четверо. Они ожидают пока за ними приедут. Если родители не могут забрать из-за занятости, отсутствия денежных средств, болезни и так далее, — мы везем его самостоятельно.
Ребят в центр привозят сотрудники полиции.
– В этот раз сюда зайцем на электричке не получилось: кондуктор плохой попался, полиции сдала, — говорит четырнадцатилетний Иван. — Меня сейчас по всей Москве ищут ОМОНы, ФБРовцы.
Невысокий, жилистый парень живет в интернате в Московской области. В этот центр попал первый раз.
– Убежал. Народа много, кормят — дают хрень. Люди взбесили — чуть стекло не разбил, — рассказывает подросток, шумно втягивая воздух носом, то и дело подергиваясь всем телом, ерзая, притопывая ногами и звучно щелкая ногтем на левой руке. — Нашел вокзал. Сел «зайцем» на электрички. Ехал к подруге в Минск.
«Подруга» — это взрослая женщина, которой Иван помог на автостоянке погрузить коробки в машину. Дело было в Белоруссии, когда подросток отдыхал в летнем лагере. И, по его словам, это уже не первая поездка к знакомой в соседнее государство.
– Когда сел на электричку из Вязьмы, кондукторша мне сказала: «Довезу тебя до Смоленска». Я подумал, что че-то тут не так. Оказывается, доехав до Смоленска, она меня на вокзале милиции сдала. Потом в дежурную часть отправили. Потом сюда.
Иван убегает часто. Когда не пытается доехать до «подруги», бродит по Москве. Чтобы прокормиться, подрабатывает грузчиком.
– Одна девочка из интерната в федеральном розыске находится, потому что ее не успевают снять с розыска, — рассказывает Мешков. — У нас она раз десятый. Мы передаем ее законному представителю. Не успевают там ее оформить, она опять убегает.
Высокая статная девушка с длинными осветлёнными волосами говорит быстро и эмоционально. Ей семнадцать лет. В интернат попала в 12 — мать лишили родительских прав.
– От мамы ушел отчим, и мама запила, — опустив голову, скрестив руки и ноги рассказывает Маша. — Приехала опека и меня забрали.
В интернате Маше не понравилось.
– Когда первый раз приехала — думала в дурдом попала: столько народа, столько детей! — рассказывает Маша. — Новеньких били. Потому что надо было с первого момента показать себя, свою силу. А я приехала, в истерике была, потому что домой хотела. Я себя не показала с первого раза. Теперь из-за этого такое отношение ко мне. Из-за этого я не хочу находиться там, потому что там все как собаки: друг на друга реально рычат! Я долго держалась. Маме письма писала, что убегу, не буду в интернате находиться. Еще с девочкой поругалась, дошло до драки. Я не сдержалась и убежала.
В центр она попадает с 2013 года.
– В этом месяца два раза попала за неделю почти, — усмехаясь, говорит девушка. — Сегодня после обеда заберут. Я дня три там побуду и сбегу — не смогу просто жить там.
– Мама пыталась восстановить родительские права? — спрашиваю я.
– У мамы времени нет, чтобы восстанавливать опеку надо мной, — убежденно говорит девушка. — Мама почти сутками находится на двух работах, она повар. Мы с ней разговариваем, она мне денежку дает. Человек работает — ей алименты надо выплатить. У моей мамы большой долг висит.
– Но это же твои алименты, — пытается объяснить воспитатель. Но Маша не слушает.
– Мама старается, — продолжает она. — Раньше была обида на маму, когда я попала в интернат. Когда она мне звонила, я говорила ей не искать меня. Я очень долго была на нее обижена, плакала долго. Сейчас я понимаю, что кроме мамы, мне не к кому идти. Да, у меня родственников много, но мама для меня — все, какая бы она не была, я все равно ее буду любить.
В детстве Маша хотела стать поваром. Сейчас в ее планах на будущее — как-то закончить вечернюю школу и получить какое-то образование.
– За январь к нам доставлено 46 несовершеннолетних. Из них 19 девчонок, — говорит Мешков. — Я скажу, что в 2012 году были практически одни парни. Но с каждым годом девчонок все больше.
Наташа тоже не первый раз в центре. Сейчас она самая старшая — через три месяца девушке исполнится 18 лет.
– У нее сейчас ребенок в доме малютки, она в 13 лет родила, — рассказывает старший воспитатель ЦВСНП, майор полиции Эра Львова.
У Наташи есть мать и отчим. Мать живет в деревне.
– Маму сначала ограничили в правах, — тихо рассказывает девушка. — На суде я сказала — лишайте, потому что знала: буду все равно убегать, маме со мной не справиться. Зачем ей постоянно волноваться за меня и думать, что со мной случилось? Может быть, кто меня убил, всякое может со мной случиться.
Девушка непрерывно накручивает на палец и покусывает прядь волос. Она рассказывает, что с 11 лет убегает из дома из-за любви.
– Я познакомилась с одним человеком, он был намного старше меня, на 16 лет. Я к нему ходила, у него была постоянно, много с ним общалась. Перестала в школу ходить. Мама сначала не знала ничего, подавала в розыск на меня. Я никому не говорила про него. Меня постоянно тянуло к нему. Раньше я думала, что это была любовь, но сейчас, в данный момент, я понимаю, что это просто была привязанность, привычка. Потом меня забрали в интернат.
Из интерната она сбегала также к этому взрослому мужчине. Найти девушку не могли иногда по полгода.
– Спустя года два у нас почему-то, я не знаю почему, отношения стали вообще никакие, — говорит Наташа. — Мы постоянно ссорились. Доходило дело до того, что он стал поднимать руку на меня. Избивал. Потом я от него начала уходить: к маме ездила, к папе уходила. Он все равно приходил, забирал меня, насильно держал. Мы стали с ним жить опять. Он мне с родителями запрещал общаться. Потом его судили за то, что он с несовершеннолетней. Условный дали.
Сейчас бывший «возлюбленный» сидит в тюрьме: ограбил дом своего брата.
– Меня судили тоже вместе с ним. Он хотел меня подставить, сказал, что я там была, вместе с ним все делала. Но у него ничего не получилось. Меня оправдали. После этого я его вообще ненавижу, он хотел испортить мне жизнь.
Сейчас Наташа убежала к новому возлюбленному — восемнадцатилетнему юноше из своего интерната. Но ее нашла полиция.
– Хочу хотя бы как-нибудь сдать экзамены, чтобы я могла получить профессию какую-нибудь. Я хочу сначала отучиться на парикмахера, а потом на повара. Найду работу, жилье. Хочу создать семью, ребенка родить.
Мише 15 лет. С девяти он ездит по интернатам.
– Я сам хотел в детстве уехать в интернат или приют, потому что у меня родители пили и отец меня избивал. Я хотел подальше находиться от них, — рассказывает он. — Если бы я сейчас был дома, я бы ничему не научился вообще. А так я хоть по интернатам, по приютам учусь. Отучусь девять классов, пойду в училище — у меня будет своя жизнь, не буду вообще вникать в их жизнь. Забуду просто про них.
Родителей Миша не видел давно.
– Отец я знаю, где живет. Его могут найти, но я не хочу его видеть. Просто если я его увижу, для него это будет очень плохо.
– Почему? — спрашиваю я.
– Он в детстве меня сильно, как мужика, считай, бил. Он кидал меня по комнате, я как Спайдермен летал. Он пьяный был. Я когда домой приходил и видел, что ремень лежит на диване, сразу понимал: сейчас мне будет. Мама заступалась за меня в детстве, и она тоже потом получала вместе со мной. Он ее через стекло кидал, у нее шрам здоровый остался — стекло торчало. Я был маленький, ничего не мог сделать.
Миша говорит ожесточенно.
– Я это все запоминал. Запоминал, и сейчас хочется найти его. Я не буду разговаривать, я буду просто убивать. Ну, как убивать: до больницы доведу и все. Потом, если что-то произойдет, я его опять найду. Он мне алименты не платит. Он много должен мне. Он меня бросил. Мать бросил мою. Ушел к другой какой-то, старее, чем моя мать. Я достигну этой цели, думаю, уже скоро. Меня не поймают. У меня всегда все продумано наперед. Ну, найдет меня полиция, что они мне дадут? Они мне условный срок дадут или просто предупреждение. Я думаю, на меня он заявление писать не будет, потому что ему не поверят, что я его так. Накажу, по-любому.
Миша часто сам себе противоречит: говорит, что не любит драться, что словами конфликт не решить, но и уйти нельзя, потому что «чморить» будут.
Недавно его перевели в школу-интернат восьмого вида — для детей с умственной отсталостью.
– Это не мой интернат. Там дети умственно отсталые. Я не для этого интерната предназначен, — говорит юноша. — Мне давали раньше, в первом интернате, таблетки успокоительные, чтобы я сразу спать лег. Я завтра приеду, буду писать заявление, чтобы меня перевели. Побуду до конца февраля и опять уйду, потому что у меня день рождения в марте. Я там не буду по-любому находиться.
Миша планирует закончить девять классов и пойти учиться на автомеханика, потому что любит машины. Говорит, что заведет семью. Когда появятся дети, не будет их баловать, наказывать, а, главное — не будет таким жестоким, как отец.
В сопровождении Ильи Мешкова и старшего воспитателя поднимаемся на второй «детский» этаж.
– Это вообще-то впервые ребенок вот так вот говорил, что накажет, — говорит Эра Львова. — Вообще все сообщения, которые мы получаем от детей, мы отправляем в отделение полиции. Естественно, если есть конкретная информация — такой-то тогда-то совершил такое-то. А то, что рассказывал Миша — это всего лишь предположение. Тут мы ничего не можем сделать. Привлечь ребенка за то, что он так думает, и, возможно, это только эмоции, никак нельзя. Меня больше беспокоит то, что даже он понимает, что школа восьмого вида — это школа, где детям практически не дают образование. Этот ребенок способен обучаться в обычной школе, но школа восьмого вида в принципе не дает ему продвигаться. Это ему обидно тоже.
– Детей, попавших в центр по постановлению суда, у нас стало меньше, — рассказывает Львова. — Но это не значит, что их стало меньше в нашем обществе. Так вот в настоящее время работает суд: они считают, что здесь — тюрьма. Но вы согласитесь, что это далеко не тюрьма, это санаторий: пятиразовое питание, тихий час, занавесочки на окнах, занятия, экскурсии, встречи с интересными людьми. Ребенок ограничен просто в передвижении и в исполнении своих желаний.
На втором этаже находятся дети, которые прошли медицинское обследование. Здесь распложено 10 комнат для правонарушителей. В комнатах — две или три кровати, тканевые занавески на окнах, на стене белая кнопка — вызов воспитателя, под потолком — камера видеонаблюдения.
– Двери всегда закрыты, когда ребенок внутри. Они здесь самостоятельно не ходят. У нас так: если ты что-то собираешься делать, ты должен спросить. Ты не можешь встать и пойти. В туалет надо — позвонил, воспитатель вывел в туалет, привел обратно, закрыл. Здесь они во время тихого часа и ночью только находятся, — поясняет Мешков.
Подросткам выдают казенную одежду, забирают мобильные телефоны. Один раз в день, после ужина, им разрешается позвонить по радиотелефону центра домой. Дети соблюдают режим дня, передвигаются строем и только в сопровождении воспитателя. Свободного времени у них нет.
– Все должны выполнять то, что прописано в распорядке дня. «Не буду», «не хочу» — у нас такого нет, — рассказывает Мешков. — Если поведение очень хорошее, можем книжку в номер дать.
К несовершеннолетним, нарушающим дисциплину, сотрудники центра могут применять три меры воздействия: выговор, строгий выговор и замечание.
– На тридцать суток к нам попадают по решению суда за совершение общественно опасного правонарушения. Первые три дня идет «становление личности»: ребенок хочет показать, какой он крутой. А через три дня он начинает вести себя ровно. Как в психологии написано, так и есть на практике.
Сейчас в этих комнатах живут двое — мальчик и девочка.
– Девочка причинила телесные повреждения сорокалетней женщине, — рассказывает Мешков. — У нее были определенные предпосылки для того, чтобы приехать к нам: могла неделю дома не ночевать, имеет административные правонарушения, стоит на учете в детской комнате милиции. Она такая, темпераментная. Когда только прибыла к нам, с ней было очень тяжело: она ничего не хотела делать.
Зоя встречает нас с усмешкой.
– Я тетеньку сорокалетнюю побила, — медленно рассказывает, глядя мне в глаза. — Я просто шла с другом, она плохо сказала на маму и за это получила.
У Зои есть мать, отчим и два брата. Она общается с родным отцом. Девушка рассказывает, что отчим пьет, у него есть другая квартира и другая женщина — ее и избила девушка. С ним она периодически дерется, а когда была маленькая, то он ее бил.
– Мама его на другую квартиру отправляет, чтобы дома не пил, — дома дети, — говорит Зоя. — Мне его жалко иногда становится, я ему покушать приношу. Потому что он там пьет, блин, и ничего не кушает. Я принесу покушать ему, и она (другая женщина отца — РП) там сидит. Они пьют вместе. Когда я кушать приносила, она меня не выпускала, приходилось стекла выбивать. Там, короче, вообще капец.
Поскольку отчима часто нет дома, его дети, младшие братья Зои, просят ее привести папу домой. Между женщинами часто происходят конфликты.
– Потом она к нам домой ночью приходила, — возмущенно говорит Зоя. — Маму разбудила, ей скорую вызывали: давление поднялось. Мама только уснула, она начала в двери стучать. Я открыла двери, мама меня стала сдерживать, но я эту женщину ногой толкнула, она с лестницы упала. Некоторое время ничего не было, спокойно жили. Потом, когда меня не было дома, опять эта приходила, чуть драться с мамой не начали. У мамы истерика была.
После этого Зоя и пошла на правонарушение.
– Потом мы с другом шли, она на меня, да ты такая-сякая, и мама твоя. Я ее толканула, она врезалась в дерево, я ее бить начала. Друг меня оттащить не мог, я его тоже толкнула. Мама выскочила и оттащила меня. Эта вызвала полицию, я стояла с ней, ждала пока полицейских. Ее посадили в машину, она начала из полицейской машины на меня наезжать. Я открыла дверь, хотела ее схватить, а там участковый сидел — не дал мне ничего сделать.
– Зачем ты отчима защищаешь? — спрашиваю я.
– Потому что мама его любит, и я это понимаю. И я знаю, как ей плохо без него. Мама сама может с женщиной этой разобраться, но это будет смертельно, — спокойно объясняет Зоя.
– Что-нибудь хочешь изменить в жизни?
– Мне теперь вообще все равно. Не хочу еще раз сюда попасть. Решетки на окнах иногда пугают. Особенно когда выходишь на улицу, и понимаешь, что не можешь никуда уйти. Я вообще сначала, когда приехала, хотела в больничку лечь. Думаю, полежу лучше в больничке. Потом мне сказали, что срок приостановится. И тогда думаю — не, лучше я тут посижу. Чуть-чуть осталось.
Вернувшись домой, Зоя собирается жить с бабушкой, чтобы не вникать в происходящее дома, и ходить в школу.
– Вообще хочу стать детским врачом, — улыбаясь, говорит она. — Отучусь нормально, выйду замуж, буду с лялькой пока сидеть. Все. Потом пойду работать. Больше, чем уверена, что не окажусь здесь больше.
Илья — второй подросток, отбывающий 30 суток за телесные повреждения. Год назад он уже был здесь по той же причине.
Илья живет с родителями: мамой и отчимом. Парень ходит на разные секции: карате, дзюдо, футбол. Он высокий, подтянутый, спортивного телосложения. Из всех обитателей центра Илья самый младший — ему 13 лет.
– Мы были в школе, конец уроков, — говорит он быстро. — Мы — я и мой друг — пошли в раздевалку. Там мальчик был, ему 17 лет, он начал выделываться: словами обзывать. Мы вышли из школы, он продолжал обзываться, я на него тоже обзывался. Короче, возле двухэтажек встали, он на меня пошел, — Илья усмехается, — и я ему нос сломал. И все.
– Только силой можно было решить ситуацию? — спрашиваю Илью. Он удивленно поднимает на меня глаза.
– А чем еще? Мама всегда мне говорила: давай сдачи. Еще с детства. Ну, потом отчим ругал, мама ругала, что я дрался.
Илья говорит, что жалеет о случившемся. Но на вопрос, что будет делать, если снова встретит потерпевшего, отвечает неожиданно:
– В голову его бить не буду.
Дети собираются на прогулку. Мне еще показывают комнату психологической разгрузки, большой спортзал и библиотеку. Старший воспитатель Эра Львова рассказывает, что уже 14 лет работает в центре.
– Как правило, этим детям тяжело самим, и они так выживают. Детей стало меньше. И преступления не настолько серьезные. Дети выживают, как тараканы, во всех устоях, какие только можно представить, но изменяясь сами. Те, которые были у нас, если у них нет поддержки, очень редко выравниваются. Интернатовские дети, которые за общественно опасные деяния уже привлекались, потом имеют условный срок, а дальше, возможно, и реальный. Мы себя тешим надеждой: вот ребенок побыл здесь 20-30 дней, с ним много говорят, у него есть возможность просто остановиться и подумать. Даже то, что он просто находится в изоляции от семьи и своего привычного окружения — это уже какой-то шанс ему притормозить.
Все имена детей изменены.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
