Новости – Люди
Люди
«Я не хочу быть выше окружающего мира»
Фото: Николай Борисов
Нововоронежский писатель и драматург Дмитрий Карапузов — о том, чем американская мечта отличается от русской
16 июля, 2014 11:28
12 мин
Дмитрий Карапузов работает на Нововоронежской АЭС, но по совместительству пишет рассказы, романы и пьесы. Романы его, правда, не опубликованы. Несмотря на то, что литература для него — всего лишь увлечение, в 2013 году Карапузов стал лауреатом премии О. Генри «Дары волхвов». А за год до этого его пьеса «Кто любит Панкратова?» была экранизирована екатеринбургским режиссёром Александром Ваховым.
– Как вам удается совмещать работу на электростанции с увлечением литературой?
– Что касается времени, совмещать удаётся с трудом. Часто беру работу на дом и сижу вечером за компьютером вместо того чтобы заниматься своими делами.
– А в первую очередь вы считаете себя писателем, или заместителем начальника цеха на Нововоронежской АЭС?
– Литература для меня — это просто увлечение. К тому же, в последнее время я не пишу, а всё больше рисую. Вообще, рисовать я не умею, но сейчас есть Photoshop, а с его помощью художником может стать любой. В общем, писательство — это не главная моя идея.
– А какая ваша главная идея?
– Я вообще идей не люблю, ни в жизни, ни в творчестве. Была такая литература, которую Набоков называл «литература великих идей». Достоевский, Тургенев, Чернышевский... Ничего не имею против, если писатель хочет объяснить нам что-то: устройство мира, открыть глаза на что-то. Но это не мое.
– Публикация в журнале «Волга» в 2012 году — это ваш дебют?
– Дебют в прозе. До этого было еще несколько публикаций пьес. Когда я написал свою первую вещь — мне тогда было лет сорок — я взял в интернете адреса нескольких десятков редакций, отослал туда свое творение. Я был уверен, что написал гениальное, беспрецедентное произведение, и это нормально. Если писатель не думает о себе хорошо, не думает, что он пишет нечто выдающееся, тогда зачем он пишет? На следующий день посмотрел почту — ничего. Я был очень удивлен. На следующий день — опять ни одного письма. Я уже думал: может с почтой что-то не так? Мне тогда так никто и не ответил.
– Вы предполагали, что станете лауреатом премии «Дары волхвов»?
– Реакцию членов жюри конкурсов вообще очень трудно предугадать. Одни и те же вещи разные люди принимают по-разному: одни — восторженно, другие ругают. На одном и том же конкурсе в разные годы в число призеров могут попасть вещи совершенно разного уровня. Все оценки субъективны и это нормально, так и должно быть. Что касается реакции на победу, я обрадовался: как-никак, к премии прилагалась 1 тыс. долларов. Но я не придаю этому большого значения. Хотя, конечно, всегда приятно, когда получаешь положительную оценку со стороны.
– А как вы сами свое творчество оценивайте?
– Если говорить о том рассказе, за который я получил премию («Моя дорогая Клаудиа Шлиффер» — РП), то вещь неплохая. Но, автор не всегда может объективно оценить свое творение. Бывает, когда пишешь что-то, думаешь: написал невесть какое чудо, проходит год-другой, перечитываешь, и понимаешь, что время было потрачено напрасно.
– Ситуацию, описанную в рассказе «Моя дорогая Клаудиа Шлиффер» (когда главный герой влюбляется в шлифмашинку — РП) вы наблюдали в реальности, или же это является плодом вашего воображения?
– Конечно, я все это выдумал. Вряд ли такое бывает в жизни.
– Да? Ну надо же! Но если подобное и встречается в жизни, то крайне редко. То, что такие вещи где-то описаны и как-то называются, я не знал.
– А в целом ваши рассказы основаны большей частью на вымысле, или на наблюдении за реальными людьми и ситуациями?
– Иногда наблюдаю за людьми, чтобы понять мотивы их поступков, ответить на вопрос: «Почему, зачем и как они это делают?». Иногда бывает, что какой-то знакомый человек так и просится на бумагу, и передо мной стоит проблема: помещать его туда, или нет. Я стараюсь не трогать живых людей. Какие-то черты характера можно скопировать, но целиком — нет.
– Как вы считаете, может ли — и должен ли — писатель зарабатывать на своём творчестве?
– Было бы неплохо, но это время прошло, и я думаю, что безвозвратно. Раньше писатель мог выпустить книгу и получить такой гонорар, на который жил года два-три. Сейчас это невозможно. Если говорить о том, что называется некоммерческой литературой, то на жизнь этим не заработать. Но есть люди, которые пишут хорошие вещи и получают за это деньги. Но это исключения. Например, уральский драматург Николай Коляда, как его ещё называют, «солнце русской драматургии».
– Откуда вы берёте вдохновение для написания рассказов.
– Я считаю, что творческий процесс состоит из двух частей. Первая часть — это «ремесло», то, что называется профессионализмом, когда ты знаешь какие-то методы, приемы, инструменты и умеешь всем этим пользоваться. Этому, кстати, неплохо бы учиться. А есть другая составляющая — вдохновение. Когда это находит, ты это чувствуешь. Бывает просто пробираешься по тексту как через густой кустарник, делаешь, переделываешь — все не так, постоянно отвлекаешься то на интернет, то еще на что-то. Чтобы работать, надо себя заставить. А бывает, несет поток просто как по реке и нельзя от стола отойти. Все получается, постоянно хочется курить и кофе тоже. Но, к сожалению, это бывает нечасто.
– Герои ваших рассказов — это обычные реальные люди. Есть писатели, которые пишут фантастику, считают, что людям неинтересно читать про реальный мир. У вас, я так полагаю, другой взгляд на это?
– Я могу писать в разных жанрах, у меня есть и фантастические вещи. Есть писатели, которые пишут об одном и том же, и даже одним и тем же стилем, причем, есть и такие, которые делают это сознательно, а не потому, что по-другому не могут. Вот, замечательный Роберт Шекли, например, со своей навязчивой идеей разрешенного убийства. Он просто несостоявшийся маньяк, наверное. Мне, в принципе, без разницы, о чём писать, лишь бы были интересными тема или сюжет.
– Почему действие ваших романов происходит именно в Америке?
– Мне не то, что бы нравится Америка, просто она подходит. Если бы подходил Китай, я бы написал про Китай. Один из романов, например, про американскую мечту. Что такое американская мечта? Завести своё дело, чтобы ни от кого не зависеть, стать свободным. Если в России человек скажет о том, что он хочет открыть своё дело, чтобы стать свободным и ни от кого не зависеть, люди ответят: «У тебя с головой не все в порядке». Русская мечта — это сесть на хорошее место и набивать карманы. В романе затрагивается вечная тема — конфликт с обществом при осуществлении сугубо личного желания быть свободным. И поскольку речь шла об американской мечте, понятное дело, что действие должно происходить в Америке.
– Какая мечта вам ближе: русская или американская?
– С точки зрения разума мне ближе американская мечта, но ментально мне ближе русская. Не знаю, смог бы я жить в американском обществе и работать в американской фирме.
– А если американскую мечту перенести на российскую почву?
– Нет, в обозримом будущем этого не предвидится. Прежде перемен должны появиться предпосылки, условия для того чтобы эти перемены могли произойти. А у нас даже нет предпосылок для появления таких предпосылок.
– Должны ли писатели и другие творческие люди быть выше того, что происходит здесь и сейчас в городе, в стране, в мире?
– Это каждый сам решает для себя. Если человек хочет жить в башне из слоновой кости — пусть живёт. Мне нравится окружающий меня мир, мне интересно выходить на улицу. Я не хочу быть выше этого. Я — часть этого.
– А что из происходящего вокруг вас больше всего задевает?
– Всё задевает, просто в разной степени. Что касается событий — пресловутая Украина. Когда я работал в Иране на строительстве атомной электростанции, среди строителей русских и украинцев было поровну. За год, который я проработал, не было никаких трений, никакой межнациональной розни. Всем было всё равно, русский ты или украинец. Были два братских народа. Сейчас это не то что бы безвозвратно потеряно, но в обозримом будущем этого уже не будет. Мы больше не братские народы. Вот чего мы добились.
– Когда вы работали в Иране?
– В 2001 году. Там в Бушере строили атомную станцию, очень долго, очень нудно. Ситуация была такая: строили сначала немцы, потом началась война с Ираком, и они ушли со скандалом. Мы потом достраивали. Жара, 50 градусов, лето там с марта по ноябрь. У меня про эту стройку есть очерк — коротко об этом не расскажешь. Это уникальный опыт. Иран — очень интересная страна, не жалею о том, что там побывал. До этого я работал на Нововоронежской АЭС. Мы жили вчетвером в однокомнатной квартире: я, жена и двое детей. Нужно было просто заработать на новую квартиру. Ну, я уволился, заработал, купил квартиру, а потом опять устроился туда же.
– Какое будущее ждет творческих людей? Смогут ли они и дальше свободно выражать отношение к тем или иным событиям, или над ними будет жестко довлеть цензура?
– К цензуре нам не привыкать. Когда есть какое-то давление, творческому человеку работать интереснее. И не только творческому. Раньше у нас были диссиденты, их гоняли, кого-то сажали. И когда такой человек уезжал в Америку, он испытывал некоторый шок: на Родине ощущал себя значительным, на него обращают внимание, а там он стоит на улице, говорить может что угодно и никому не нужен, до него никому нет дела. И люди впадают от этого в состояние, похожее на депрессию. А что касается ситуации за окном: «всё идёт по плану». И похоже, что мы сейчас находимся в самом начале очень длинного и очень темного тоннеля.
– Каким вы видите будущее писателя в нашей стране, в мире?
– Сейчас само слово «писатель» потеряло прежнее значение. Сейчас писателей как таковых уже нет. Коммерческая литература — это уже целые цеха с разделением труда. Разница с тем, что было 30-40 назад, огромна. Раньше, когда человек что-то написал, он искал машинистку, которая бы ему всё это напечатала. Покупал ей шоколадку, или что-нибудь другое, в зависимости от толщины произведенного продукта. Потом шёл на почту, покупал специальный конверт для бандероли или сам его клеил, потому что не везде продавали. Покупал и лепил марки, посылал по почте своё произведение, а потом долго и зачастую бесполезно ждал ответа. В лучшем случае получал вежливый отказ. Сейчас, пожалуйста — раз-два и готово. Публикуй, жди отзывов, получай оценки. То же самое не только с литературой, но и с любым творчеством. Чтобы снять фильм, нужно было отучиться пять лет, потом ходить пятнадцать лет в помощниках режиссера, таскать коробки с пленкой. Потом втискиваться в какие-то графики и планы, выбивать деньги на фильм, потом цензура, все эти комитеты и приемки. Прокатная судьба — это вообще отдельная история. Сейчас снять фильм и представить его на суд зрителей может любой, у кого есть мобильный телефон и доступ в Интернет. Раньше, когда мои родители шли в кино, папа надевал костюм и белую рубашку, потому что это было событием. Меняется отношение к «произведениям искусства», сам этот термин уже из прошлой жизни.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
