Еду я на Родину

Уфимские художники, которые отправляются встречать самолет из США с Яном Крыжевским, объяснили «Русской планете», чем запомнился Уфе основатель трансреализма и почему его возвращение в Башкирию так важно.

Небольшая предыстория. Ян Крыжевский — когда-то это имя было широко известно в Уфе и за её пределами. До тех пор, пока талантливый художник, основоположник трансреализма не эмигрировал в Америку 23 года назад. В первые несколько лет его пребывания в штатах до друзей и родственников доходили звонки, письма, но внезапно связь оборвалась. Новости об эмигранте после длительного молчания и неизвестности оказались плачевными: когда-то преуспевающий мэтр живет в Америке как бродяга — без денег и документов, с серьёзно пошатнувшимся здоровьем. Дочь Яна Крыжевского Мария попросила у президента Башкирии Рустэма Хамитова юридической помощи в восстановлении документов отца для того, чтобы тот смог вернуться домой. На билеты в Россию скинулись всем миром.

Как сообщили в пресс-службе Рустэма Хамитова, глава региона оперативно отреагировал на обращение Марии Крыжевской. Письмо с просьбой посодействовать в возвращении художника домой было направлено министру иностранных дел России Сергею Лаврову. Также известно, что перед окончательной отправкой в Уфу Яна Крыжевского ожидают в Москве, где он станет героем ток-шоу Александра Гордона. Встречать старого друга в столицу отправляются уфимские художники Евгений Винокуров, Александр Черепов, Михаил Спиридонов, Владимир Жигулин и другие.

– Он был мне почти как брат, к тому же яркий и одарённый человек, но характер ершистый, колючий. Непросто сходится с людьми, но если уж дружит, то на всю катушку. В советской действительности ему было мало места, поэтому его что-то как будто гнало, подстёгивало — куда-то ехать, лететь, бежать, быть в постоянном движении.

В 1970 году Ян поступил в Академию художеств в Риге, я навещал его там. Местные латышские художники по сравнению с ним были слабенькие, тем не менее характер его подвёл, отчислили, поскольку не сдавал зачёты вовремя, ну и за буйный нрав.

Вернувшись в Уфу, Ян женился, я на его свадьбе свидетелем был. В Уфе до сих пор живут его жена и дочь Маша. Когда до нас стали доходить слухи, что он пропал, а затем нашёлся, нищий, больной и ограбленный, с частичной потерей памяти, мы все были в шоке. Родственникам сказал, что свои документы он потерял, но где, не помнит. А сейчас Ян возвращается на Родину, наконец-то! Я даже и не надеялся, что когда-нибудь снова его увижу. Девять друзей у меня умерли, ладно хоть Крыжевский остался.

– Когда Ян приехал в Уфу из Риги, ему пришлось работать в маленькой, узкой комнатушке, так называемой «колясочной». Как он там умудрялся писать огромные работы два на три метра — уму непостижимо! Как-то я спросил его об этом и тогда он показал бинокль, в который смотрел в режиме удалённости, когда нужно было оценить картину издалека.

Вообще, этот человек оказал большое влияние на меня и сделал много хорошего: например, уезжая в Вологду, где ему дали трехкомнатную квартиру и большую мастерскую, он оставил свою уфимскую комнатушку мне. Вспоминаю свои эмоции в тот момент, ведь работать молодым художникам было практически негде. До сих пор ему благодарен за это.

– Я только начал выставляться, когда познакомился с Яном. В начале 70-х он был уже известным художником, членом Союза художников СССР. По итогам Всероссийской выставки произведений молодых художников 1976 года в Москве за работу «Новый день» ему присудили премию Ленинского комсомола. Только, награждая лауреата в мэрии, уфимские чиновники отнеслись к этому слишком формально: вручили ему в качестве подарка мраморный письменный прибор, к чему он художнику? Формализм в жизни совсем не то, что в искусстве, и эксцентричный Ян грохнул прибор об асфальт при выходе из здания. Лишь только небольшой кусочек мрамора взял с собой «на память». Вот такое проявление независимости.

– Человек это такой, не сидел долго на месте. Обменял квартиру в Вологде на жильё в Ленинграде. Оттуда эмигрировал в Америку, где получил гражданство. Так, с конца 80-х годов я его и не видел больше. Понять его можно: тесно здесь было в советское время, особенно такому парню. Живопись Крыжевского по духу сильно отличалась от произведений соцреализма, а в СССР личные переживания в картинах не ценились совсем. На выставки такие работы брали плохо, к тому же, сильный башкирский национализм ещё больше ухудшал ситуацию.

– Во время своего пребывания в Уфе помню, он постоянно ходил с английским разговорником и учил слова. Я спрашивал, зачем, а он в ответ: «Хочу уехать в Америку, кагебешники достали».

В Уфе Ян Крыжевский входил в группу молодых художников, которых пестовал искусствовед Александр Каменский, идеолог «сурового стиля». Он делал на Яна большую ставку, как и на других своих подопечных, но почему-то все они в итоге оказались за рубежом, никто в России не прижился. Не знаю, откуда взялась эта тенденция. Может быть, они думали, что им там будет лучше, я не знаю. Только в рациональной стране лишние художники не нужны, даже такие, как Крыжевский. Просто он это не сразу понял — надеялся на свой талант. Очень амбициозный и уверенный в себе человек.

В Нью-Йорке Ян открыл реставрационную мастерскую на 15 этаже небоскрёба и ещё три года назад, когда у него всё было относительно хорошо, присылал фотографии, сделанные там. Я видел подлинники Ивана Айвазовского, Марка Шагала, которые мой друг реставрировал. А раз в неделю в этой мастерской собирались художники в надежде продать свои работы.

Я совсем не удивился, что и в Америке Ян приобрёл известность: слишком масштабная фигура, чтобы оставаться в тени, очень талантлив. Там он вошёл в ежегодный каталог в ряду других известных людей и событий Нью-Йорка как одарённый художник, автор своих работ.

Последний раз он звонил мне 3-4 года назад в День Благодарения, спрашивал о своих знакомых и родных в Уфе. Поинтересовался, не гоняют ли меня кагебешники, рассмешил. Помню, очень просил его вернуться в Уфу, а он в ответ: «Рад бы, да нет у меня там ни квартиры, ни мастерской». Я ответил, что помню, как он меня выручил, подарив комнату на заре моей карьеры. Только приезжай, сказал, я тебе свою мастерскую отдам.

Ян ведь даже не видел, как его дочь повзрослела. Маша стала архитектором, вышла замуж за художника Василия Лесина. Жена его работает в одной из республиканских больниц, а деверь Раиль Арсланов играет в группе ДДТ. Что говорить, Ян сам дружил с Юрой Шевчуком и свою питерскую квартиру часто предоставлял в распоряжение ДДТ-шников.

Помню, поделюсь с ним уфимскими новостями, а он несколько раз во время разговора отвлекался, чтобы пропустить рюмочку — непросто давались ему разговоры о Родине. Сердце болело.

– Оказавшись в Америке, Ян и правда тосковал по Уфе, Башкирии. И просил друзей, которые собирались в штаты, захватить с собой кассеты или пластинки с башкирской музыкой, песнями — очень скучал по «родной» речи.

С ним было одно удовольствие бродить по улочкам Уфы: знал историю домов старой части города досконально: кто, когда и где жил, что случилось с домами и людьми. Если всё будет хорошо, и он действительно прилетит, возможно, наши посиделки и прогулки по Уфе повторятся.