Новости – Титульная страница
Титульная страница
«Главное, чтобы пациенты были живыми и здоровыми»
Валерий Соболев. Фото: wap.wapka.mob
Ветеринар в четвертом поколении рассказал РП, зачем доктору ружье, чем болеют цирковые медведи, и сколько детей продолжат его династию
20 мая, 2016 16:50
8 мин
Валерий Соболев, заслуженный ветврач России, недавно стал призером всероссийского конкурса «Трудовые династии в ветеринарии». Лечение зверей стало профессией для 25 членов его семьи, а их общий стаж составляет 673 года. «Русская планета» встретилась с профессором Соболевым.
– Валерий Анатольевич, недавно на конкурсе в Сочи вашу семью признали старейшей ветеринарной династией России. С какого момента вы ведете свою историю?
– На самом деле, мы вторые. В Чувашии есть династия, чей общий стаж больше нашего. Мне говорили, что лечить животных начал мой прадед, но, возможно, что и его отец освоил эту профессию. Насколько я помню, с 1865 года наша династия официально существует. Мой дед был коновалом, тогда еще не было ни слова «ветеринар», ни дипломов, в которых это слово написано.
– То есть ваш дед лечил, в основном, лошадей?
– Не только, но по большей части, да. Лошадь была основной тягловой силой и в крестьянском хозяйстве, и в лесной промышленности. Поэтому профессия коновала была очень востребованной. Помимо лечения он должен был уметь и подковать коня, и расчистить копыта, и многое другое.
Кроме того, коновалом мог стать только физически сильный человек. Скажем, чтобы кастрировать жеребца, его нужно вначале повалить — отсюда, кстати, и название профессии. Но такой специалист мог проводить и достаточно сложные операции, в том числе полостные, например, удалять опухоли. То есть, он был полноценным ветеринаром.
– Сейчас профессия ветеринарного врача считается достаточно доходной. В позапрошлом веке это тоже было так? Как оплачивался труд коновала?
– В основном, бартером. За лечение животных их владельцы расплачивались либо продуктами, либо услугами по принципу «ты мне — я тебе». Я тебе жеребца полечу, а ты мне пашню вспашешь на этом жеребце. Крестьяне деньгами не платили, не было у них такой возможности.
– А ветеринарные инструменты сильно изменились с тех пор?
– Да нет, они сейчас почти такие же, как и в те времена. Как были щипцы Занда, так и остались. Сильно изменились технологии, особенно в части диагностики. Сейчас мы можем делать УЗИ, рентген, эндоскопию, проводить любые лабораторные исследования, даже томографию делаем. Всё, что есть сегодня в гуманной медицине, есть и в ветеринарии.
– Можете вспомнить самую сложную операцию в вашей практике?
– Все операции сложные, простых не бывает. Например, сегодня мы со студентами оперировали крысу, вырезали у нее опухоль. По размеру эта опухоль была, как само животное. А хозяйка эту крысу очень любит. Надеюсь, всё у пациентки сложится удачно.
Недавно я ездил в Москву, в театр Дуровых, удалять зуб у рыси. Я эту рысь оперировал полгода назад, у нее были сломаны обе бедренных кости, упала неудачно. Поставили ей штифты, кости срослись, сейчас бегает не хуже других.
Какие еще операции вспомнить? Однажды хрусталик заменил тигру. Это было в цирке на Цветном бульваре, у Михаила Багдасарова. После этой операции тигр отработал еще полтора года. У Николая Сквирского льву менял хрусталик…
– То есть вы и хирург, и офтальмолог, и дантист, и терапевт. Получается, что ветеринар сегодня — то же самое, что «человеческий» доктор в XX веке. Он должен уметь все, как Пирогов или Боткин…
– Ветеринарный врач, особенно проживающий в сельской местности, обязан быть универсалом. Разбираться и в инфекционных болезнях, и в паразитарных, и хирургом быть, и ортопедом. Но, прежде всего, ветеринар должен быть хорошим клиницистом.
Раз уж заговорили о Боткине, можно провести такую параллель: ветеринар, как и врач, в первую очередь должен видеть общую клиническую картину, и на ее основе ставить диагноз. Ну, а дальше проводятся разные исследования, которые могут этот диагноз подтвердить или опровергнуть. В начале ХХ века возможностей для проведения лабораторных исследований было не так уж много, поэтому хорошие клиницисты и ценились на вес золота.
– Насколько я знаю, вы уже 35 лет работаете ветеринаром в кировском цирке…
– Еще я преподаю в сельскохозяйственной академии хирургию, офтальмологию и ортопедию.
– Какие заболевания у цирковых животных встречаются чаще всего?
– Заразных болезней у них практически нет. Паразитарных тоже. А в остальном, как и у людей, болезни самые разные. И гастриты, и опухоли, и травмы, и артриты с артрозами.
Валерию Соболеву вручают награду. Фото с сайта Управления ветеринарии Кировской области.
– Артриты — это последствия больших нагрузок?
– Скорее, последствия долгой жизни. В цирке животные дольше живут, чем в дикой природе, вот и возникают у них возрастные болезни. Со временем их становится больше, это нормальное явление. Мне, например, уже 70 лет, и у меня тоже артрит.
– А, например, с теми же тиграми или медведями, часто приходится работать?
– Конечно. Вот, сейчас будем белому медведю удалять зуб, дождемся только дрессировщика. Когда у медведя зубы больные, он злится, работать не хочет.
– Такие операции проводятся под наркозом?
– Обязательно. К некоторым животным близко подходить опасно. Поэтому крупным хищникам наркоз ставят с помощью специального ружья. У меня ружье очень хорошее. Так что никаких проблем.
– По статистике, за последние 20 лет рост по онкологическим заболеваниям во всем мире составил чуть ли не 100%. Говорят, виновата экология. У животных тоже можно наблюдать подобную тенденцию?
– По онкологическим болезням, безусловно, да. Их стало намного больше. И по сердечно-сосудистым — тоже.
– Вам приходилось усыплять животных, когда случай явно безнадежен?
– Бывало. До сих пор помню 50-летнюю слониху у Терезы Дуровой. Животное пришлось усыпить после инсульта. У нее были страшные пролежни, вылечить ее было уже невозможно. Когда в подобных случаях животное усыпляют — это проявление гуманности, способ помочь ему умереть спокойно.
– А на людей эта философия распространяется? Что вы думаете об эвтаназии?
– Когда болезнь неизлечима, когда человек испытывает огромные физические страдания, возможно, эвтаназия оправдана. В некоторых европейских странах ее узаконили. Если консилиум врачей ставит смертельный диагноз, то с согласия родственников пациенту помогают уйти. Но, с другой стороны, опасность легализации эвтаназии заключается в том, что возникает поле для злоупотреблений. Люди такие звери, что если какому-то сообществу понадобится кого-нибудь убить, то они любого усыпят и любой диагноз ему нарисуют.
– Как вы относитесь к утверждению, что человек — венец творения?
– В смысле интеллекта это, безусловно, правда. Глупо сравнивать человека, например, с обезьяной. Некоторых людей можно, но это, скорее, исключение.
– За время работы в цирке во многих странах удалось побывать?
– Куба, Доминиканская Республика, Боливия, Венесуэла, Парагвай, Япония трижды, Южная Корея, Австралия, Новая Зеландия, Ближний Восток, Европа. Почти весь мир.
– И какая страна поразила больше всего?
– По красоте и чистоте природы — Новая Зеландия. Самая экзотичная, пожалуй, Индия. А с точки зрения технического развития больше всего впечатлила Япония.
– Что в вашей профессии самое ценное?
– Видеть своих пациентов живыми и здоровыми. У меня был случай, когда в цирке Филатовых я медведю штифтовал бедро. Через три года приезжаю в Японию, смотрю — а он работает. Хромает, но работает!
– Ваши дети продолжают ветеринарную династию?
– У меня шестеро детей. Младшему сыну — 11 месяцев, старшей дочке — 40 лет. У моих папы с мамой было восемь детей, а у дедушки с бабушкой — 20. И почти все были ветеринарами. Моя жена — ветеринар, трое детей — ветеринары. Племянники, племянницы, братья, сестры, тетки с дядьками… Мы все ветеринары!
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
